В палящий полдень в темный лес

Унес я к светлому ручью

От ярко-блещущих небес

Тяжелый стыд и боль мою.

Деревья, ветки наклоня

С участьем внятным, хоть немым,

Отвеивали от меня

Недавней кары едкий дым.

Когда под голою ногой

Раздастся ветки слабый треск,

Я вспомню, — розги надо мной

Перемежали свист и плеск,

И голос матери моей

Мне ласково твердил упрек,

И длился гибкий свист ветвей,

И лился слез моих поток.

И чем больнее розга жгла,

Тем я все больше сознавал,

Что велика вина была

И что за дело я страдал.

И усмирившейся душой

С признаньем слив мольбу мою,

Вопил я: — Ой! прости! ой! ой!

Ой! заслужил! ой! сознаю!

Как весел сад, душист и зелен!

Как птицы радостно поют!

А мне невесело, — мне велен

Здесь очень невеселый труд.

Сказала мать: — Иди, проказник,

Покрепче розог там нарви.

Ужо задам тебе я праздник,

Знай, будет задница в крови! —

И в этом птичьем щебетанье,

В пленительном земном раю

Себе готовлю наказанье

И муку стыдную мою.

С березы ласковой и нежной

Я ветки подлиннее рву,

Чтоб с них потом рукой прилежной

Оброснуть листья на траву.

По милым, свежим травам,

Обрызганным росой,

В смиреньи не лукавом

Опять иду босой.

Меня от зимней лени

Спасти пришла весна,

И голые колени

Ласкает мне она

И солнечным сияньем,

И вздохом ветерка,

И радостным лобзаньем

 Лесного ручейка.

И ландыш, и фиалка

Торопятся цвести,

Но мне срывать их жалко,

И жаль домой нести.

Ведь так они привольно

И радостно цветут.

Когда сорвешь, им больно,

Как мне, когда секут.

Но все ж пора за дело:

Сегодня утром мать

Побольше мне велела

Лесных цветов набрать.

Ах, к телу ближе, видно,

Своя рубашка! Что ж,

Хоть перед вами стыдно,

Но поневоле рвешь.

Точись, цветочных слезок

Невинный, чистый сок,

Чтобы себя от розог

Я нынче уберег.

С тяжелым состраданьем

Лесную жизнь гублю,

Зато непослушаньем

Я мать не прогневлю.

Услышав строгий призыв твой,

Прошел я шаткие ступени

И стал смиренно пред тобой

На обнаженные колени.

Слегка кружилась голова.

От страха и стыда краснея,

Я слышал гневные слова,

Ответить ничего не смея;

Порою ветер залетал

В окно открытое беседки

И на скамейке колыхал

Свежо нарезанные ветки.

Ах! предварительный урок,

Я знаю, будет слишком краток,

И засмеется ветерок

Мельканьям быстрых голых пяток.

Со щебетаньем звонким птиц

Смешаются иные звуки:

Посвистыванье крепких виц,

Мольбы и вопли резкой муки.

Вечерние упали тени,

И даль закуталась в вуаль.

Восходят шаткие ступени

Туда, где скрылася печаль.

Молчанье жуткое настало,

Тихонько затворилась дверь,

И то, что только что пылало,

Угомонилося теперь.

Усталое коснеет тело,

Но успокоилась душа,

Как бы опять из-за предела

Эдемским воздухом дыша,

Как будто сходит на ступени

Эдемский гость, небес посол,

И озаряет кротко тени,

Земной прощая произвол.

И я, на голые колени

Поставлен после розог здесь,

Стихи слагаю про ступени,

Ведущие в святую весь,

Где боль и стыд преобразились

В свободно восходящий дым,

И слезы в росы обратились

Под нимбом, вечноголубым.

Истомившись от капризов

И судьбу мою дразня,

Сам я бросил дерзкий вызов:

— Лучше высеки меня!

Чем сердиться так сурово

И по целым дням молчать,

Лучше розги взять и снова

Хорошенько отстегать. —

Мама долго не томила,

Не заставила просить, —

Стало то, что прежде было.

Что случалось выносить.

Мне никак не отвертеться.

Чтоб удобней было сечь,

Догола пришлось раздеться,

На колени к маме лечь,

И мучительная кара

Надо мной свершилась вновь,

От удара до удара

Зажигалась болью кровь.

Правда странная побоев

Обнаружилася вся:

Болью душу успокоив,

Я за дело принялся.