Два человека со схожими идеями, бен Ладен и Тураби, тем не менее сильно отличались друг от друга. Усама был суровым и лаконичным, а Тураби любил пространно поговорить и бесконечно теоретизировал, чем снискал себе славу выдающегося демагога. Он устраивал званые ужины, на которые приглашались руководители страны и высшие муллы. Они усаживались на диваны вдоль стен, пили чай и выслушивали длинные монологи хозяина. Он мог говорить часами без перерыва, сдабривая свои речи шутками, над которыми сам же и смеялся. Тураби был строен, а темный оттенок его кожи контрастировал с белыми одеждами праведника. Белоснежная улыбка придавала его облику жизнерадостность.

Бен Ладен должен был посещать эти вечера раз в месяц, скорее из вежливости, чем из интереса. Он не соглашался с Тураби ни в чем, но спорить с профессором в его творческой лаборатории ему было не под силу. Ислам, который Тураби стремился воссоздать столь радикальным и недемократическим образом, был на деле весьма прогрессивным. Тураби стремился ликвидировать древний раскол между суннитской и шиитской традициями. Последняя же, в глазах бен Ладена, была совершенной ересью. Тураби предлагал включить в религию «искусство, музыку и пение», оскорбив ваххабитские убеждения саудита. Ранее, на поприще исламского ученого, Тураби приобрел репутацию защитника прав женщин. Он считал, что исламские женщины должны вернуться к равенству, которым они обладали на заре ислама. «Сам Пророк обращался за советом не к мужчинам, а к женщинам. Они могли руководить молитвой. Даже в битвах женщины сражались наравне с мужчинами. Они голосовали за Османа или Али, выбирая преемника Пророка!» — патетически восклицал Тураби.

Находясь в радикальной исламистской стране, бен Ладен больше заботился о практических вопросах — каким образом применять нормы шариата в Судане и как обращаться с христианами, жившими в южных районах. Обычно ответы духовного наставника ему не нравились. Тураби говорил, что шариат следует вводить постепенно и только по отношению к мусульманам. Он планировал создать федерацию с христианами, предоставив им культурную автономию. Бен Ладен мог слушать такую ересь не более получаса, после чего уходил. Ему стало невыносимо трудно находиться в обществе Тураби. «Этот человек — настоящий Макиавелли, — говорил бен Ладен своим сподвижникам. — Нам чужды его методы». Несмотря на то что они были нужны друг другу, вскоре они почувствовали, что им трудно работать вместе.

Жизнь в Хартуме стала самым счастливым периодом жизни бен Ладена. В одноэтажном доме с девятью комнатами в центре города на улице Мек-Нимр он открыл небольшую контору. Там были низкие потолки и мощный кондиционер, откуда постоянно капала вода. Он учредил компанию «Вади Эль-Акик» — холдинг, состоящий из множества разнообразных предприятий, названный в честь реки, которая протекала в Мекке. Через дорогу, в бывшем борделе эпохи британской оккупации, находилось Министерство исламских дел. «Усама очень смеялся, когда я рассказал ему об этом», — вспоминал Исам, сын Хасана Тураби.

Бен Ладен и Исам быстро сблизились благодаря общей страсти к лошадям. В Судане насчитывалось четыре миллиона лошадей, которые являлись основным транспортным средством. Их разводили и для спорта. В свои двадцать пять лет Исам был одним из крупнейших заводчиков и держал собственную конюшню на хартумском ипподроме. Однажды в пятницу бен Ладен зашел к нему, чтобы купить кобылу, и Исам показал ему своих скакунов. Исама приятно удивил визит самого известного в стране саудита: «Он был не слишком высокий, но выглядел очень статным, особенно выделялись его нос и глаза, — в нем было что-то симпатичное». Бен Ладен собирался купить понравившуюся ему чистокровную лошадь у другого заводчика, и Исам помог ему заключить сделку, не взяв комиссии. Бен Ладен уже привык, что окружающие ждали от него денег, и его приятно удивило благородство Исама. Усама решил разместить своих лошадей в его конюшне. Бен Ладен приобрел четырех суданских чистокровных лошадей для себя и десять — для своих детей. Кроме того, он скрестил местную породу с арабскими скакунами, которых доставил самолетом. «Он пытался вывести собственную породу, скрещивая разных коней», — говорили про бен Ладена.

