Когда он был с нами, он казался беспокойным и несчастным. И хотя он был привлекательным мужчиной, он не привык к поведению людей и, казалось, ему было все равно, правильно он себя ведет или нет. Я никогда не видела, чтобы он упражнялся в каллиграфии, хотя знала, что его должность требовала от него аккуратного письма. Иногда он практиковался в стрельбе из лука. Точность в прицеливании и попадании напоминала мне атаку на охоте, я мечтала попробовать пострелять из лука.

У Брата не было желания делать что-либо. Он делал лишь то, что от него как от молодого человека из хорошей семьи требовалось. То, что было за пределами этого, его не волновало. Его просто не было.

Но иногда он все же был. Однажды днем, когда шел дождь, мой муж пришел ко мне, мы сидели и разговаривали обо всем и ни о чем, как это часто делают жены и мужья: о крыше (которую нужно починить после того, как на нее упала ветка дерева), о главных неудобствах — насекомых, которые слетались на свет и тепло. Дом просто кишел блохами и пауками.

Ко мне в комнаты зашел Брат. Он пришел не из своего крыла, а прямо из сада. Его штаны были закатаны и обмотаны вокруг ног. На его носках были семена какого-то растения.

Йошифуджи, мой Брат и я немного поговорили (недавно с гор спустился олень — мы слышали, как он кричит, — а что если за ним придут волки?). А потом они вышли из моих комнат на белый песок. Йошифуджи научил Брата играть в игру, которая называется кемари: не используя руки, нужно бросать друг другу маленький мягкий мячик. У Брата хорошо получалось, и несмотря на то, что Йошифуджи объяснил, что смысл игры заключался в изяществе бросков, они закончили игру тем, что нарочно пытались заставить друг друга уронить мячик. Брат улыбался, когда они играли. Потом, когда Йошифуджи ушел, чтобы закончить какие-то документы и отправить их в столицу, Брат пришел ко мне и сел на пол рядом со мной. Впервые за долгое время он казался счастливым и спокойным.

— Было весело, — сказал он с улыбкой.

— Похоже на то, — сказала я, изо всех сил стараясь сдержать нотки зависти в голосе. Я не хотела, чтобы редкие минуты счастья Брата были омрачены моими чувствами.

— Это не так, как мы с тобой играли, когда еще были лисами. Но тем не менее было весело. Сестра… — Он остановился, задумчивый и серьезный, будто подбирая слова. — Эта жизнь… Когда ты ее выбрала, я был очень одинок. Ты больше не хотела со мной играть, а я не видел смысла менять свою жизнь в угоду тебе. Но теперь я понял, что есть что-то особое в том, чтобы быть человеком.

— Да, есть, — согласилась я, но он меня не услышал.

— Они видят вещи по-другому. Они хотят получить эти вещи, они хотят побеждать, или знать, или понимать, — он помотал головой. — Не могу подобрать слова.

— Я понимаю тебя, — сказала я. И я действительно понимала: я тоже чувствовала это с тех пор, как полюбила Йошифуджи.

— Поэзия… — сказал он. — Может, в конце концов, и в ней что-то есть?

Наконец Брат стал воспринимать свой человеческий облик серьезнее.

Приблизительно в то же время я совершила открытие.

Мать пронзительно завизжала, когда я сказала ей об этом.

— Беременна?

— Я чувствую его. Это маленький мальчик.

— Откуда ты знаешь?

Что я могла ей ответить. Я знала, и все. Возможно, дело было в магии.

— Сын! — трещала она. — Какие новости! Ты принесешь такую честь этому дому!

— Как? Я же всего лишь лиса. И мой ребенок тоже будет лисом. Как только он это увидит, он оставит меня.

Мать рассмеялась:

— Ты все это время прожила с мужчиной, но так и не поняла самого главного. Он увидит сына, мальчика, потому что он хочет это видеть. Он будет так счастлив! Я пойду расскажу твоему дедушке. Сын!

Все получилось так, как она сказала. Йошифуджи был счастлив.

Прошло несколько дней, прежде чем я смогла навестить принцессу. Мне необходимо было очиститься перед тем, как посетить дворец, и я хотела также очистить и прояснить свой ум, чтобы быть достойной собеседницей. Принцесса знала об этом, но продолжала слать мне письма, в которых просила меня прийти как можно скорее.

