— Язык в порядке, — заботливо сказал доктор Кнайфер, — и при данной разновидности ветрянки температуры нет. Вот почему болезнь не заразна.

Тетушка Юлиана схватила мою руку.

— Совсем не горячая, — сказала она и погладила мои пальцы. — Не делайте из меня дурочку. Тут дело нечисто. Так не бывает, чтобы человек в полном здравии ложился спать, а на утро встал бы с такой физиономией, причем без всякой температуры да еще с чудным розовым язычком. Что это ты натворила, душечка? Признавайся.

— Такая болезнь может случиться от страха.

— Что значит: от страха?

— А что, если ваша племянница еще не готова к замужеству?

— Но почему?

— Потому что слишком молода.

— Слишком молода? Для такой блестящей партии? Для такой завидной партии нельзя быть слишком молодой.

— Нет, можно, милостивая госпожа. Я бы свою дочь никогда не отдал замуж до двадцати пяти лет.

Тетушка Юлиана вздохнула.

— Минка, посмотри на меня. Ты не хочешь стать баронессой?

— Нет, не хочу.

— Ты хорошо все обдумала?

— Всю ночь думала об этом, дражайшая тетушка.

— Значит, план битвы меняется? Ну что же, пусть так. Дорогая моя Минка, не волнуйся, выздоравливай и ни о чем не думай: ни о генерале, ни о епископе, ни о том, что скажут люди. Я позабочусь обо всем.

— Очень благородно, — заметил доктор Кнайфер и с восхищением посмотрел ей в глаза. — Как вы хорошо сказали! Мои комплименты! Вы очень мудрая женщина.

— А что мне остается? Девочка унаследовала наше фамильное упрямство.

Она послала мне воздушный поцелуй и, судорожно обмахиваясь веером, вместе с доктором засеменила к двери.

«Как дальше развивались события, ты, моя дорогая Аннерли, в общих чертах знаешь. Если бы я тогда, будучи пятнадцатилетней девочкой, вышла замуж или согласилась на похищение, как много прекрасного и волнующего я упустила бы в своей жизни!

Генерала мы кое-как ублажили. Он уехал в Нормандию, где в течение года ждал меня, но напрасно. Габора я не видела целую вечность. Кстати, его отец сделал все возможное, чтобы сын не остался служить в Эннсе. И на ком же, как ты думаешь, женился Габор? — На Эльвири, а ее сводная сестра Сари стала четвертой женой генерала и баронессой фон Бороши. Сейчас мы все хорошие друзья, а точнее, добрые родственники. Мы часто видимся в Венгрии или в Вене. Но расставание далось тогда совсем не легко. Семейство Фогоши больше не вернулось в Эннс, а Габор как в воду канул — не писал, нигде не появлялся, как будто его не было в живых.

После той ночи в борделе я уже была не так сильно влюблена в него. В мыслях о нем я не витала в облаках. Любовь прошла. И все же это был тяжелый удар. Мои ожоги вскоре полностью зажили — в течение двух недель я смазывала их лавандовым маслом, и никаких следов не осталось, Лизи была права. Но я чувствовала себя одинокой и покинутой, заболела гриппом, ослабла, стала бледной, меня абсолютно ничто не радовало. Я доставила много беспокойства моим близким. И кто, как ты думаешь, стал моей спасительницей? Принцесса Валери! „Наше бедное дитя поедет к нам в Баварию, — заявила она, — там мы ее поднимем на ноги“.

Как тебе известно, принцесса любит все новое и неизведанное. Я согласилась. Мы с Эрминой отправились в Верисхофен, вверив свою судьбу в руки священника Кнайпа. Тот изобрел новый метод лечения, впрочем, весьма рискованный, и мы без оглядки доверились ему.

Десять дней меня обливали холодной водой, но вместо того чтобы простудиться и подхватить смертельную болезнь, я, можешь себе представить, день ото дня чувствовала себя крепче и здоровее. Я заметно повеселела. У меня ничего не болело, даже правая лодыжка, постоянно мучившая меня после того, как я упала с лошади.

