— Спокойной ночи, Лизи. Спасибо тебе за все.

Незаметно я проскользнула в свою комнату и спряталась под одеяло.

Теперь я узнала, каковы они, мужчины: порочны, ужасны, ребячливы и глупы! Я ничего больше не хочу знать о них.

А сейчас — быстро спать. Завтра я должна хорошенько позаниматься в манеже. Завтра? Нет, сегодня! Через несколько часов! А в девять часов — заутреня в церкви. Надеюсь, никто не заметит, как я устала. Смогу ли я еще хоть раз посмотреть в глаза Габору?

Хватит ли у меня сил на прыжки?

18 августа я должна одержать победу!!! А теперь — хватит размышлять! Всегда нужно делать только самое важное. А сейчас самое важное — уснуть и хорошенько выспаться! Все остальное уладится само собой!

Мне повезло: благодаря проделкам местных озорников никто не заметил, как я была бледна в то воскресенье. Дело в том, что ночью шутники поменяли таблички на лавках Эннса, и всеобщее внимание было привлечено к этому событию, а не к моему внешнему виду.

Когда мы шли в церковь — тетушка Юлиана, слава Богу, не заболела, — над булочной Шнеллендорфа висела табличка «Табак от К и К», а над Салоном мод Лилли Цирмиллер — «Изготовление щеток». Над кондитерской Пумба красовалась вывеска «Городской госпиталь», а над мясной лавкой Конрада Кропфа — «Акушерка Митци Прангер».

Сама же неутомимая Митци Прангер — как мы узнали позже — вышла в этот день из дома в самую рань, а возвратившись, увидела над своей дверью вывеску «Свежие мясные и колбасные изделия». Смеяться над этой проделкой она не стала, а прямиком направилась с жалобой в жандармерию, к оберинспектору Веберу.

Тому не пришлось долго ломать голову, кто бы это мог быть, он сразу же обвинил братьев Шпундов из гарнизона, дружков Габора. Такое случалось уже не раз. Перевешивание вывесок с одной лавки на другую было их излюбленной шуткой после вечеринок, но ради Габора — оставалось всего десять дней до дня рождения императора — братьям вынесли весьма щадящее наказание. Габора заставили извиниться перед бургомистром, что он и сделал. Пристально глядя на Габора сквозь монокль, градоначальник потребовал в качестве компенсации по бутылке коньяка с каждого провинившегося. Это оказалось дорогим удовольствием, но генерал покорно оплатил расходы, не протестуя и не споря. Самое главное — чтобы перед ответственными скачками сохранялись покой и гармония!

В манеже также не было сказано ни одного дурного слова, хотя я с трудом сдерживалась. Я не могла заставить себя взглянуть в глаза Габору. Перед глазами то и дело всплывали сцены из борделя и не давали мне покоя — голые девки, канкан, а больше всего меня мучила мысль: ведь чтобы так укусить мужчину, как это сделали с Габором, нужно было сидеть у него на коленях! И кого же я представляла себе сидящей у него на коленях? Круглую, как шар, толстуху Зору! Ведь след у него на шее был такой же формы и длины, как гадкий, громадный, словно волчья пасть, размалеванный жирный рот этой шлюхи. При этой мысли меня аж бросило в жар от гнева. Конечно, ни о какой концентрации внимания не могло быть и речи, и вот результат: я плюхнулась в песок.

В тот день я падала дважды. Слава Богу, серьезно не пострадала, но мужчины впервые не на шутку встревожились, как, впрочем, и тетушка Юлиана, которая тоже тревожилась — правда, совершенно по другой причине.

Дело в том, что с утра у меня болело горло, и к вечеру после занятий в манеже мне не стало легче. Тогда она послала за доктором Кнайфером, который сразу же заставил меня широко открыть рот и долго смотрел мне в горло.

— Сильное раздражение дыхательных путей, — констатировал он, — и если бы передо мной была не юная фройляйн, а молодой человек, я бы сказал, что он перекурил.

— Перекурил? — оторопев, воскликнула тетушка. — Но моя Минка даже не знает, что это такое.

Доктор Кнайфер принюхался к моим волосам:

— Да. Запах сигар.

— Сигар? Их действительно курят у нас в курительном салоне… Но наше дитя там в жизни не бывало.

