Как этот час был беспощаден!

Я истомился, как в аду,

И множество кровавых ссадин

Пылает на моем заду.

Инспектор был весьма рассержен

Непослушанием моим,

И вот я в классе был повержен

На голый пол совсем нагим.

За локти, за ноги держали

Меня мои ученики,

И два ученика стегали

Меня во весь размах руки.

Немного дети посмеялись,

Потом затихли все, и вот

Одни лишь в классе раздавались

Мой рев, мольбы, ударов счет.

Вот насчитали сто. — Довольно!

В рубашке на коленях стой.

Ну что, мерзавец, стыдно? больно?

Да постоишь и в мастерской. —

Звонок. Ушли на перемену.

Потом опять даю урок.

Весь красен. Каждому колену

Пол одинаково жесток.

Не слышно вовсе разговоров,

И не смеется уж никто,

И только раз сказал Егоров:

— Небось, взревешь, как всыплют сто!

В переплетной мастерской

Клей поставил на плиту я

И работою другой

Занялся, беды не чуя.

Кто-то дров не пожалел

Сунуть в печку потрудился.

Живо клей перекипел

И по всей плите разлился.

Неприятен клейный смрад,

И убыток — порча клея,

И мальчишки все глядят

На меня, вперед жалея.

И кастрюлька вмиг снята, —

Горячее клей, чем надо, —

И очищена плита.

Бальзаминову досада;

Рассердился, стал вопить:

— Захотел ты, видно, порки!

Оголить и разложить!

Отодрать на обе корки! —

И пришлось мне на пол лечь.

Начинается расправа, —

Мальчуганы стали сечь,

Хлещут розги слева, справа.

Весенний вечер. Спит дорога.

Тихонько свищут соловьи.

Молчит недавняя тревога,

И близко плещутся ручьи.

Иду березовою рощей.

Скажи мне, милый соловей,

Что может быть милей и проще

Весенней песенки твоей?

Качнулась тонкая береза

Под легким, свежим ветерком, —

Но где ж пленительная роза,

Сдружившаяся с соловьем?

И вот березовые ветки

Несут мне горестный ответ:

— Здесь нету розовой беседки,

И розы соловьиной нет.

А если розочек желаешь,

То в садик свой иди скорей;

Там, сколько хочешь, наломаешь

Себе березовых ветвей.

Сегодня раннею порою

Не розги пели там твои, —

Ручные звонко над тобою

Тогда свистали соловьи.

На Юге соловей и роза

Для сладких песенок сошлись,

Тебе ж веселая береза

И соловей в одно слились.

В ночь, как папоротник цвел,

В чащу я босой пошел

Потихоньку ото всех,

Поискать себе утех,

Тайну ночи той открыть,

Клад найти, счастливым быть.

Но я тьмою был пленен,

В сон ленивый погружен,

Час заветный я проспал

И цветка не отыскал.

Просыпаюсь, — день давно,

А в душе моей темно.

Надо мне домой идти,

Но забыл я все пути.

К счастью, встретил я людей,

Помогли беде моей.

Но вернулся я домой

Только в полдень золотой.

— Где ты был? — спросила мать.

Что сказать, чтоб не соврать?

Говори или молчи,

Знаю, будут розгачи,

И признался я во всем,

И пришлось мне голышом

Наказание терпеть

И под розгами реветь.

Еще немало мне осталось

Тетрадок школьных просмотреть.

Уж поздно. Я гоню усталость,

Чтоб завтра не пришлось реветь.

Но клонит сладкая дремота,

Туман в глазах, темно кругом,

Потяжелели отчего-то

Босые ноги под столом.

Дремлю, дремлю, и, засыпая,

Вдруг мамин окрик слышу я:

— Задрыхнул! Ж-у настегаю! —

И вмиг дремота где ж моя!

И снова спорится работа,

Бежит рука с карандашом,

Тихонько отбивают что-то

Босые ноги под столом.

Чулок на спицах быстро вяжет,

На стуле сбоку сидя, мать,

И знаю, — розгами накажет,

Коль снова вздумаю дремать.

Все вместе: проворная пляска,

Свист розог, и рев мой, и вой.

Ветвей беспощадная ласка

Так мучит, что сам я не свой.

Лишь пятки танцуют без лени,

Совсем неподвижен живот.

Меня положив на колени,

Мать порет, а боль все растет.

Все порет, браня, упрекая.

Реву я и вою, как зверь;

Вдруг, новым стыдом обдавая,

Скрипит, открывался, дверь.

Мещанка знакомая входит

И сын ее, мой ученик,

И страх на мальчишку наводит

Мой, розгами вызванный, крик.

Лукаво смеется бабенка

И стала мальчишку пугать:

— И ты заревешь так же звонко,

Как стану тебя я стегать.

Учитель от этакой порки,

Наверное, встанет сердит

И мне тебя на обе корки

Пороть хорошенько велит.