В Эннс я возвратилась, как будто заново родилась на свет. Моя прежняя популярность сохранилась, лодыжка не болела, сердце было свободно. Я посвежела, могла смеяться, как никогда прежде.

В Эннсе все были поражены моим столь быстрым выздоровлением, в особенности тетушка. Она часами выспрашивала меня, выпытывала мельчайшие детали.

— Знаешь, что? — в конце концов призналась она. — Пройду-ка я тоже этот курс лечения. Вот кончится лето, все успокоится, и я поеду к священнику Кнайпу.

Она тут же отправила ему телеграмму, сообщив, что будет в Баварии 30 сентября, и действительно сделала это.

Именно ледяной воде и гению Себастьяна Кнайпа ты, дорогая Аннерли, собственно говоря, и обязана своим появлением на свет.

Ты уже давно догадывалась об этом. Тетушка Юлиана — это твоя матушка. Лечение и конкуренция со стороны фрау Хольтер, архитекторши, придали ей такой решимости, сделали се такой здоровой и радостной, что она забыла о своем „платоническом“ браке, преодолела комплексы и вернулась в спальню твоего батюшки. Через пять лет родилась ты.

Сбылось чудо, и оправдались предзнаменования.

Каждый год твоя мама проходила курс лечения. Она полностью изменила свою жизнь, безоговорочно доверяя Кнайпу. Даже отказалась от корсета.

И когда она оказалась в положении, то шокировала весь Эннс тем, что бегала босиком по мокрой траве! Вставала рано утром, босая мчалась на луг, бегала по росе и босая же возвращалась в город, только шла уже нормальным шагом, как ходят все горожане.

Возвратившись домой, она требовала в кухне сырого молока и ела сырые овощи. Заметь, пила некипяченое молоко, а не компот. Можешь себе представить, какой это был шок для всех! Ведь нам всегда твердили, что человек не переносит сырой пищи. В этом его отличие от животных. Как оказалось, все обстоит иначе!

Твоя мать не только не заболела, а становилась все крепче и крепче. Никогда еще она не была столь здорова, как во время беременности. В последние шесть месяцев она совсем отказалась от мяса, ела только легкую пищу.

А когда ты должна была родиться, позвали акушерку фрау Прангер, доктора Кнайфера и профессора из гомеопатической клиники из Гумпендорфа, что под Веной, и через два с половиной часа после начала родов ты появилась на свет Божий — это был рекорд! При этом ты не кричала, не плакала, а лишь немного попищала тонким голосочком.

— Певицей будет, — сказал профессор.

Через шесть дней твоя матушка уже снова была на ногах — не через шесть недель, заметь, а ведь ей было в ту пору почти пятьдесят лет. Но посмотри на нее — как ей удалось сохранить молодость благодаря тебе.

В октябре я поступила в пансион в Вене, в котором провела четыре года — четыре года учебы, постоянных занятий и дисциплины. Я была единственная из всех учениц, которая не носила корсет, заслужив тем самым всеобщее одобрение. Благодаря этому я пользовалась большей свободой, чем другие, потому что девушка, которая добровольно отказывается от модной фигуры, оказывается выше всяких подозрений.

Девизом настоятельницы нашего пансиона служила такая сентенция: даже одна капля алкоголя замутняет разум. Питание в пансионе было прекрасное, но — ни грамма шампанского, вина или ликера!

Нас научили здесь, как преодолевать себя. Во время месячных мы не валялись в постели, а продолжали выполнять свои обязанности. Летом 1879 года мы окончили пансион, получив солидную музыкальную подготовку и неплохие знания по истории, географии, европейской культуре и литературе, читали и говорили на немецком, английском, французском языках. Мы думали, что сможем осчастливить и усовершенствовать окружающий нас мир!

Это было за год до твоего рождения, год триумфального марша Макарта на праздновании по случаю серебряной свадьбы нашей императорской четы. Я видела это зрелище. Шествие проходило по Рингу[16]. В нем принимали участие представители всех гильдий, одетые в фантастические костюмы. Они ехали в разукрашенных повозках. Сам Ганс Макарт восседал на роскошном коне, покрытом золотой попоной. У всадника была длинная борода и костюм из черного бархата.