Лэн почувствовал мысленные посылы нескольких коллег, присутствующих при опыте, с пожеланиями успеха и удачи и ответил им благодарностью. Он повернулся к экрану, похожему, скорее, на очень большое окно, выходящее прямо в космос, и легким нейронным усилием мозга запустил механизм небывалого в истории эксперимента.

Кварк-мюонные буйки были не просто сигнальными космическими бакенами, это были очень сложные тонкоорганизованные приборы уровня аттотехнологий. Каждый из них генерировал в себе необходимое по мощности, длине и составу воздействие на определенную часть трехмерного пространства. Все восемь, они покрывали своим излучением куб пространства объемом в одну единицу. Бакены сначала прощупали простирающееся перед ними пространство и лишь после этого начали медленно наращивать импульс. Вмешательство в то, что было сотворено искусственно, чьей-то злой или доброй волей или стихийно, случайно, сообразуясь с непостижимыми законами мироздания, было резким и грубым. Пространство прогнулось, изгибая и ломая само себя. В момент полной синхронизации работы бакенов дрогнула четвертая составляющая пространства — время, и смялась, исчезла одна координата — высота. Пространство размазалось и схлопнулось в плоскость с шириной и длиной, не имеющей высоты. Невероятная метрика! Трехмерный куб со стороной в одну единицу превратился в двумерный квадрат со стороной 2,5 единицы.

Лэн дал приказ на инверсию излучения.

Пространство раздулось, восприняло, впитало третье измерение и превратилось в куб со стороной в 2,5 единицы! По его углам по-прежнему висели восемь кварк-мюонных бакенов. Пространство за каких-то несколько темпоральных фреймов удалось раздуть в два с половиной раза!

«А если к трехмерному пространству добавить четвертое измерение, а затем его убрать? Не получится ли обратный вариант? А почему бы и нет, по крайней мере логика в этом есть», — лихорадочно думал Лэн. Но это — следующий этап, сначала надо закончить все опыты с двумерным пространством.

Повторив эксперимент теперь уже с кубом со стороной в 2,5 единицы, он получил 6,25 единицы, время же раздувания изменилось совсем незначительно — всего на одну десятую.

— …получается, что отныне мы можем раздувать пространство! — Лэн выступал перед ведущими учеными-физиками цивилизации Торонт. Сейчас он говорил, а не мыслепередавал. Дело в том, что мыслепередача воспринимается четко и ясно только в присутствии нескольких человек. Если же рядом находятся десятки людей, общий фон нейроизлучения настолько высок, что делает возможным мыслеобщение в пределах коротких реплик, не более, уж не говоря о сложных научных диспутах.

— Представляете, друзья, мы с вами научились создавать пространство! Мы вплотную приблизились к загадкам сотворения мира. СОТВОРЕНИЯ МИРА! Осознайте это!.. Меня просто будоражит сам факт того, что мы с вами смогли это сделать! Но мы на этом останавливаться не будем. Как только мы полностью разберемся в механизме возникновения пространства в рамках нашего проекта «Метрика», мы приступим к опытам по его свертыванию. Параллельно этому предлагаю создать научную группу для начала разработки проекта «Материя». Я чувствую, что мы на грани прорыва! Есть у меня и еще одна — совсем уж сумасшедшая идея, но об этом позже…

— Друзья, коллеги, благодарю всех за сотрудничество и помощь, продолжаем работу! Спасибо!

Собравшиеся в зале задвигались и стали вставать, поднялся легкий гул голосов. Кое-кто подошел к Лэну и завел заинтересованный разговор. Обстановка из официальной постепенно превращалась в рабочую. Ученые осознавали, что находятся в шаге от понимания и управления основополагающими законами физики.

