— А где тот общественный сад, ага, о котором вы говорите?

— Километром выше.

Снова взвалили мы на плечи свою поклажу. Казалось, вся земля на берегу реки занята «закрытыми садами». Но все-таки мы дошли, добрались до этого единственного места на земле наших предков, которое было открыто для нас. Мы вошли в сад и принялись искать дерево, в тени которого можно было бы расположиться. И тут как из-под земли перед нами выросли двое стражей с дубинками.

— Кто вам позволил войти в сад?

— Разве на вход в общественный сад нужно специальное разрешение? Ворота открыты, вот мы и вошли.

Один из стражей, с величественным видом опёршись на свою дубинку, вопросил:

— А разве во все открытые двери положено совать свой нос?

— Аллах свидетель, и сюда нам нельзя. Делать нечего — надо уходить.

— Да нет, добро пожаловать! Только сначала купите билеты.

— Какие ещё билеты?

— Входные.

— Сколько?

— Сколько вас, столько и билетов.

— А почём они?

— По туману.

Не могли же мы, проделав столь дальний путь, после всех мытарств вернуться назад, так и не взглянув на плотину! Мы отдали двадцать семь туманов, расстелили коврики на траве под деревом и велели детям принести с берега несколько больших камней для очага и набрать хвороста. Наш очаг ещё не был готов, когда появился ещё один блюститель порядка с дубинкой.

— Что это вы делаете, а?

— Ничего особенного, хотим развести костёр, чтобы подогреть еду и пообедать.

— А что, разве здесь тётушкин дом? — ехидно осведомился он.

— Нет, здесь общественный сад. А какое вы имеете отношение к нашей трапезе?

— А такое, что незачем было воздвигать здесь отель и тратить на него столько средств, чтобы господа, пожаловав сюда, сами готовили для себя еду.

— Где же ваш отель? — поинтересовались мы.

— А это что по-вашему? — Концом дубинки он указал на три жалких глинобитных строения в конце сада, кое-как побелённых известью.

— Как же нам теперь быть? — спрашиваем мы.

— Везите обратно свою жратву, а здесь заказывайте все, что душе угодно, и мы вам прямо сюда и подадим.

Видим, дети проголодались, не дотерпят без еды до позднего вечера. Пришлось сложить свои котелки и заказать обед в «отеле». Принесли нам такой челоу-кебаб, о котором, пожалуй, лучше умолчать — человеку он не по зубам.

После обеда ребятишки, как водится, отправились к реке, чтобы половить рыбу. Но не успели бедняжки и крючки в воду забросить, как к ним подскочил очередной страж с дубинкой. Вот уж, право, может показаться, что здесь не плотину соорудили, а завод по выпуску сторожей с дубинками!

— Эй, вы! Чем вы там занимаетесь? — завопил он.

— Ничем, ага! Рыбу ловим,— испуганно ответил один из мальчиков, вытягивая леску из воды.

— Что ты самовольничаешь, парень?!,— раскричался детина.— Разве не видишь — написано: «Ловля рыбы в реке Баларуд и охота в её окрестностях воспрещены»?

Мы отозвали детей:

— Чтобы зря к нам не придирались, сядьте-ка в кружок и поиграйте в карты.

Но детям хотелось поглядеть плотину. Мы гурьбой направились к ней и пришли к высокому шесту с дощечкой: «Вход посторонним лицам на территорию плотины категорически воспрещается».

Вечером, когда мы собрали свои пожитки и двинулись в сторону шоссе, чтобы поймать автобус, идущий в город, путь нам преградили ещё четверо громил:

— Пожалуйста, уплатите за место.

— За какое место?

— А за то, на котором вы сидели.

— Мы ведь уже заплатили.

— Ничего не знаем! Земля спорная, они не имели права брать с вас деньги, и им вы могли бы не платить.

— Так сколько же с нас?

— По полтумана с человека.

Мы очень обрадовались: ведь это наполовину дешевле, чем с нас взяли те двое при входе.

Призадумаешься над бессмысленностью суеты и гонки нашего механизированного века и невольно позавидуешь отцам и дедам. Безмятежно жили люди! Времени у человека было предостаточно, забот никаких. Порхал он как вольная пташка.

