— Да,— улыбнулся он.— Вот, например, та дама с двумя детьми слева! Вот уже год, как она развелась с мужем. Он был гуляка, картёжник и успевал всюду, кроме дома и семьи! Хорошая женщина, но что поделаешь. Не повезло! Если попадётся хороший человек, она не прочь снова создать прочный семейный очаг… Но где найти настоящего мужчину, мужа? Куда они все подевались?

— А я думал, что это её муж! — указав на мужчину, весь вечер не отходящего от неё, спросил я.

— Ну что вы! — ехидно улыбнувшись, ответил мой собеседник.— Этот господин — муж той полной дамы, которая сидит с сигаретой в кресле! У них очень необычная жизнь: они месяцами не бывают дома!

— Почему?

— Оба они ярые картёжники и не пропускают ни одного вечера в клубе. В последнее время им страшно не везёт: они проиграли в долг около семидесяти тысяч туманов! И вот теперь из страха перед кредиторами не ночуют дома. У них две дочери и сын. Все они школьники. Но теперь ханум живёт у родственников, а ага — у брата. Дети оставлены под присмотр прислуги.

Чувствую, что моему другу становится не по себе, и он начинает ёрзать на стуле.

— А кто эта хмурая дама справа, которой этот господин все время предлагает фрукты и конфеты? —- спросил Реза.

— Вы имеете в виду Акдас-ханум?

— Не знаю, как её зовут,— ответил Реза.— Я имею в виду ту даму, которая молчит.

— Ну да… Это и есть Акдас-ханум… Право, не знаю, что и сказать? Это супружеская пара. Они поженились года два назад, но не проходит дня, чтобы не ругались и не дрались друг с другом. Вот и сейчас, если приглядеться, то можно заметить на шее у неё красное пятно. Не далее как сегодня, перед приходом сюда, Фариборз снова избил её. А теперь, жалея об этом, таким способом пытается загладить вину! Поэтому-то она надулась и не разговаривает с ним.

— Что же они не поделили? — в ужасе от услышанного спросил Реза.

— Право, не знаю, что и сказать? Нехорошо сплетничать, но, поскольку вы свой человек, так и быть, расскажу!.. Пусть пеняют на тех, кто распускает эти слухи!.. Говорят, у Акдас есть двоюродный брат — очень интересный молодой человек, художник и скрипач, с которым Фариборз запретил ей встречаться. А она якобы сказала, что не может отказать ему в своём доме, ведь он же ей родственник. В общем, подробностей не знаю, многое говорят, но кто знает, как на самом деле? А люди ведь болтают разное, не знаешь, кому верить, а кому нет! Фариборз же очень ревнив! Поэтому-то они вечно в ссоре… Да… вот такие-то дела.

— А где же жена Яхья-хана, так сказать, хозяйка дома? — предлагая нашему разговорчивому собеседнику сигарету, поинтересовался я.

— Судьба очень безжалостна к хорошим людям! — глубоко вздохнув, сказал он. — Да благослови её Аллах, какая это была милая и очаровательная женщина! Шесть лет назад после продолжительной болезни скончалась, оставив Яхья-хана с двумя дочерьми и тремя сыновьями! Чтобы воспитать детей, Яхья-хану пришлось вступить во временный брак со своей прислугой. Теперь у него от этой жены ещё двое детей!.. Его дочь, вышедшую замуж три месяца назад, муж бросил, и на прошлой неделе они официально развелись.

Реза, который пришёл на этот приём, чтобы увидеть дочь Яхья-хана, желая лучше познакомиться с характером будущей супруги, быстро пододвинулся к собеседнику и спросил:

— Что произошло?

— Да говорят разное! Право, точно не знаю! В детстве бедняга упала с лестницы, и это дало себя знать!

— Вы хотите сказать, что она чокнутая? — ёрзая на стуле, спросил Реза.

— Да, есть малость! Она чуть-чуть не выговаривает слова.

— То есть заика?

— Да так, совсем немного…

— А её сейчас нет в комнате? — поинтересовался Реза, закуривая.

— Нет. Она не любит шумных сборищ. Она обычно уходит к себе в комнату и проводит время в одиночестве. У неё свой мир, свои интересы. То она надевает на себя шутовской колпак, включает проигрыватель и танцует сама с собой «ча-ча-ча» и всякие твисты, то лепит из теста фигурки… Она очень спокойная и никого не трогает…

Реза выразительно посмотрел на меня и начал жевать усы. Когда мы, покинув дом хозяина, оказались наедине, я спросил Резу:

— Ну так как, будешь создавать семейный очаг?

