– Больно? Сука! Это еще приятно по сравнению с тем, что я с тобой сделаю! Ты мужу продала идею?
– Я не понимаю, о чем ты!
– Отвратительная, лживая сука! Ты знала, что я хотел купить эту галерею на Перевальной, выкупив долю Виталика. И пока я копался во всех юридических проволочках, ты побежала докладывать супругу!
– Димочка, честное слово, я тут ни при чем, это случайность!
– Случайность? Ну да, как же! Я читал его интервью сегодня. Прекрати делать из меня идиота!
– Мне больно, прекрати!
– Да тебя убить мало! Я читал интервью твоего мужа!
Я пытаюсь встать, но Димка силой придавливает меня к креслу. Мое тело покрывается неприятной, липкой испариной. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я говорю как можно спокойнее:
– В таком случае тебе повезло больше, чем мне, потому что я еще не читала никаких интервью. Странно, что ты не знаешь, что Интернет в большей своей массе – сборище лживых сволочей! Но, как бы то ни было, я тебе клянусь, что совершенно тут ни при чем. Это покупка моего мужа, а не моя, ведь это он купил галерею на Перевальной. Я не подслушивала никаких разговоров и не собиралась перебегать тебе дорогу. Подобные вещи не в моем характере.
Хриплым от ненависти голосом Дима произносит:
– Мне следовало бы тебя задушить! Знаешь, почему я этого не сделаю? Потому что синие следы удушья будут слишком уродливо смотреться на твоей шейке. – И выходит из гримерки, громко хлопнув за собой дверью.
Я вздыхаю глубоко, с невероятным облегчением. Нервное напряжение выматывает все силы. Прическа свисает липкими от пота прядями. Наташе придется начинать все сначала. Конечно, я была виновата и совершила подлый, бесчестный поступок. Но другого выхода у меня не было, я должна была жить иначе. Карьера моя на телевидении только-только начиналась. Одна из газет в крохотной заметке назвала меня несравненной (это сделал Филипп Евгеньевич, чтобы услужить человеку, который устроил меня на «Городской канал», – конечно же, он и оплатил эту заметку). Но я очень хотела действительно стать такой.
Существовало много причин, по которым я не могла этого достичь. Андрей не вылезал из депрессий, которые уже стали обычным делом – как насморк или головная боль. Они были вызваны тем, что Андрей все знал. Знал, что он посредственный художник. Обладая прекрасной интуицией и нерушимой логикой, с самого начала Андрей понимал, что свалившийся подобно снегу на голову успех не что иное, как признание миром его посредственности, красиво окрашенная ложь, которая так нравится ограниченным людям. Он прочувствовал до мозга костей, что означает полное отсутствие таланта, когда очень многое хочешь выразить, но не можешь. И впал в депрессию. И настал день, когда я тоже поняла, что Андрей – бездарность. А значит, не может быть никакой уверенности в завтрашнем дне: когда ажиотаж вокруг имени Каюнова спадет, люди перестанут покупать его картины. И придется нам обоим ходить по краю.
А я хотела иметь много денег, я всегда хотела много денег и уверенности в завтрашнем дне. Я чувствовала – необходимо что-то предпринять, только понятия не имела – что.
В тот вечер я задержалась допоздна. В съемочном павильоне давно погасли огни, все начали расходиться. Город уже спал. Я закрыла за собой дверь гримерки, вышла в пустой коридор и вдруг услышала голос Димы – он говорил по телефону. Несколько фраз, произнесенных на повышенных тонах, меня заинтересовали, и я стала внимательно прислушиваться к разговору. Стараясь двигаться бесшумно, подошла совсем близко и услышала все достаточно хорошо. Из разговора я поняла, что два приятеля Андрея вместе с незнакомым мне третьим собираются купить частную художественно-антикварную галерею, но неизвестный мне третий собрался уезжать из страны и решил продать свою долю. Эту долю и собирался купить Димка. Документы должны были оформить через десять дней. Я дождалась конца разговора, вышла из своего укрытия, вежливо попрощалась и поехала домой.
