Беседа струилась как шампанское, которое открывал Джуд. Шейла поняла, что ее отец околдован. Едва ли заклятие окажется долгим, но наблюдать за ним любопытно. Она его видела таким впервые. Хорошо развитое чутье безошибочно вызывало вполне естественную ревность, но она не собиралась противодействовать, по крайней мере пока. Натали никого не обидела, и Шейла даже почувствовала облегчение от того, что отец для разнообразия выбрал кого-то другого объектом своего внимания.

Шейла была необычно молчалива, в то время как Джуд и Натали болтали без умолку. Она понимала, что отец продает Натали нечто более вещественное и полезное, чем юридический факультет. Он продавал себя. И по мере того как продолжался вечер, она все отчетливее сознавала, что в ее присутствии здесь не нуждаются. Впервые в жизни она чувствовала себя не на месте, и, хотя ощущение само по себе было не из приятных, оно допускало некую особую степень свободы. Ей не надо было взвешивать каждое слово. Ей вообще не надо было произносить слов.

Вот что удалось этой девушке. Причем она сама даже об этом не подозревала. А вообще-то их высокопарные разговоры сводились к банальным истинам вроде той, что надо помогать людям и усовершенствовать мир.

Долгий вечер еще не успел подойти к концу, как юридический факультет обрел в лице Натали новую студентку, а Шейла Райкен соседку по квартире. Последняя идея, разумеется, принадлежала ее отцу. Поскольку он так и так платит за двухкомнатную квартиру, расположенную практически на территории университета, будет очень разумно, если туда вселится Натали.

Натали посмотрела на Шейлу с неподдельным дружелюбием:

– Надеюсь, ты не против? – спросила она. – Я никого здесь не знаю, и мне будет намного легче, если найдется не только жилье, но и кто-то, с кем можно поговорить. – В глазах ее промелькнула усмешка. – А если я буду тебя допекать, ты всегда сможешь выставить меня вон.

Но Шейла уже знала, что Натали ей не надоест. Она ей нравилась. Она просто не могла не нравится, так почему бы не дать Натали попробовать?

– Я буду ужасно рада, если мы будем жить вместе, – ответила она любезно, сознавая, что говорит правду.

– Спасибо, – Натали просияла и повернулась к Джуду: – Если это и есть южное гостеприимство, то мне оно по душе.

На протяжении трех последовавших за тем лет Натали, с готовностью воспользовавшись своим новым положением, сумела зарекомендовать себя как лучшая студентка юридического факультета за всю его историю и влюбиться в Джордана Бреннера.

Шейла отнеслась к подобному ходу событий сдержанно. Она ничего не могла с этим поделать, а если и могла, то упустила момент. И все же, хотя время шло, она иногда не без досады думала о том, как сложились бы ее отношения с Джорданом, если бы отец тогда не вмешался. Правда, горькие мысли она всегда старалась спрятать поглубже.

Когда наконец Джордан и Натали получили дипломы, они были настолько помешаны друг на друге, что Шейла превратилась в какую-то пусть и доброжелательную, но тень из прошлого, и надо сказать, что ее доброжелательность постепенно таяла. Было нелегко находиться рядом с двумя влюбленными, в то время как она все еще одинока, тем более что одна из двоих ее лучшая подруга, а другой – раньше принадлежал ей. Почти принадлежал. Хуже того, ее отец так и не преодолел привязанности к Натали. Он, правда, совсем не возражал против того, что Натали по уши влюбилась в Джордана. Ему как будто было даже приятно наблюдать за их романом с высоты своих лет. А сейчас он опекал их обоих, пытаясь оставить работать у себя. Шейла помотала головой, выкладывая кусочки жареного цыпленка на бумажное полотенце. Пожалуй, будет большим облегчением, когда наконец они уедут из города. Может быть, тогда и ее жизнь наладится.

Для Джордана Бреннера несчастный случай на озере обошелся незначительными травмами. Но жизнь Натали висела на волоске, и, с помощью множества приборов, в организме лишь начинался медленный процесс восстановления. Хотя сигналы мозга свидетельствовали о том, что Натали Парнелл жива, сама она не осознавала того, что происходило.

