Доктор Парат находился под сильным впечатлением от только что услышанного.

– Может, вы наконец поверите мне, когда я опять скажу, что вы закончили юридический факультет?

– Иногда я сама себе напоминаю книгу, которую когда-то прочитала, но полностью забыла.

Франческа показала пальцем в сторону своей палаты.

– Меня зовут Франческа Луккези, я из семьсот двадцать шестой, мы почти соседи, но только Муссолини, который сейчас здесь с нами стоит, никого к тебе не пускает. Он думает, я на тебя окажу дурное влияние, или что-нибудь еще в этом роде.

Парат прислушался, ожидая, что ответит Натали.

– Я Натали Парнелл.

– Знаю, я о тебе читала. Ты – знаменитость. Местные остряки не могут решить, как тебя называть, – «Спящая Красавица» или «Рип-ва-Винкль в юбке».

– Что? – Натали поразилась. – Обо мне пишут в газетах?

Парат не успел остановить Франческу, и она мгновенно выхватив из под сиденья своего кресла газету, уже протягивала ее Натали.

Парат знал, что рано или поздно это должно было случиться. Но он хотел, чтобы все было заранее подготовлено, а не вот так, в коридоре. Он сделал попытку как бы между прочим перехватить газету, но ему не хватило ловкости, и Натали уже цепко держала ее. Парат все же решил потянуть, но, обнаружив у себя в руке нижнюю половину первой страницы, почувствовал, что его охватывает паника.

Он не узнавал сам себя. Может, она не заметит? Натали, прищурившись, смотрела на него поверх оставшегося у нее в руках обрывка газеты. Он видел, как беспокойно забегали ее глаза. Затем ее взгляд, вначале упав на заголовок, скользнул на число.

Ее словно ударило громом. 14 июля 1987! Не может быть. Она снова взглянула на газетную строчку, потом на испуганное лицо врача, чтобы удостовериться, что эти цифры в действительности напечатаны, а не привиделись ей. Чем внимательнее она вглядывалась в цифры, тем больше они ее завораживали. Она ощутила слабость, и ей почудилось, что она снова не может двигаться... 1987 – ослепила ей глаза непереносимым неоновым лучом напечатанная крупным шрифтом дата. Она зажмурилась, и перед ней замелькали один за другим: 1981... 1982... 1983... 1984... 1985... 1986... 1987...

Франческа ничего не заметила.

– Тут как раз про тебя, – пояснила она спокойно, – на шестой странице, правая колонка. – Она улыбнулась. – Хоть и не на первой, но, мне кажется, если пишут целый месяц, то это здорово! Может, ты подойдешь для шоу Опры Уинфри?

Натали онемела, но, взяв себя в руки, все же попыталась заговорить. У нее было ясное, хотя, возможно, и подсознательное ощущение, что, если она не будет сейчас двигаться, думать, отвечать, то провалится снова в черную бездну, в которой пробыла бесконечно долго.

– Для чего? – переспросила она, плохо расслышав последние слова Франчески, из-за того, что ее занимало лишь число 1987... Все это не могло происходить наяву.

Франческа развеселилась.

– Опра Уинфри, ты что, не знаешь Уинфри?

Натали отрицательно помотала головой.

– Я мало смотрю телевизор, хотя, помню, «Даллас» мне нравился. – Она снова взглянула на цифры, потом опять на Парата. Похоже, я пропустила кое-какие серии, – договорила она через силу и осеклась.

Доктор Парат шагнул к ней, но она отпрянула, предусмотрительно выставив вперед ладони, чтобы он не мог подойти.

– Не беспокойся, – не унималась Франческа, – мне «Даллас» тоже нравится. Я. тебе расскажу с любого места, если ты пропустила.

Натали вдруг с удивлением взглянула на Франческу.

– Расскажешь с любого места? – Она истерически захохотала, и доктор Парат схватил ее за руку.

– Натали, ну пожалуйста, пойдемте в палату, прошу вас! – Он знал, что потрясение такой силы может оказаться пагубным для нее. Все может вернуться обратно, если не проявить осторожность. Она нетвердо стояла на ногах, но отказывалась двинуться с места. Парат попытался потянуть ее за руку, больше ничего не говоря, но беспокойный взгляд выдал его.

