В тени этих деревьев мы обычно и располагались. Разведём, бывало, костёр, повесим над огнём котелки. Детишки закинут верёвки на толстые ветви, устроят себе качели. Иные, бывало, всем домом переселялись сюда, спасаясь от городского зноя. Город рядом, мужчины утром отправляются на работу, а вечером возвращаются к семье и блаженствуют в тишине и прохладе при лунном сиянии. На косогоре в пойме реки многие развели огородики, посадили овощи. Земля эта никому не принадлежала. Лишь изредка вдали на фоне неба можно было увидеть одинокую фигуру крестьянина с лопатой в руках. В реке плескалось много рыбы, и это было ещё одним даром небес. Рыбная ловля — и удовольствие, и столу подспорье. Так оно и шло. Весной и летом река была местом прогулок и пикников, а осенью и особенно зимой, когда выпадал снег, горожане наезжали сюда поохотиться или же просто подышать воздухом.

Но вот однажды читаем мы в центральной газете сообщение о том, что в целях регулярного орошения окрестных полей государство собирается соорудить здесь плотину. А наша местная газета посвятила этой новости даже целые две полосы: тут был и снимок будущей плотины, и подробная статья о её предполагаемых размерах и ёмкости водохранилища, о тех выгодах, которые она сулила крестьянам, о современных удобных отелях и парках, что появятся на берегах нашей реки. Куда ни кинь, выходило, что новшество сулит нам в будущем одно только благо. Уровень реки в разные периоды года колебался, порою она почти совсем пересыхала, порою разливалась широко, унося с собой всякий мусор. Только плотина могла спасти реку, очистить её, сделать более полноводной, а нам, стало быть, обеспечить благоприятные условия для рыбалки. Благоустройство территории улучшит места отдыха, а детский парк, о котором так заманчиво живописала газета, «повлияет на духовное и физическое развитие» наших детей. Короче говоря, ни у кого не оставалось и тени сомнений, что плотину будут строить не иначе как для нашего процветания. Естественно, такая забота о людях была в высшей степени достойна похвал!

С того самого дня, как мы прочитали это сообщение, у отдыхающих на реке только и разговоров было что о плотине. Кто утверждал, что плотину будут строить так-то: кто чертил на песке свою схему и со знанием дела заявлял, что плотина, подобно радуге, замкнёт полукругом реку,— это, мол, куда устойчивей, чем прямая стена; кто раскладывал камешки вокруг воображаемой плотины— будущие отели — и восхвалял их красоту; а кто рисовал палочкой на земле план детского парка. Короче говоря, каждый как мог проявлял фантазию и свои инженерные способности.

И вот через месяц, в один прекрасный день, отправившись на реку, мы увидели, что около четырёх километров прадедовских владений обнесены колючей проволокой, перед входом на территорию высятся деревянные столбы, а возле них стоят сторожа с дубинками и висит табличка: «Заходить на стройплощадку категорически воспрещается». Ничего не поделаешь, закон есть закон. А вдруг злоумышленник какой-нибудь отыщется? Нам-то за него не отвечать. Пусть временно у нас отняли четыре километра из десяти, где нам так вольготно отдыхалось. Что ж, потеснимся немного. Человек не должен быть ограниченным, надо всегда смотреть вперёд. Временные неудобства можно пережить ради будущих вечных благ.

Лето сменилось осенью, пронеслась зима, и вновь наступила весна. Все мы внимательно следили за сообщениями газет и радио о строительстве и, встречаясь, обменивались радостными новостями, что вот уже построен обводной канал да и плотина почти наполовину готова.

Через четыре года строительство было завершено, канал перекрыли, и вода заполнила водохранилище.

Те, что были легки на подъем, поспешили первыми побывать на реке и рассказать об увиденном чуде, а остальные отложили поездку до лучших времён: вот наступит хорошая погода, и можно будет тронуться в путь всей семьёй. Многие не спали ночей в предвкушении чудесного отдыха.

