Доктор, производивший вскрытие, сказал, что ему редко приходилось видеть такой серьезный случай застарелой болезни сердца. Но тем, кто близко знал Караджале, трудно было сознавать, что его больше нет в живых. «Я не могу представить себе этого человека мертвым», — писал Влахуца своей жене из Берлина, куда он выехал сразу же после получения печальной вести. «Я ошеломлен, — писал Октавиан Гога, — и не могу себе вообразить странное зрелище смерти Караджале. Никогда мне не приходило в голову, что неня Янку может оказаться беспомощным, согнутым старостью человеком, что Караджале будет лежать со скрещенными на груди руками, умолкнув навеки».

Таков был конец этой жизни, исполненной страстности, неугомонности, битв и разочарований. Но даже о мертвом Караджале нельзя было сказать, что он вкусил мир. Поистине смерть не избавила его от равнодушия и оскорблений со стороны тех же лиц и учреждений, которые преследовали его всю жизнь.

Вот что произошло после 9 июня 1912 года.

Александрина Караджале оповестила бухарестских друзей писателя о его кончине. В Берлин немедленно приехали Делавранча, Влахуца и Геря. 14 июня состоялись временные похороны. Тело Караджале не было предано земле в Берлине, гроб был отвезен в склеп протестантской церкви первого Шененбергского кладбища, где он должен был оставаться, пока не будут выполнены все необходимые формальности для перевозки останков на родину. Вдове и друзьям умершего казалось, что это можно будет осуществить в самом ближайшем будущем. На деле Караджале пришлось ждать погребения долгие месяцы.

Смерть Караджале повергла Румынию в уныние. Известный румынский писатель Тудор Виану, вспоминая о том, какое впечатление произвело это известие на его поколение, писал, что потрясение общественного мнения можно было сравнить только с эмоцией, вызванной двадцать лет до этого трагической кончиной Эминеску. Все газеты и журналы напечатали пространные статьи о последних годах жизни великого сатирика, воспоминания его друзей, критические обзоры его творчества. Казалось, что навсегда умолкли голоса недоброжелателей, что имя его стало выше соперничества и вражды и он вступил в славу, которую никто больше не посмеет оспаривать. Немало было и обвинителей, заговоривших во весь голос о трагической судьбе умершего, о том, что не по своей вине он стал изгнанником. Журнал «Рампа» писал: «Вы, бесстыдные и сытые эксплуататоры, которые стрижете купоны и хвастливо заседаете в академиях и театрах, в редакциях и университете… Вы выслали его из царства, где он должен был бы жить в мире и почете, — вы изгнали его».

Румынская печать и литературная общественность потребовали, чтобы тело Караджале было перевезено на родину и предано румынской земле. Увы! Официальные власти встретили это требование с привычным, хорошо знакомым равнодушием. И это несмотря на то, что Таке Ионеску, для которого Караджале еще так недавно агитировал с трибуны, был министром внутренних дел.

Прошло лето, и в то время, как бухарестский Национальный театр открывал 1 сентября новый сезон «Неделей Караджале», а газета «Ординя» объявила публичный сбор пожертвований на памятник умершему, гроб с его останками все еще находился в часовне берлинского кладбища. Вдова писала в Бухарест верному другу покойного, Доброджану Геря:

«Что же в конце концов делается, что решено насчет этого несчастного, который лежит всеми покинутый и забытый на чужом кладбище?» По словам вдовы, кладбищенский сторож спросил ее, кто покоится в незаколоченном гробу — политический эмигрант? Она ответила: «Нет, это румын». В конце своего письма Александрина Караджале писала, что она не может больше переносить такую муку, если не будет принято немедленное решение, она похоронит мужа в Берлине: «На это у меня есть все права, и я думаю, что такое решение было бы и ему больше по душе».

После повторных просьб Геря и других близких друзей Караджале, министерство внутренних дел предоставило, наконец, двадцать две тысячи лей, необходимых для перевозки тела в Румынию, и официальная делегация во главе с генеральным директором румынских театров И. Бакалбаша отправилась в Берлин.