Они еще не знали, что на их окраинную, ничем не примечательную спиральную галактику, затерявшуюся на задворках Вселенной, не в добрый час обратился взор разума, не без некоторых весомых оснований претендующего на роль Творца. Этот разум, словно охотник-паук в центре паутины, почувствовал, как на другом краю Вселенной слегка дрогнули и зазвенели тончайшие золотые космические струны, возвещая о том, что к ним слегка прикоснулись, взяв правильный, мажорный, жизнеутверждающий аккорд. Кто-то вплотную подошел к решению проблемы создания пространства и материи и кому-то вот-вот раскроется одна из самых сокровенных тайн мироздания. Если же этот некто не остановится на достигнутом, а сомневаться в этом не приходилось, то следующим шагом будет разгадка чуда возникновения жизни, а дальше… Допустить этого было нельзя — Творец может быть только один. Должен быть один.

Паутина заколыхалась, заклубилась сетчатой дымкой, обволакивая своим муаром звезды, галактики, целые созвездия галактик и безбрежные, непостижимые просторы мертвящего ледяного вакуума.

Новость о том, что «Пеликан» стартовал в сторону Харона, пусть и кружным путем, вызвала подъем настроения у обитателей космической станции. Еще бы — через теперь уже считаные часы их станет больше, прибудет крионик-андроид, недостающее оборудование, и можно будет приступать к уникальному эксперименту по оживлению или, если хотите, «криореанимации палеокосмонавта». От такого словосочетания профессор Моран только крякал, Блумберг же не мог определить своего отношения к эксперименту, хоть и осознавал его значимость. С одной стороны, просто необходимо попытаться реанимировать космонавта, с другой, если последует неудача — другого шанса уже не будет не только у Айво, но и у землян и, скорее всего, у андроидов. То есть имеется всего одна попытка, и надо с первого раза попасть в «десятку». Тем не менее, невзирая на противоречивые чувства, которые беспокоили ученых, они занялись подготовкой лаборатории к эксперименту. Надо было проверить все досконально, чтобы во время реанимации свести к минимуму любые неожиданности. Сам опыт — сплошная нештатная ситуация. Незнакомым здесь было почти все — от технологии криореанимации до пациента.

Тем временем Кью и Вовка облачились в скафандры и приготовились к выходу на поверхность Харона, чтобы проверить и отрепетировать приземление «Пеликана». Кью скафандр тоже был нужен для поддержания приемлемой температуры работы мнемонических кристаллов, и чтобы не разрушилась внешняя, «человеческая» оболочка, которая хоть и была значительно прочней естественной органической, все-таки не была способна выдержать холод космического вакуума. В считаные секунды лифт доставил их на первый уровень от поверхности спутника. Ричи и Дефо остались хозяйничать на центральном пульте, и были постоянно на связи.

Выйдя из кабины, Вовка стал осматриваться в большом помещении. Противоположной стены он пока не увидел, а вот потолок вознесся над головой на высоту не менее тридцати метров. Блики фонарей высветили гладкую поверхность вверху.

— Это и есть тот ангар, о котором ты говорил, Кью? — спросил Прыгунов.

— Да. Этот блок был вмонтирован в систему станции Харон на всякий случай. Реально мы не ждали прибытия чьих-либо кораблей. Но в особенности на далеких базах ничто и никогда, как мы неоднократно убеждались, не бывает лишним. Вот и теперь — предусмотрительность окупилась сторицей, — ответил Кью.

Он подошел к стене и, найдя нужные кнопки, включил внутреннее освещение.

Зажглись лампы мягкого дневного света и высветили контуры ангара. Общий полезный объем «стартово-посадочного стола» был заметно меньше, чем на лунной базе Тихо. И это было понятно: земляне пользовались только и исключительно космическими кораблями, которые прибывали на станцию каждые час-полтора, тогда как андроиды использовали для передвижения в космосе телепорты.

Приглядевшись повнимательнее, Прыгунов с трудом, но все же увидел огромный, диаметром не менее восьмидесяти метров, слегка выступающий из пола поршень, который и служил той платформой, поднимающейся вровень с потолком и принимающей на себя звездолет, когда была открыта защитная диафрагма.

— Все готовы к тесту? — спросил Кью и, получив подтверждение от Дефо, привел в действие механизм.