Обедали тогда за домашним столом. Абгушт ели, эшкенэ, аш с кяшком, куфтэ[83] — и все приготовленное руками любящей жены. После обеда, не торопясь, расстилали коврик где-нибудь на траве у ручейка, листали книжечки, стихи почитывали, баловались терьячком[84], прихлёбывая крепкий, ароматный чай с кунжутной халвой или с шоколадом. Порой заколют молодого барашка да поджарят кебаб на вертеле, позволив себе запить его глотком-другим доброго вина. Одним словом, умели тогда покейфовать, жили в своё удовольствие. Что такое нервный срыв или там душевная депрессия, знать не знали. Каждый был здоров, весел и благодушен, никто не вмешивался в чужую жизнь, никто никому не завидовал…

А теперь, ради того, чтобы набить брюхо, изволь крутиться целый день, выслушивать грубые окрики, подлаживаться черт знает к кому, унижаться, заискивать. Нет тебе ни еды путной, ни нормального отдыха.

Вскакиваешь рано утром, впопыхах, на ходу проглатываешь стакан какой-то мутной бурды для того лишь, чтобы, как говорится, не идти на службу натощак. Одну пуговицу застёгиваешь на пороге спальни, вторую — в коридоре, третью — на улице.

— Что приготовить на обед! — несётся тебе вдогонку голос жены.

— Да все равно… что угодно…

— Ждать тебя к обеду?

Прикинуть, удастся ли выкроить часок, чтобы забежать домой пообедать, нет времени. Уклончиво бросаешь в ответ: «Не знаю, как получится» — либо притворяешься, что не слышал вопроса. Стремглав летишь к автобусной остановке. И тут, как всегда, не везёт — у билетной кассы переминается с ноги на ногу длиннющая очередь. Стоишь, нервничаешь. Наконец покупаешь талон и бегом в конец другой очереди — на автобус. Автобуса нет и нет. Опять волнуешься: как гусь, тянешь шею, высматривая его. Но вот автобус подходит. Начинается давка. Кто поближе — втискивается. Очередь доходит до тебя, ты уже висишь на подножке, и тут раздаётся голос кондуктора:

— Автобус переполнен, ага! Сойдите!

Бросаешь взгляд на часы: время подпирает, ты уже опаздываешь. Но делать нечего. Снова топчешься на месте и тянешь шею. Наконец подходит следующий автобус, и ты приезжаешь на службу.

Работа у тебя не ахти какая сложная, но волнений и нервотрёпки хватает.

Подходит час обеда. Ты проголодался, но как быть, не знаешь. Ехать домой? На дорогу туда и обратно уйдёт минимум два часа. Взять такси? Придётся выложить четыре-пять туманов, а ты с утра ещё и не заработал таких денег. Остаётся одно — перекусить где-нибудь поблизости. Где? Идти в ресторан — слишком накладно. Сворачиваешь в первую попавшуюся забегаловку, у буфетной стойки просишь бутерброд с мясом.

— С чем именно желаете, ага?

— Да все равно, безразлично!

Хозяин протягивает тебе бутерброд черт знает с чем, не разберёшь, то ли это медвежатина, то ли дикий кабан, то ли ишак, то ли ещё какой зверь.

Во рту у тебя пересохло, есть хочется, но этот проклятый бутерброд словно резиновый — никак его не прожуёшь, на зубах скрипит, застревает в горле, как кляп. Кое-как жестами даёшь хозяину понять, чтобы дал тебе чем-нибудь запить еду. Получаешь бутылку с неизвестной жидкостью ядовитого цвета и наконец проглатываешь кусок, который застрял в глотке. Наспех расплачиваешься, смотришь на часы. Через час ты должен быть на второй своей работе. Опять очередь на автобус, опять все повторяется заново.

Кое-как заканчиваешь дела и на этой службе, смотришь на часы — уже полпятого. А в пять тебе надо быть в третьем месте.

Ведь только суммы трёх зарплат и хватает, чтобы кое-как свести концы с концами.

Выходишь на улицу. Жара невыносимая, ты изнываешь от жажды. Бредёшь как пьяный в многолюдной толпе. Кто-то тебя толкает, кого-то ты толкаешь. Вот фруктовый павильон. На прилавке бутылки с различными соками. Но тебе некогда, тебе все равно.