Доктор Кнайфер молчал. Он прописал мне микстуру от кашля из елового сиропа с маслом из апельсиновой цедры, массаж и полоскание с эвкалиптовым маслом. В понедельник от моей хрипоты в голосе не осталось и следа.

Но зато случилась катастрофа другого рода: в постели Габора обнаружили мою розовую подвязку. Ее нашла горничная по имени Хильди и, вместо того чтобы отдать Цилли или Юзефе, тайком показала ее всем домочадцам, а затем торжественно вручила моей тетушке. Мое имя было вышито на подвязке мелким белым бисером и отчетливо читалось.

Как это часто бывает в таких случаях, я была в полном неведении. Ничего не подозревая, я сидела за вторым завтраком, вернее, в ожидании его, так как после утренней тренировки довольно-таки проголодалась — как вдруг появилась тетушка. Одетая в айвово-желтое летнее платье, с белыми маргаритками в волосах, она шла такой быстрой походкой, что юбки у нее развевались на ходу.

За ней в розово-красном шелковом платье, с выбивающимися из-под черной шляпы рыжими волосами следовала Валери. Не говоря ни слова, они сели напротив меня.

— Дорогая Минка, ты только не волнуйся, — начала тетушка, поправляя гребенку в моих волосах, — все силы надо сберечь на 18 августа, но… позволь задать тебе… как бы это сказать… один деликатный вопрос. Хотя — нет! Спрошу прямо. Тут ходят дичайшие слухи: Габор и ты… Вы ведь помолвлены. Но в прачечной говорят, что вы тайком уже ведете брачную жизнь. Что это якобы случилось в Айхберге, и что вы, любезная княгиня, этому покровительствуете, и что Габор подарил тебе кольцо, и что у тебя, Минка, есть ключи от его комнаты и по ночам ты тайно его посещаешь. Я лишь повторяю то, о чем судачат. Лично я не верю ни одному слову. Фантазия людей не знает границ… но все же мне хотелось бы знать, — она вынула мою розовую подвязку из своего рукава, — откуда у Габора эта вещь?

— Минка, отвечай, — пробормотала княгиня, — мы ни в чем тебя не обвиняем… но все-таки… может быть, ты ее ему подарила?

— Да нет же. Он сам ее нашел где-то.

— Ты хочешь сказать, украл? Из твоего комода? — в тревоге вскрикнула тетушка.

— Нашел на полу. В красном салоне. Во время венгерской вечеринки. — Я рассказала, при каких обстоятельствах потеряла подвязку.

Дамы с облегчением переглянулись.

— Я верю тебе, — сказала Валери.

— Я тоже. Только каким образом мы все это объясним Эрмине?

— Осторожно. Если хотите, я отдаю себя в жертву.

— А что я скажу моим людям?

— Правду. Венгерский темперамент, чардаш, все так, как рассказала Минка. А на всякую чушь не стоит так реагировать. Мы выше этого!

— Слава Богу, что вы такой разумный человек, — радостно воскликнула тетушка, возвращая мне подвязку. — Вот так и надо будет сказать прислуге, и тогда они перестанут судачить.

— Скандала не должно быть, — заметила Валери, — я сейчас видела внизу генерала, он только посмеялся. «Полная чушь», — сказал он и попросил извинения за глупость своего сына. А еще он просил передать, что все решится самым благоприятным образом.

— Благоприятным? Что он имел в виду? — затаив дыхание, спросила тетушка.

— В том-то и вопрос, — улыбнулась Валери. — Думаю, он хочет свести Габора с Минкой.

— Что? — тетушка от удивления вытаращила глаза.

— Моя дорогая Юлиана, вы еще не знаете о том, что визит дам Фогоши отменяется.

— Нет!

— Упала с лошади в ров во время охоты.

— И генерал не расстроен?

— Отнюдь нет. Более того, постоянно делает намеки, что настала пора Минке стать членом их семейства.

— Но мы пока не получили залога. Мы, правда, не теряем Хюбша из виду, но это может длиться годами.

— Никакого залога не требуется. Минке надо только победить на скачках, и этого будет вполне достаточно. У нашего Зольтана золотые руки. Я уверена, что он вам обеспечит выигрыш.

— А как с Эльвири и Габором? Между ними ведь было все решено. Объединение состояний, общий конезавод… не понимаю.