Хартумский ипподром представлял собой хаотическое пыльное пространство. Дикие собаки бегали по голому полю, гоняясь за лошадьми. Нижняя часть трибуны предназначалась для простонародья, верхняя, относительно комфортабельная, — для местной элиты. Там же находилась и судейская будка. Усама любил наблюдать за скачками с нижних трибун, несмотря на то, что у Исама, как у члена управляющего совета ипподрома, была своя ложа. В Судане скачки проходят весьма неорганизованно, публика во время них обычно пляшет и поет. Бен Ладен закрывал пальцами уши, когда люди пели. Это мешало ему наслаждаться скачками. Когда он попросил окружающих замолчать, они ответили ему очень грубо. «Это не твой грех, что там играет музыка, — мягко сказал ему Исам. — Ты не можешь ничего сделать с толпой». Но бен Ладен не успокаивался. «Музыка, — заявил он, — это флейта дьявола». Больше они вместе на скачки не ходили.

Бен Ладен купил в пригороде Хартума трехэтажный дом, отделанный красной штукатуркой, и назвал его Рияд, по имени столицы Саудовской Аравии. Он купил и непритязательный дом напротив — для гостей. Соседи рассказывали, что туда приезжало до полусотни человек в день. В большинстве своем это были бородачи в длинных арабских одеждах — настоящий парад фундаменталистов. Среди гостей ходили босые сыновья Усамы и предлагали в качестве угощенья сладкий чай с гибискусом. Каждый день Усама забивал барана для трапезы гостей, но сам ел мало, предпочитая обгладывать кости, веруя, что тем самым он смиряется во славу Божию.

Иногда бен Ладен брал сыновей на пикник на берег Нила с сэндвичами и содовой водой. Он учил мальчиков водить машину по слежавшемуся песку. Бен Ладен переоделся в местное суданское одеяние — белый тюрбан и галабею — длинную широкую рубаху, и при ходьбе опирался на типичный пастушеский посох с раздвоенной рукоятью. «Усама выглядел как коренной суданец, — описывал его Исам. — Казалось, что он собирается остаться здесь навсегда». Бен Ладен пребывал в покое. Члены «Аль-Каиды» были задействованы в начинавшемся предприятии, но пока мало чем занимались. По пятницам две футбольные команды «Аль-Каиды» гоняли мяч. Хотя курс военной подготовки уже начался, он пока проходил в щадящем режиме. В основном бывшие ветераны Афганистана освежали свои знания и навыки. «Аль-Каида» представляла собой в то время что-то вроде полувоенной сельскохозяйственной общины.

В Судане бен Ладену представилась возможность повторить карьеру своего отца — строителя дорог и бизнесмена. Он стал «великим исламским инвестором», как представил его Тураби на приеме, организованном в честь Усамы. Он сразу стал не только крупнейшим суданским магнатом — но, к сожалению, и единственным. Курс суданского динара был очень низким, и правительство погрязло в долгах. Затяжная гражданская война между арабским севером и черным христианским югом опустошала бюджет и отпугивала потенциальных инвесторов, шокированных союзом террористов и исламских утопистов в руководстве. То, что бен Ладен вложил деньги в слаборазвитую страну, сделало его уважаемым человеком. Постоянно ходили слухи о его непомерном богатстве и о трехстах пятидесяти миллионах долларов, вложенных в экономику, что стало для нее спасением. Официально было объявлено, что он положил в банк пятьдесят миллионов долларов, и это было пределом его финансовых возможностей.

Строительная компания бен Ладена «Аль-Хиджира» проложила в Судане несколько дорог, в том числе дорогу из столицы в Порт-Судан. Так как правительство было не в состоянии заплатить Усаме, он получил во владение обширные земли. Один из наделов был по площади «больше, чем Бахрейн», как хвастался Усама брату. Кроме того, правительство передало инвестору кожевенный завод в Хартуме, где бен Ладен заготавливал сырье для итальянского рынка. Другое предприятие бен Ладена «Аль-Кадурат» занималось импортом тракторов и машин из России и Восточной Европы.