Наконец пришло лето — счастливая пора загородных прогулок. На шоссе, ведущем к реке, появилось специальное транспортное агентство, которое предлагало желающим доставить их на автобусах люкс прямо к плотине. Мы, несколько знакомых семей, договорились поехать туда в пятницу[81] первого числа. Наняли автобус и отправились вместе с детьми.

Возле городских ворот автобус затормозил перед новой табличкой: «Налоговый пункт». На подножку вскочили чиновник в форме и худощавый смуглый мужчина с тетрадью под мышкой. Чиновник пересчитал нас по головам и сообщил:

— Восемь ребят не в счёт, значит, остальных двадцать семь душ.

Худощавый мужчина деловито переложил тетрадь в левую руку, вынул из-за уха карандаш, достал из кармана пачку квитанций и стал их заполнять.

— Господа и дамы,— сказал водитель, встав со своего места,— соблаговолите заплатить по два тумана[82] с каждого.

— Это за что же?

— Налог за асфальт.

— За какой асфальт?

— От города до плотины.

— Как, разве дорогу заасфальтировали?

— Конечно, ага. Вы не узнаете старой, пыльной дороги! Теперь она стала гладкой, как ладонь, как зеркало, вы не ощутите ни малейшей тряски. Ну платите же быстрее, не тяните время!

Я, выбранный казначеем, отсчитал пятьдесят четыре тумана. Чиновник и смуглый мужчина соскочили с подножки, и автобус двинулся дальше.

Мы немного поворчали, что, мол, не дело взимать такие деньги с людей, что вполне можно было бы ограничиться десятью туманами, но вскоре увидели, что асфальт и в самом деле отличный, и принялись убеждать друг друга, что налог берут не зря, что иначе ничего у нас не будет — без денег ни дорог, ни плотин не построишь.

На горизонте уже виднелись зелёные лужайки и деревья в пойме реки. Детишки радостно загалдели и вытянули шеи из окон — каждый мечтал первым увидеть плотину. Взрослые стали вытаскивать вещи из-под сидений. Приехали!.. Как и встарь, мы взяли в руки узелки, сумки с едой, захваченной из дому, коврики, котелки и двинулись от шоссе к берегу реки, чтобы передохнуть в тенёчке, попить чайку и полакомиться фруктами, а уже потом спокойно, не торопясь, идти осматривать плотину. К великой радости всех, наше излюбленное место никем не было занято. Однако, подойдя ближе, мы обнаружили, что оно огорожено колючей проволокой, а рядом вбит большой кол с жестяной табличкой: «Закрытый сад. Посторонним вход воспрещён».

Что бы это могло значить? О каком саде речь? Ведь эта земля принадлежала ещё нашим дедам и прадедам, а раскидистое тутовое дерево за оградой — тот самый старый тутовник, на котором мы ещё детьми резвились, лазая по его ветвям, подобно обезьянам. Мы всегда и ели туту, и отдыхали под его сенью. Каким же образом эта земля превратилась в «закрытый сад»? Мы терялись в догадках. Вдруг к нам приблизился здоровенный детина с дубинкой в руках.

— Господа, пройдите! — сказал он.

— Почему?

— Этот сад закрытый.

Мы поняли, что спорить бесполезно, и решили расположиться поодаль, на пышной лужайке, где в прежние времена играли наши дети. Прошли шагов триста и увидели несколько домов из красного кирпича под шиферными крышами. Табличка на ограде из колючей проволоки строго предупреждала: «Только для семей инженеров плотины Баларуд».

И сюда не было доступа. Мы пошли дальше. За новым забором— дома поменьше, и опять надпись: «Участок для рабочих». В маленьких комнатушках битком набито — мужчины, женщины, дети…

— Где бы нам присесть? — спросили мы у проходящего мимо мужчины.

Удивлённо оглядев нас, он сострил:

— У меня на голове! Такое раздолье вокруг — где хотите, там и располагайтесь.

— Но ведь тут написано, что вход воспрещён…

— Я говорю не про это место. Пройдите дальше — увидите общественный сад, там и отдыхайте. Нельзя же врываться в чужой дом! Понравится ли вам, если в ваш дом явится незваный гость?

— Нет,— покорно ответили мы.

— Вот и другим это не по душе. Видим, что ему трудно возразить.