Она прислала за мной плетеную карету фиолетового цвета и нескольких элегантно одетых мужчин в качестве сопровождения. Я поцеловала на прощание сына и мать (мой отец уже был при дворе, куда его вызвали по делам), потом мы с Онагой подобрали подолы наших тяжелых платьев, сели в карету и вышли только у дворца. Мужчины — все чиновники пятого или шестого ранга — были настолько тактичны, что не смотрели на нас открыто, но все же смотрели, и я поняла, что сильно отвыкла от пристальных и бесцеремонных взглядов придворных. Я покраснела от злости и снова села в карету.

Стены внутри были отделаны золотой и серебряной бумагой с нарисованными травинками и каплями росы. Рисунок был настолько хорош, что когда я наклонилась поближе, то смогла различить отражение солнца в отдельных каплях и маленькое насекомое, похожее на комара, сидящего на травинке. К моему удивлению, насекомое зашевелилось, и я отпрянула назад с криком отвращения: это был не рисунок, а самая настоящая, живая блоха.

Блохи (и им подобные — одни из главных неудобств нашей жизни) повсюду, они как неприятное напоминание, что этот мир не так идеален, как нам хотелось бы. Но я приехала, чтобы навестить принцессу, и это напоминание было нежелательно. Онага увидела, из-за чего я расстроилась, раздавила насекомое маленькой бумажкой, которую достала из своего рукава, и выбросила в окно.

Мне вдруг пришла мысль, что мы все время путешествуем. Всего за несколько месяцев я успела съездить в долину Тани и вернуться назад в столицу, в дом к своим родителям, теперь я еду во дворец. Мой муж доехал до побережья и назад; моя мать и отец — до озера Бива и обратно. Даже когда мы сидим на одном месте, мы все равно путешествуем: из комнаты в комнату, из сада в сад, из дома в дом, из храма в храм.

Мы путешествуем даже не покидая наших кроватей. Мой муж бродит по странным извилистым дорогам своих снов и своей одержимости. Мой сын путешествует в своих играх: в далекую Корею и даже в более далекий Китай, или в места, которых вообще никогда не существовало, кроме как в его воображении. Я бы хотела сказать, что сама никогда такого не делала, но вспоминаю свои бредовые сны о мужчине-лисе и не могу.

Слишком много путешествий, и кажется, что все они заканчиваются там, где начались. Куда мы хотим попасть и что мы надеемся там найти? Я думаю, мой муж задает себе похожие вопросы.

Я не думаю, что смысл путешествия обязательно в том, чтобы куда-то попасть. Скорее всего, люди путешествуют лишь для того, чтобы утолить жажду движения, потому что это помогает им забыть свою боль. Так боль в спине или в животе отвлекает нас от постоянных раздумий.

Карета останавливается, Онага и я выходим из нее, и я готовлюсь к встрече с принцессой.

Я никогда до этого не была беременна — ни когда была лисой, ни когда стала женщиной. Но я чувствовала всем своим существом, что беременность — это не так просто. Лиса беременеет и продолжает охотиться, спать и есть. Она готовит несколько нор и, когда приходит время, забирается в одну из них, и через некоторое время практически безболезненно рожает двух, трех или четырех детенышей — маленьких комочков шерсти, уже голодных. Ее самец приносит ей еду, пока детеныши не подрастут и их можно будет оставлять одних и охотиться. Детеныши остаются жить или умирают — в идеале, конечно, первое — и когда приходит время, они начинают сами охотиться и есть, спать и спариваться.

У женщин беременность протекает сложнее. В первое время Джозей постоянно суетилась вокруг меня, приносила лишние платья даже в теплые погожие дни, чтобы я не замерзла, заставляла меня пить разные лекарства (в большинстве своем противные на вкус). Я тоже беспокоилась о своем здоровье: один раз сквозь магию я заглянула в реальный мир, чтобы увидеть, что на самом деле я пью. Но это была всего лишь дождевая вода, собранная в большом, как человеческая ладонь, листе, зеленом, с красными и золотыми крапинками. После этого я спокойно, без жалоб пила то, что приносила мне моя служанка.