Он почесал в затылке и, не ответив мне, стал нашёптывать какие-то строки.

— Что ты там бормочешь? — спросил я. — Так да или нет?

— Издеваешься? Дай-ка лучше закурить!

Он затянулся в последний раз. Погасил сигарету и отбросил окурок. Взглянул на безмятежно спящих соседей по палате. Натянул на лицо простыню… и умер.

Месяцев восемь, да нет, уже год и два месяца лежал он в этом армейском госпитале, в маленькой — на три койки — палате с окошком во двор. На соседних койках сменилось немало больных — одни выздоровели, другие отошли в мир иной. Так или иначе покинули палату. А он все оставался в ней и неизменно изо дня в день видел перед собой все те же лица: врача, сестёр, нянечек. Он мог с закрытыми глазами, по голосу, походке, даже по дыханию определить, кто вошёл в палату. Врач ли, после каждого осмотра произносивший ободряющие фразы, хотя лицо его выражало полнейшую безнадёжность; фельдшер ли, который поднимал шприц высоко вверх, как бы прицеливаясь, а потом быстро и решительно вонзал иглу в его тело; или полная рыжая сестра с золотыми зубами (по утрам она с авторитетным видом, словно знаменитый доктор, совала ему в рот градусник, а потом подходила к окну и, скривив шею, смотрела на ртутный столбик); или маленькая старушка нянька, безропотно подававшая судно каждый раз, когда ему становилось совсем плохо.

И все здесь давно стало знакомым и привычным: деревья за окном, двери, окна, шкафы. Они имели свои голоса: одни — резкие, визгливые, заставляющие его каждый раз вздрагивать, другие — протяжные и печальные. Он свыкся со всем этим. Казалось, вся жизнь его прошла здесь, в этой палате. И в то же время госпиталь, палата, люди и вещи, окружавшие его, были ему совершенно безразличны. Они не вызывали в нем ни радости, ни интереса, ни ненависти, ни отвращения.

Он знал, что никаких перемен, ничего нового и неожиданного больше не будет. В конце пути, по которому он теперь брёл медленно и устало, его ждало одно пристанище — последнее. И он с полнейшим равнодушием приближался к нему. Он не пытался обманывать себя и не желал, чтобы другие обманывали его.

— Бог даст, в скором времени выздоровеете и вернётесь домой! — вздумал как-то подбодрить его врач.

Он сразу же твёрдо возразил:

— Нет, господин доктор, прошу вас, не надо. Представьте себе человека, который долго строил дом — уже почти подвёл его под крышу, как вдруг оказалось, что надо все сломать и строить заново. Так и я уже свыкся с мыслью о смерти, приготовился к ней, а вы хотите, чтобы я начал все сначала.

Он любил приводить такие образные сравнения, чтобы нагляднее передать мысль. Он был хороший рассказчик, его истории с интересом выслушивали до конца. Он знал об этом, и эти рассказы, порою смешные, порою грустные, были единственным его утешением.

Воспоминания о далёком детстве были туманными и мрачными. Отец, жестокий деспот, держал домашних в страхе. Все выполняли безропотно любые его прихоти и капризы. Но, едва схоронив его и поделив наследство, дети возжаждали свободы и, не вняв угрозам и воплям матери, пытавшейся подражать покойному супругу, разбежались кто куда — проматывать полученные денежки. Сам он без памяти влюбился в красивую проститутку, отчаянную бестию, и таскался за ней по разным городам. Сколько времени продолжалась эта сладкая мука, он теперь и сам не припомнит. Хорошее было время, хотя жил он в вечной тревоге, не знал, что будет завтра. Но в конце концов деньги кончились, мать умерла, пришлось перебраться в Тегеран. У него не было ни капитала, ни порядочного образования, ни профессии. А яд беспечной сибаритской жизни уже успел отравить его душу, и он не способен был взяться за тяжёлый труд. Что оставалось делать? Один путь был перед ним — армия. Там он мог вести жизнь, похожую на прежнюю,— предаваться безделью без скуки и уныния. Там не надо было выматываться, выбиваться из сил, зарабатывая на кусок хлеба. Солдатам платили жалованье, они получали возможность разъезжать по всей стране, носили форму и оружие — а это для такого молодого человека, каким он был тогда, представлялось заманчивым, казалось неоспоримым преимуществом, олицетворяло в его глазах силу и свободу действий. И совместное солдатское житье имело свои прелести — смех, веселье, вечеринки, кутежи…