Я оставил в коридоре пакет с виноградом и дыней и вошёл к ним. Сеид Собхан эд-дин, мужчина весьма дюжего телосложения, бросился мне навстречу, стиснул в объятиях и расцеловал. Снова гости начали рассыпаться в благодарностях, а я — скромно отнекиваться и бормотать что-то невразумительное. К обеду у нас был абгушт[144], но, поскольку Сеиду Собхан эд-дину он был противопоказан— его распирало от гороха,— пришлось послать в магазин за дюжиной яиц и приготовить ему яичницу. Так как ага был в Тегеране впервые и никого не знал, он остался ночевать у меня. Дети его, обрадованные возможностью поиграть со своими двоюродными братьями и сёстрами, охотно согласились переночевать в незнакомом доме.

На следующее утро за завтраком Сеид Собхан эд-дин, обращаясь к Сеиду Моджтабе, заметил:

— Дай бог, чтобы Сеид Наср эд-дин не потерял адреса! Я, вздрогнув, повернулся к нему и спросил с отчаянием в голосе:

— О каком адресе вы изволили упомянуть, ага?

— Как о каком? О вашем, естественно! — спокойно отвечал он.

— А разве кто-нибудь ещё должен приехать?

— Да, наш Сеид Наср эд-дин!

— Но ведь…

— Это мой зять из Шахруда,— не дав мне договорить, пояснил Сеид Моджтаба.

Я не верил своим ушам.

— Как, он тоже приедет сюда?

— Непременно,— ответил Сеид Собхан эд-дин.— За три дня до своего отъезда из Ахваза я отправил ему телеграмму и дал ваш адрес. Лишь бы только он его не потерял! — И, рассмеявшись пронзительным квакающим смехом, который резкой болью отозвался у меня в сердце, он добавил: — Город у вас большой, и с адресом-то человека не всегда найдёшь.

— Ну что вы, ага, если адрес точный, это пара пустяков!..— возразил я.

Не успел я закончить фразу, как послышался звонок. Я пошёл отворять и, едва взглянув на вошедшего, сразу догадался, что это и есть господин Сеид Наср эд-дин из Шахруда. Вновь прибывший с порога бросился мне на шею, начал меня целовать и обнимать, как дорогого старого друга после долгой разлуки.

Наконец Сеид Наср эд-дин, его жена и трое детей вошли в дом, и снова на меня обрушился поток благодарностей, в ответ на которые мне ничего не оставалось, как расхваливать высокие нравственные качества покойного.

Прошла неделя после прибытия наших гостей, когда однажды после обеда Сеид Собхан эд-дин, благослови его Аллах, сказал:

— Ага, мы бесконечно благодарны вам за все, что вы сделали для покойного. Просим прощения за хлопоты, которые мы вам причинили. Но так как нам пора возвращаться домой, хотелось бы, чтобы вы, как можно быстрее, покончили с нашими делами.

— С какими делами? — изумился я.

— Вы же собирали вещи покойного?

— Делать мне больше нечего, как собирать вещи покойного! Да я его и не знал совсем и лишь прошёл за его гробом семь шагов, как положено благочестивому мусульманину! — возразил я.

— Но у покойного оставалось кое-какое имущество…

— Мне-то что за дело до него? Да пусть бы Аллах дал ему ещё больше!

— Однако в разрешении на похороны вы значитесь наследником покойного! Мы вчера подали иск о наследстве. Разве честно присваивать себе чужое имущество? Оно должно достаться этим детям! Неужели вы обездолите малолетних? Аллах не простит вам этого.

Вижу, дело оборачивается неприятностями, о которых я и не предполагал.

— Господа,— взмолился я,— клянусь Аллахом, клянусь всеми святыми, я представления не имею, о чем вы говорите! Я покойного при жизни его и в глаза не видел! Не знаю, где он живёт, где его дом. Я только нёс гроб с его телом, а об остальном ничего не ведаю! Если у него и было что-нибудь, то, наверное, все это присвоили себе те несколько мусульман, что присутствовали на похоронах и дали вам мой адрес!

Короче говоря, целых два месяца эти трое таскали меня по судам и полицейским участкам, водили в похоронное бюро, в нотариальную контору, к адвокату, в морг и во множество других инстанций. В конце концов я разозлился и поместил в газете объявление о том, что не имею никакого отношения ни к покойному, ни к его имуществу, и только тогда они согласились за определённую мзду прекратить дело.