План сложился в полупустом автобусе (у меня тогда еще не было машины). Антиквариат, недвижимость, частная галерея – деньги, хоть какая-то перспектива благополучия. И этим двум наверняка приятнее будет видеть рядом с собой Андрея, а не Димку с его скверным характером.
Короче, все выходило проще простого, следовало только убедить Андрея оформить документы и договориться раньше Димки. Деньги одолжу у сестры, потом отдам. Юля мне не откажет.
Я убеждала Андрея всю ночь, приводила разные доводы – естественно, не раскрывая свой источник информации. Узнай Андрей о нем, он возмутился бы до глубины души бесчестным моим поступком и, уж конечно, никогда не согласился бы так поступить. Может быть, я и совершила подлость, но я не видела другого выхода. Ровно через семь дней Андрей стал полноправным владельцем галереи. В честь открытия владельцы дали интервью местной прессе, и Андрей сказал, что идею о художественной галерее подала ему жена. Димка все прочитал и пришел в дикую ярость. Я боялась, что он действительно меня задушит. Но обошлось. Андрей же был счастлив, как ребенок, получивший игрушку, а значит, была счастлива и я.
Через три месяца мы купили квартиру и выплатили весь долг моей сестре. Удивительно четко помню тот день… Когда я впервые поднялась на третий этаж красивого восьмиэтажного дома старой постройки и вошла в свою квартиру.
Внутри пахло свежей древесиной и масляной краской. До этого я была здесь только один раз – осматривала вместе с Андреем и представителем фирмы будущую покупку. Но наконец сделка совершилась, бумаги оформлены, и я впервые в жизни вошла в свою собственную квартиру. В ней еще не было мебели. Потоки ослепительного солнечного света вливались в большие окна, и все три комнаты вместе с ванной и кухней были залиты этим светом. Трудно передать словами, чем была для нас с Андреем эта квартира. Ни он, ни я никогда не имели своего дома, жили на чужих территориях, словно два бездомных бродяги, слоняющихся из угла в угол, не находя того единственного угла, который стал бы нашим и только нашим жилищем. Я помню то удивительное ощущение свободы…
Сегодня же можно только пожалеть, что потеряли мы теплоту этих стен, ослепительные потоки света, открывающие для нас каждое новое утро. Мы не знали, что через некоторое время эта квартира уйдет от нас навсегда и такое долгожданное, нужное, живительное счастье, словно стеклянный хрупкий цветок, будет растоптано на асфальте.
Я помню первую ночь в необжитой квартире. Сидя на полу, мы пили шампанское и были счастливы так, как больше не будем.
Наверное, труднее всего мне было расстаться с иллюзией нашего обетованного дома. Но тем не менее я бережно храню в своем сердце те ночи и дни, те самые дорогие часы и минуты, которые невозможно вернуть назад. Чем бы ни согласна я была заплатить – все это уже никогда не вернется.
Через три месяца мы купили машину для меня. Андрей же устроился работать учителем рисования и черчения в школу. Сейчас я так спокойно и просто пишу об этом, а тогда его поступок стал для меня настоящей трагедией. Он поверг меня в ужас, в кошмар, в шок, я сходила с ума, я думала, что убью, нет, убить за такое – мало, я совершу что-то еще более ужасное.
Это было не по-зимнему теплым днем, вернее, вечером. Андрей вернулся поздно и сказал:
– А я устроился работать учителем рисования и черчения в 237-ю школу на полставки.
Я выронила из рук тарелку, и она с грохотом разбилась об пол на множество мелких осколков.
– Тебе плохо? – спрашиваю. – Ты заболел? Грипп, лихорадка, белая горячка, шизофрения в последней стадии?
– Да не воспринимай ты все так трагично, Таня! Что в этом плохого? Просто мне стало в жизни тесно.
– Тесно? А работа в галерее? А картины? Аукцион на следующей неделе! А… а я?
– Все это остается без изменений. С галереей я отлично справляюсь, к тому же я в ней не один. Но хочу увидеть жизнь и с другой стороны.
– Ублюдок! Кретин! Сволочь! НЕНАВИЖУ!
– Успокойся, – говорит он. – Я ведь уже устроился на работу, чего разоряться-то?