Натали вела себя, будто глухая.

– Какая я была глупая, как я не поняла...

– Не поняли чего, Натали?

Газета выпала из ее рук. Она смеялась, сама того не желая, и смех ее был далеко не радостен. В голове у Парата сработал сигнал тревоги. Он чувствовал себя очень неуверенно, понимая, что ситуация требует от него чрезвычайной осмотрительности.

Натали перестала смеяться. Ее глаза стали спокойными, и она понимающе кивнула:

– Кажется, я начинаю соображать, – произнесла она. Натали сосредоточенно думала, будто вспоминала что-то самое важное для нее. – Да, это последнее, что я ясно запомнила, перед тем как случилось несчастье.

Парат был готов в любую минуту подхватить ее на руки и отнести в палату, но он понимал, что вот-вот наступит решающий для нее момент, и боялся помешать.

– Чудесно, а теперь давайте войдем к вам в палату, и вы все мне расскажете.

Он обнял ее за плечи и увел из коридора.

Она вновь засмеялась, сбросив его руку.

– Вам надо сесть, Натали, прошу вас.

Но Натали не желала садиться. Она судорожно рылась в памяти.

– Это было в самом начале лета, в восьмидесятом, – сказала она.

Ее ненормальная веселость постепенно стихла, и она вдруг заулыбалась.

Парат не впервые сталкивался с подобной реакцией, и она ему очень не нравилась. Затишье перед бурей. Дальше обязательно последует истерика. Взяв шприц, он набрал в него пять кубиков успокаивающего, прикидывая, будет ли достаточно такой дозы.

– Весна подошла к концу, – продолжала Натали неторопливо.

– Да.

Неожиданно вид у нее стал взволнованным. Парат похолодел. Он сделал знак Франческе, чтобы та молчала.

Натали заметив его жест, немедленно выказала раздражение. Она обрела право быть подозрительной и недовольной. Они ей говорили неправду. Сейчас не лето 1980. Сейчас на семь лет больше.

Доктор Парат спросил мягко:

– Так что вы такое вспомнили, Натали? Теперь спокойствие покинуло ее окончательно, грозовые тучи надвигались стремительно, и Натали Парнелл решительно бросилась навстречу действительности.

– Что такое, Натали?

Девушка дрожала. На лбу у нее выступили крупные капли пота. Сознание ее судорожно впитывало только что ставший для нее очевидным факт.

Прошло гораздо больше времени, чем ей говорили прежде. Ясно, почему ей не давали ни журналов, ни газет, и телевизор был под запретом. Только книги, старые книги были доступны.

Она сердито взглянула на Парата.

– Почему вы мне не сказали сразу?

Он не ответил.

– Прошло семь лет! – В голосе ее слышались мольба и отчаяние.

Он старательно взвешивал каждое слово:

– Да, Натали, семь лет.

Ей вдруг снова захотелось хохотать, потому что то, о чем она подумала, казалось нелепым до абсурда.

Доктор Парат принял решение – пора было положить этому конец.

– Натали, я очень прошу вас успокоиться.

На этот раз его слова возымели действие. Натали, видимо, решила, что лучше не спорить, ей надо было узнать кое-что важное.

– Франческа, – обратилась она к новой знакомой, оборвав смех до того резко, что та растерялась, – у меня к тебе вопрос.

Франческа взглянула на нее, растерянно пожимая плечами:

– Спрашивай, конечно.

– Он может показаться тебе необычным.

– Ты разговариваешь с Франческой Луккези, я и сама необычная.

Натали, видимо, окончательно пришла к выводу, что лучше вопроса, чем тот, который она собралась задать, ей не придумать, – ибо по нелепости он мог сравниться разве что с той сценой, которая здесь разыгралась. Натали посмотрела на Франческу с подчеркнутой серьезностью. Пожалуй, пауза получилась немного длинноватой, но зато доктор Парат успел ввести ей успокаивающее. Эффект наступил почти мгновенно. Ей едва хватило времени задать свой вопрос, прежде чем она заснула.

– Будь добра, скажи… – Франческа и доктор Парат наклонились, чтобы лучше расслышать ее последние слова, едва шевеля губами, она спросила:

– Кто застрелил Дж. Р. Эвинга?[1]