По предложению Усамы его дом в Джидде использовали как перевалочную базу для рекрутов джихада. Хозяин даже позволял им ночевать в своих апартаментах. Летом он содержал специальный военный лагерь для учащихся старшей школы и колледжей.

Несмотря на молодость, в нем проявился талант учреждать благотворительные фонды. Много жертвовали богатые саудиты, включая членов королевской фамилии. Саудовское правительство поддерживало эти усилия, предоставив большие льготы национальной авиакомпании для полетов в Пакистан, отправной пункт джихада. Наследный принц Абдулла лично оплатил покупку дюжины грузовиков для этого дела. Эти усилия привели к созданию благотворительных учреждений, которые со временем стали, однако, весьма неэффективными. Добровольцы, отправляясь на джихад, считали, что ислам стал жертвой распространяющегося коммунизма. Афганистан как страна сама по себе мало что значила, но вера афганского народа играла большую роль. Мусульмане встали на защиту своей религии, которая была последним откровением Божьим и единственной надеждой на спасение всего человечества.

Джамаль Халифа был полностью убежден аргументами Азама. Позже он скажет своему другу Усаме, что принял решение отправиться в Афганистан. В качестве знака одобрения бен Ладен предложил Джамалю жениться на своей любимой сестре Шейхе. Она была разведена и на несколько лет старше Усамы, который содержал и ее, и троих ее детей. Так как Джамаль ее раньше никогда не видел, то его друг чрезвычайно нахваливал характер, чувство юмора и благочестие невесты.

«Зачем ты мне это говоришь? — спросил Халифа. — Надеешься, я погибну?»

Они договорились о том, что нужно как минимум увидеть невесту и сделать предложение. Когда это произошло, Халифа решил, что она «лучшая из всех, которые встречались в жизни». Они условились сыграть свадьбу через год, если его не убьют в Афганистане.

Бен Ладен собирался открыто отправиться в Афганистан, но не получил разрешения от властей. «По причине близости моей семьи к правящей элите правительство Саудовской Аравии просило меня официально не вступать на территорию Афганистана, — утверждал позже бен Ладен. — Они приказали мне находиться в Пешаваре, потому что если русские арестуют меня, то это будет на руку Советскому Союзу. Я не слушался этого приказа. Они увещевали меня не переходить в Афганистан. Я не повиновался».

Он не хотел открыто бросать вызов властям, как бы трудно ему ни было. Мать запретила ему ехать. Он вымаливал у нее разрешение, уверяя, что едет только помогать семьям моджахедов. Усама обещал, что будет звонить ей каждый день. В конце концов он сказал: «Я даже близко не подойду к Афганистану».

Месяц спустя после начала советского вторжения в Афганистан принц Турки аль-Фейсал посетил Пакистан. Он был потрясен действиями советских войск. Принц посчитал, что Афганистан был лишь первым шагом СССР к Персидскому заливу. Пакистан мог стать следующим этапом. Турки полагал, что конечной целью Советского Союза является прорыв к Ормузскому проливу, который, изгибаясь словно рыболовный крючок, разделяет берега Омана и Ирана. С берега можно обозревать магистральные пути, по которым следуют супертанкеры, везущие нефть из Саудовской Аравии, Ирака, Кувейта и Ирана. Контроль над проливом — словно нож, приставленный к нефтяной артерии мира.

Коллеги принца из ISI[34] сообщили последние данные об афганском сопротивлении, а затем отвезли Турки в лагерь беженцев под Пешаваром. Принц был шокирован бедственным положением этих страдальцев. Он вернулся в королевство, дав обет пожертвовать как можно больше денег моджахедам, хотя считал, что эти воины в лохмотьях не смогут долго сдерживать Советскую Армию. «Афганистан уже потерян», — думал он. Турки надеялся лишь предотвратить вероятное вторжение советских войск в Пакистан.

Подобные мысли посещали и Збигнева Бжезинского в Вашингтоне, советника по национальной безопасности в администрации Картера. Но он предвидел и другой вероятный сценарий развития событий. Советник немедленно обратился к президенту Картеру со словами: «Теперь наконец мы сможем устроить Советам их собственный Вьетнам». В поисках союзников американцы, естественно, обратили взоры к саудитам: Турки, принц, получивший образование в США, мог оказаться весьма полезен.

