В командование 7-м корпусом маршал Ожеро вступил только в конце ноября 1809 года. Этот корпус вел тогда боевые действия в Каталонии. Вначале все у Ожеро складывалось довольно успешно, он одержал ряд частных успехов и был даже назначен командующим Каталонской армией (8 февраля 1810 года). Но на этом посту герцог Кастильонский проявил свою полную несостоятельность. Командование войсковым объединением в боевой обстановке ему было просто не под силу. Потерпев ряд неудач, он был вынужден оставить большую часть Каталонии и отступить к Барселоне. Наполеон быстро понял свою ошибку с выбором командующего Каталонской армией и отстранил Ожеро от командования, заменив его маршалом Ж. Макдональдом (24 апреля 1810 года). Ожеро был отозван во Францию.

Вернувшись в Париж, он в очередной раз попал в немилость и в течение двух лет находился не у дел. Проводя большую часть времени в своем поместье Ла-Уэссэ, герцог Кастильонский бывал в столице лишь наездами, когда того требовали какие-то официальные мероприятия, присутствие на которых считалось обязательным (например, день рождения императора или императрицы, годовщина коронации и т. п.).

Во время подготовки к походу в Россию Наполеон снова вспомнил о своем старом соратнике. В апреле 1812 года Ожеро получил назначение на должность командира 11-го корпуса Великой армии, составлявшего ее стратегический резерв^[12]. Участвовать в боевых действиях во время Русской кампании 1812 года маршалу Ожеро так и не довелось. Всю войну он просидел в Берлине, занимаясь подготовкой резервов для действующей армии. Большая часть его 11-го корпуса в ходе войны была отправлена в Россию и разделила там судьбу Великой армии. К моменту вступления русских войск на территорию Пруссии в распоряжении Ожеро оставалось лишь немногим более 6 тыс. солдат и 40 орудий. С ними он пытался организовать оборону Берлина, но потерпел неудачу. 21 февраля 1813 года казаки совершили внезапный налет на прусскую столицу и на несколько часов даже захватили ее. Попавшему в окружение маршалу едва удалось спастись.

4 марта русские войска окончательно заняли Берлин. После этого Ожеро получил приказ императора отправиться во Франкфурт-на-Майне и сформировать там 9-й корпус новой наполеоновской армии. Это поручение он выполнил к осени 1813 года и в сентябре во главе нового корпуса прибыл в действующую армию. Участвовал в «битве народов» при Лейпциге (16—19 октября 1813 года), отважно сражаясь на правом фланге французской армии южнее города.

После отступления наполеоновской армии из Германии за Рейн Наполеон поручил Ожеро сформировать Ронскую армию (две дивизии), которая должна была прикрыть восточную границу Франции. Ядром этого нового формирования, не превышавшего по численности отдельного корпуса, были части, прибывшие из Испанской армии. Возглавив Ронскую армию (5 января 1814 года), Ожеро, несмотря на ее малочисленность, развернул наступление на Женеву и вначале добился некоторых успехов. По замыслу Наполеона, Ронская армия после овладения Женевой должна была нанести удар во фланг и тыл главным силам союзников, вторгшимся во Францию с северо-востока. Однако маршал Ожеро вскоре разочаровал своего императора. Внезапно прекратив успешно начатое наступление, он затем отступил в исходное положение. От былого боевого духа маршала не осталось и следа. Напрасно Наполеон взывал к его испытанному в сражениях мужеству. «Старина Ожеро, вы уже не тот, что при Кастильоне», — писал император маршалу, призывая его быть «первым под пулями», «надеть сапоги 93-го года» и т. п.

Отклики герцога Кастильонского на все призывы были вполне дипломатичны, но тверды. «Сир, я снова буду Ожеро времен Кастильоне, если вы вернете мне солдат Итальянской армии», — написал в одном из своих донесений императору маршал. Похоже, герцог Кастильонский уже окончательно уверовал в неизбежность падения Наполеона и теперь больше был озабочен своим будущим в «посленаполеоновской» Франции.