В середине ноября Караджале совершил свое последнее путешествие на родину, не лишенное приключений и недоразумений, как большинство его предыдущих поездок: товарный вагон с гробом был завезен по ошибке на другую станцию и загнан на тупиковый путь. Наконец 18 ноября вагон прибыл в Бухарест. Никто его не встречал. Никто толком не знал, когда состоятся похороны.

19 ноября в Бухаресте был холодный, дождливый день. Эмиль Гэрляну, председатель румынского общества писателей, приехал на вокзал в пять часов дня. Он увидел красный запломбированный вагон, мимо которого равнодушно проходили люди, не подозревавшие о том, какой груз он привез в Бухарест. Позднее, как рассказал Гэрляну, стали собираться друзья Караджале, приехал его сын Лука, появились и корреспонденты столичных газет. Наконец в шесть часов вагон был открыт, и друзья вынесли гроб на перрон. Здесь же была отслужена краткая панихида, после чего похоронная процессия направилась в город. Уже стемнело, на катафалке зажгли факелы. Процессия двигалась сквозь густую пелену дождя и тумана. Друзья покойного ехали на извозчиках. Только один человек пошел вслед за катафалком пешком, с непокрытой головой. Это был актер Янку Брезяну, знаменитый исполнитель роли Подвыпившего гражданина из «Потерянного письма».

Гроб привезли в церковь святого Георгия. Похороны состоялись 22 ноября. И в этот день шел дождь, и процессия двигалась под зонтиками по направлению к кладбищу Шербан-Водэ.

Надгробные речи произнесли писатели Барбу Делавранча, Ал. Давила и Михаил Садовяну. Над разверзнутой могилой говорил также Таке Ионеску. Выступали и другие лица, которые никогда не были друзьями Караджале.

Делавранча нашел достойные слова, выразившие величие покойного и скорбь живых. Он сказал, что Караджале был неутомимый труженик, великий писатель, мыслитель и настоящий патриот. Делавранча сказал:

«К чему бы ни прикоснулась его рука, она оставила нестираемые следы о том, что здесь проходил он, истинный великан нашей нации, суровый учитель нашего и будущих поколений».

Михаил Садовяну, тогда еще молодой человек, но уже известный писатель, потрясенный смертью Караджале, опубликовал и некролог, в котором совершенно верно указал место покойного в истории румынской литературы. Глядя на свою библиотечную полку, Садовяну писал:

«…вот Эминеску, а рядом с ним Караджале. Их книги — это священные урны, в которых спят их мысли, их страдания и надежды. Я плохо выразился: не спят, а бодрствуют; они живы, как живы в природе тепло и свет; неустанно проникая в наши души, они улучшают их и оплодотворяют».

Таких слов никто не говорил ни Эминеску, ни Караджале при их жизни. Но отныне их станут повторять не только те, кто говорит и думает на румынском языке. Ибо как раз тот художник, что стоит в центре душевной жизни своего народа, становится наиболее понятным другим народам.

Посмертная слава писателя бывает краткой и легкой — взяв старт с треском бенгальского огня, она сгорает быстро и без остатка, у нее нет никаких шансов приземлиться в завтрашний день. Но бывает иная слава — мудрая и основательная, растущая медленно и постепенно, становящаяся все более полной, чем больше времени ушло от момента появления создавших ее творений. Именно такая слава — удел И.Л. Караджале.

Нельзя сказать, что его жизнь прошла в безвестности. И было бы неправильно считать, что его произведениями заинтересовались лишь после его смерти. Но нужны были два-три поколения, чтобы эти произведения неопровержимо доказали свою жизненность. Понадобился социальный переворот, чтобы разгадать все поставленные ими загадки. Удивительно, как волнуют читателей образы Караджале, его наблюдения и открытия именно в наше время, когда изображенное им общество уже отошло в прошлое. Поразителен интерес к его комедиям и за пределами Румынии — «Потерянное письмо» известно теперь во всех театральных метрополиях мира.