Вскоре Турки стал ключевой фигурой в тайном альянсе Соединенных Штатов и Саудовской Аравии по переводу денег и поставке оружия афганцам через Пакистанскую разведку. Необходимо было держать проект в строгом секрете, чтобы предотвратить возможные дипломатические действия СССР против Пакистана. До конца войны саудиты старательно переводили афганцам американские деньги, доллар за долларом, начав с 75 тысяч. К концу кампании субсидии возросли до нескольких миллиардов долларов в год.

Первой головной болью для Турки стало то, что дезорганизованные силы моджахедов состояли из множества независимых отрядов. В середине восьмидесятых насчитывалось около ста семидесяти вооруженных афганских группировок. Чтобы навести порядок в этом хаосе, Пакистанская разведка обозначила в качестве получателей финансовой помощи шесть главных эмигрантских группировок. Афганские беженцы, которых в 1988 году насчитывалось 3 миллиона 270 тысяч человек, должны были записаться в одну из шести партий, чтобы получать продовольствие и пособие. Две самые многочисленные группировки возглавляли Гульбеддин Хекматияр и Бурхануддин Раббани, каждый из которых контролировал в Пешаваре приблизительно 800 тысяч человек. Принц Турки создал седьмую партию, наилучшим образом отвечавшую интересам Саудовской Аравии. «Иттихад-е-Ислами»[35] во главе с Абдулом Расулом Сайяфом частным образом финансировался через бен Ладена и других богатых арабов. Сайяф носил пеструю пуштунскую одежду и выглядел представительным и энергичным полевым командиром. Он был ростом под два метра и говорил на прекрасном классическом арабском языке, который изучил в университете «Аль-Азхар» в Каире. Он был последователем ваххабитского направления, совершенно не совпадавшего с суфийской традицией, преобладавшей в Афганистане. Это делало Сайяфа ревнителем интересов саудовской государственной и религиозной элиты. Альянс из семи предводителей моджахедов — «Семь гномов», как их прозвали, — был хорошо известен ЦРУ и другим разведслужбам мира в качестве главных получателей помощи.

Турки знал, насколько трудно работать с жадными и капризными Гномами, и прилагал серьезные усилия, чтобы объединить их под единым командованием. В 1980 году в Мекке принц собрал вождей моджахедов. Его помощник. Ахмед Бадиб активно участвовал в подготовке и проведении встречи. Бадиб понял: чтобы добиться единства вождей афганского сопротивления, их нужно посадить в тюрьму в Эт-Таифе, пока они не согласятся признать верховным главнокомандующим Сайяфа — ставленника Турки. Но как только их выпустили обратно из Саудовского королевства, рожденное в муках согласие было разорвано. «Они опять возвратились на старые пути», — заключил Турки.

В первые годы войны «страх личного участия» держал бен Ладена далеко от поля битвы. Позже он этого очень стыдился. Его челночные наезды в Пакистан ограничивались городами Лахором и Исламабадом, он никогда не заезжал дальше Пешавара и сразу возвращался в Джидду.

В 1984 году Азам уговорил бен Ладена пересечь границу в районе Джаджи, где у Сайяфа был высокогорный лагерь прямо возле советского аванпоста. «Я был удивлен бедственным состоянием снаряжения, оружия, дорог и укреплений, — вспоминал бен Ладен. — Я просил прощения у Всемогущего Бога, чувствуя, что я грешен, ибо слушал тех, кто советовал мне не ехать сюда… Я ощущал, что четыре года потратил попусту; не было оправдания тому, что я не стал мучеником».

В 7 утра 26 июня 1984 года, во время месяца Рамадан, многие моджахеды в лагере под Джаджи еще спали, ибо они допоздна молились и ужинали после дневного поста. Их привел в чувство гул советского самолета. Люди попрятались в щели. «Горы содрогались от разрывов бомб», — рассказывал бен Ладен. Он был шокирован тем, как низко летали атакующие самолеты. «Ракеты, которые разрывались за лагерем, перекрывали звук зениток моджахедов, как будто их вовсе не существовало. Если вы когда-нибудь слышали такой рев, вы бы сказали, что нет ничего громче. Ракеты, которые попали в лагерь, слава богу, не взорвались. Они торчали из земли как железные шишки. Я почувствовал себя ближе к Богу, чем раньше».