Уж скоро осень будет прелой,

Повиснет яблок наливной,

А на березе пожелтелой

Все гибки ветки, как весной.

Осенней ночью я, как прежде,

В чужой залезу сад опять

С двумя мальчишками, в надежде,

Там сладких яблоков нарвать.

А если попадусь, березы

Стоят недаром у плетня:

Услышу снова брань, угрозы,

И тут же высекут меня.

Но в сердце жажда приключений

Так необузданно сильна,

Что и мучения сечений

Не испугается она.

Притом же этою ценою

Дешевле яблоки достать,

Чем с тощею моей мошною

Их на базаре покупать.

Провал бывает не всегдашний,

И, значит, не всегда секут,

А взятое в ночи вчерашней

Сегодня не отнимет прут.

Вчера меня в чужом саду

За кражу яблок розгами пороли,

А ныне красть опять пойду.

Коли поймают, — что ж бояться боли!

На пять удачливых ночей

Одна порой достанется мне порка,

Зато в подполице моей

Плодов румяных вырастает горка.

Учитель я, но мал почет, —

В училище хожу я босоногий,

И мама розгами сечет,

Сечет и в школе наш инспектор строгий.

От розог мне не убежать, —

За яблоки приму охотно муку,

И весело мне изучать

Полночных краж опасную науку.

Какая низменная проза!

Объелся яблоками я,

И виснет надо мной угроза,

Что плохо ночь пройдет моя.

Желудок нестерпимо режет,

Раздулся бедный мой живот,

И понял я зубовный скрежет,

Который грешников нас ждет.

Во рту погано так и кисло,

Ни усидеть, ни стать, ни лечь.

Угроза новая нависла:

Грозится мама больно сечь.

Я знаю, сбудется угроза,

Мне кары той не избежать.

Какая низменная проза, —

В стыде и страхе трепетать!

Я — учитель, ну так что же!

Малый дома мне почет,

И меня по голой коже

Мать частехонько сечет.

От пощечин рдеют щеки,

Дома я босой сижу,

Даже в школу на уроки

Босиком всегда хожу.

Там строптивости и лени

Бальзаминов не простит

И на голые колени

Стать нередко мне велит.

Так порою час за часом

С шалунами я стою,

И хоть стыдно перед классом,

Но уроки им даю.

По щекам прибьет, ругает

Бальзаминов; иногда

Он и розгами накажет

Так жестоко, что беда.

Он прикажет, и мальчишки

Подбегут ко мне, сдерут

И рубашку, и штанишки,

Бросят на пол и секут.

Я реву, молю пощады,

Слышу звонкий смех детей,

Точно все мальчишки рады

Свисту резкому ветвей.

Даже те, кто сами были

Ныне драны иль вчера,

Точно разом позабыли,

Что ведь порка — не игра.

А инспектор не прощает,

Он всегда неумолим,

И удары он считает

До назначенного им.

Бальзаминов собирал

В классе за ученье плату.

У окошка я стоял,

Вспомнил поле, кашку, мяту.

Был я в блузе, босиком,

Как всегда бываю в школе

За учительским трудом,

А в уме — леса да поле.

Замечтался я, светло

На душе внезапно стало,

А под пальцами стекло

Запотевшее визжало.

Вдруг я слышу крик: — Шалить

Вздумал в классе! Розог! Живо!

Оголить да разложить! —

Подбегают торопливо

Четверо учеников.

Вмиг раздет я, вмиг разложен,

И упал, как с облаков,

Я, в мечте не осторожен.

Раздался свистящий звук,

Началася порка злая.

Я кричал, томясь от мук,

О прощеньи умоляя.

Но инспектор был суров,

Сорок розог отсчитали.

Ни мольбы, ни крик, ни рев

Мне ничуть не помогали.

Бальзаминову дана

Власть большая надо мною,

Мне расправа суждена

Вслед за каждою виною.

Утро. Солнце светит мне в окошко,

А в душе тревога, скука, лень.

Вижу, тучка крадется, как кошка, —

Вот сейчас тут на пол ляжет тень.

День опять пройдет в труде и скуке,

Буду вновь мальчишкам толковать

О Петре Великом, да об луке,

Да о том, где надо ставить ять.

Может быть, все мирно обойдется.

Может быть, придут и боль, и стыд,

К пустяку инспектор придерется,

Выдрать розгами меня велит.

Дома вновь докучные тетрадки,

Где ошибок бестолковых сеть,

Где все буквы кривы, косы, гадки,

И за полночь с ними мне сидеть.

В этой скуке, словно развлеченье,

Если мать случайно рассержу,

И под мукой жаркого сеченья

На полу я голый полежу.