Она дышала благодаря аппарату: через одну трубку поступал кислород, другая подавала глюкозу. Кормили ее искусственно, а шансы когда-либо вывести ее из комы равнялись одному на тысячу.

И все же Джордан Бреннер ни на минуту не отходил от нее. Три недели он провел возле ее постели. Его собственная боль и изуродованное лицо не имели значения. Его планы тоже не имели значения. Разбитые мечты и будущее без надежды – вот все, что у него осталось. С той минуты, когда произошла трагедия, он держался мужественно, стараясь не терять самообладания. Позвонив в департамент по делам индейцев в Аризоне, он сообщил, что немного задерживается, и будет у них через две-три недели. Родные приехали его навестить и утешить. Сначала родители, которые были настолько измучены невзгодами, что он не мог взвалить на их плечи дополнительный груз. Затем по одному все братья и сестры. Но в общем-то, чем они могли ему помочь? У каждого были свои заботы, свои печали. Жизнь Джордана в Чэпл-Хил была для них чужой, и они предлагали ему свою любовь и поддержку, сознавая, что ему предстоит жить дальше, оставшись один на один со своим горем.

За вещами Натали приехали грузчики. Джордан забыл предупредить, чтоб не приезжали. Коробки упакованы, но отправить их некуда. Некуда отправить и саму Натали, если она выздоровеет. «Когда она выздоровеет», – сердито поправил он себя.

Ей будут необходимы частная сиделка, врач, который бы приходил на дом, множество лекарств и аппаратов. У него, конечно, оставалась университетская страховка, но этого недостаточно. Прошло всего три недели, а счет за лечение достиг суммы в 180000 долларов, а конца этому не было видно. Рассчитывать Джордан мог только на одного человека, и тот не замедлил явиться.

Джуд Райкен вошел в больничную палату, где лежала Натали в четверг вечером, и увидел, что Джордан читает ей вслух. Он был изможден, нестрижен, на похудевшем лице пробивалась щетина. Глаза у него покраснели, а сбивчивая речь свидетельствовала о том, что он не спал много суток.

Голос его немного подрагивал, когда он дочитывал последние несколько строчек стихотворения.

Джуд подождал, пока Джордан закончит, и лишь потом обратил на себя его внимание.

– Это был Лоуренс Ферлингетти, я не ошибся?

– Да, – ответил Джордан, – мы с Натали всегда читали друг другу вслух.

Джуд Райкен похлопал его по спине.

– Как я понимаю, она любила Ферлингетти?

– Она его ненавидит. – Джордан против воли улыбнулся. – Мне казалось, если я буду все время его читать, она выйдет из терпения, очнется и швырнет книгой об стену.

Райкен не засмеялся.

– Я бы очень хотел, чтобы так и случилось.

Джордан покачал головой.

– Я, кажется, все еще не верю, что это наяву.

Джуд посмотрел на неподвижно лежавшее на постели тело, стараясь не выказывать никаких эмоций. То, что он увидел, было ужасно. Толстый слой бинтов стягивал плечи девушки, голова ее была наполовину обрита и тоже перевязана, кожа стала землистой и рыхлой, волосы потускнели и свалялись. Ее опутывали разнообразные трубки и, несмотря на мерцающие огоньки приборов, она казалась скорее мертвой, чем живой.

Джуду было ясно, что чудовищная ситуация не разрешится сама собой. Кто-то обязан что-то предпринять, и очевидно, что это не Джордан. Он в шоке, пусть сам и не осознает этого. Джуд знал, что сегодня именно ему предстояло быть сильным, и не во имя кого-то, а в первую очередь во имя Натали. Он привык к тому, что люди на него полагались, он всегда был к этому готов. Ему внушали с детства, что он должен быть сильным, и он никогда не сомневался, что надо употребить эту силу, если рядом кто-то оказывался слабее его. А значит, если вмешаться осторожно и разумно, то ничего дурного не будет. Следует просто все толково организовать. Люди бывают благодарны, когда узнают, что он для них сделал. Он положил руку на плечо Джордану. Он принял решение.