Когда они уехали и я собрался было облегчённо вздохнуть, за меня принялась контора по взиманию налогов с наследства. Не даёт покоя, требует, чтобы я ежегодно выплачивал определённые проценты с перешедшего ко мне по наследству имущества Сеида Монир эд-дина Эсхакабади Афиятталаба Мохаммадипура Фард-заде — да предаст Аллах огню его душу! И как мне теперь быть — не знаю.

Прошедшим летом один из моих старых друзей, живущий в провинции, приехал в Тегеран. Я очень обрадовался, когда он разыскал меня.

— Какими судьбами? Что ты делаешь в Тегеране?

— Да есть кое-какие дела в одном из учреждений как раз по твоему ведомству. Я был бы очень признателен, если бы ты или кто-нибудь из твоих приятелей помог мне. Не хочется задерживаться здесь надолго.

Ему повезло, и его дела уладились посредством двух визитов и нескольких телефонных звонков намного быстрее, чем он ожидал. На вокзале, садясь в поезд и рассыпаясь в благодарностях, он вдруг спросил:

— Кстати, как у вас с топлёным маслом?

— То есть? — не понял я.

— Я хотел сказать: какое топлёное масло употребляют в твоём доме?

— Самое обычное. Не бог весть какого качества, но что поделаешь…

— Если тебе понадобится топлёное масло, черкни мне,— заявил мой друг. — Ты ведь знаешь, у нас небольшое именьице, так что домашнее масло всегда есть. Да что там! Как только приеду домой, сразу отправлю тебе бидон этого масла.

— Благодарю, не откажусь. Только непременно напиши, сколько я тебе буду должен.

— Не болтай глупостей. Подумаешь, бидон масла! Что за счёты между старыми друзьями!..

Я настаивал, он отказывался. И я решил, что если он пришлёт масло, то я в долгу не останусь, найду способ отблагодарить его.

С тем мой друг и уехал.

Прошло недели две. Сижу я на службе, гляжу: входит в комнату солидный господин в очках, в шляпе и рекомендуется:

— Як вам от господина Н. (Господин Н.— это мой приятель, который обещал прислать масло.)

— Право, мне неловко так утруждать господина Н.,— сказал я, поднимаясь ему навстречу.— К тому же все это не к спеху…

— Мы с вами не знакомы,— продолжал господин в очках,— но я так много слышал о вас хорошего, что заочно очарован вами и…

Я даже смутился от всех этих комплиментов.

— Не знаю, как вас и господина Н. благодарить за вашу любезность… Я не заслуживаю таких похвал — ведь что, собственно говоря, я сделал? Ничего особенного… Законы дружбы и гостеприимства обязывают каждого…

Он полез в карман, вынул конверт и протянул мне со словами:

— Ей-богу, мне стыдно…

— Что вы, что вы… Пусть врагу вашему стыдно будет! — отвечал я, распечатывая письмо.

— У меня в той же провинции небольшой клочок земли,— пояснил господин в очках.— Сейчас возникли некоторые осложнения, которых на месте решить нельзя… Накануне своего отъезда в Тегеран я зашёл попрощаться с господином Н. (ну с тем самым, который должен был прислать мне бидон масла) и посоветоваться с ним о своём деле. Он сразу сказал, что вы обязательно мне поможете,— да вот он сам пишет об этом…

Не мог же я не пойти навстречу просьбе друга после стольких похвал и комплиментов. Люди на меня надеются… И я сказал:

— Все, что вам будет угодно, сделаю с удовольствием по мере сил и возможностей.

Прошло дней десять, пока мне удалось уладить дела этого уважаемого господина, и он, распрощавшись со мной, уехал. Через два месяца почтальон приносит мне письмо из Ардебиля. Что такое? У меня ведь в этом городе никого нет.

Вскрываю конверт. Один из моих старинных знакомых, о котором я вот уже многие годы ничего не слыхал, пишет: «Несколько дней назад я получил письмо от господина Н. (от моего друга, что хотел прислать мне топлёное масло). Он сообщает, что во время своей поездки в Тегеран несколько дней был вашим гостем и в восторге от вашего гостеприимства, доброты и внимания. Вы не можете представить себе, как я рад был узнать, что вы проживаете в Тегеране. Дети здоровы и кланяются вам. Кстати, если вас не затруднит, пришлите мне, пожалуйста, в Ардебиль две хорошие керосиновые печки — большую и поменьше. Желательно, чтобы они горели голубым пламенем. Высылаю вам почтой четыреста туманов. Если печки будут стоить больше, пришлю разницу. Прошу не откладывать покупку в долгий ящик, так как приближается осень, а она у нас обычно холодная, не лучше зимы… С уважением…»