20 марта Южная армия союзников разгромила французскую Ронскую армию при Лимоне. На следующий день Ожеро сдал врагу Лион, второй по значению после Парижа город Франции. Поражением в сражении при Лимоне Ожеро завершил свое боевое поприще. Отступив на юг от Лиона, он по существу прекратил военные действия и стал выжидать развития событий на главном, парижском, направлении. Ждать ему пришлось недолго. Вскоре, узнав о падении Парижа и отречении Наполеона, Ожеро 16 апреля объявил об этих событиях своим войскам. Но сделал это в столь грубой форме, наградив императора такими непристойными эпитетами, что вызвал резкое недовольство своих подчиненных. Особенно возмутили солдат и офицеров Ронской армии те раболепные выражения прокламации Ожеро, в которых он прославлял возвращение к власти Бурбонов. Спустя годы, вспоминая обстоятельства своего отречения, Наполеон вынес суровый приговор этому маршалу: «Ожеро давно перестал быть солдатом. Его достоинства и прежняя смелость вознесли его из толпы очень высоко. Но фортуна переменчива. Имя победителя при Кастильоне может остаться дорогим для Франции, но она отвергла память о лионском изменнике».

Среди изменивших Наполеону и перешедших на сторону Бурбонов маршалов Империи Ожеро был одним из первых. По дороге на остров Эльбу низвергнутый император встретился с Ожеро. Произошло это недалеко от Валанса. Герцог Кастильонский направлялся в Париж, чтобы засвидетельствовать свою лояльность Бурбонам. Наполеон еще не обвиняет маршала в предательстве и вступает с ним в довольно спокойную беседу. Очевидцы той короткой случайной встречи двух старых боевых соратников были буквально поражены наглостью, которую проявил маршал по отношению к своему бывшему императору. Он не только не соизволил снять шляпу перед вышедшим к нему навстречу Наполеоном, но, проявив вызывающую бестактность, сразу же стал обращаться к нему на «ты». Со стороны могло показаться, что идет разговор просто двух давних знакомых. На самом же деле все обстояло довольно просто. Никогда не питавший особых симпатий к Наполеону, но вынужденный повиноваться ему на протяжении многих лет, Ожеро, получив благоприятную возможность, не смог отказать себе в удовольствии уязвить самолюбие своего бывшего повелителя и тем самым как бы отомстить ему. Он полагал, что звезда Наполеона закатилась навсегда и с ним можно больше не считаться. Бывший якобинец спешил на север, в Париж, надеясь как можно скорее снискать милость новых властей, борьбе против которых, кстати, были посвящены многие годы его жизни, начиная с первых дней Революции. Роялисты же, на благосклонность которых теперь рассчитывал этот бывший генерал революционной армии, хорошо помнили роль, которую он сыграл 18 фрюктидора 1797 года. Тот переворот стоил жизни сотням их друзей и единомышленников, сосланных Директорией в тропические джунгли Гвианы, откуда почти никто из них не вернулся. Но король Людовик XVIII принял маршала Ожеро милостиво. В числе других 16 маршалов Империи (Бертье, Виктор, Келлерман, Лефевр, Макдональд, Мармон, Монсей, Мортье, Ней, Периньон, Сен-Сир, Серюрье, Сульт, Сюше, Удино), присягнувших на верность Бурбонам, он получил звание пэра Франции, был удостоен ордена Св. Людовика и назначен губернатором (командующим) 19-го военного округа, штаб которого находился в Лионе (июнь 1814 года). На церемонии, посвященной раздаче королевских наград, сын лакея и дитя парижских трущоб, достигший на службе Республики и Империи таких чинов, почестей и материальных благ, о которых простой смертный не смел даже и мечтать, впав в верноподданнический раж, произнес тост, поразивший своим откровенным цинизмом не только бывших генералов республиканской армии, но даже и закоренелых роялистов. Подняв свой бокал, Ожеро рявкнул: «За нашего горячо любимого монарха, короля — отца французов!»

Закончилась бурная эпоха почти непрерывных войн, продолжавшихся почти четверть века. Для маршалов Империи, обласканных новой властью, началось время спокойной и приятной во всех отношениях жизни. Хотя большинство из них получило свои престижные и не очень обременительные должности в провинции, но в Париже и в своих поместьях они проводили времени не меньше, чем в своих округах.