И вот не успел Караджале покинуть Бухарест, как в театре многое переменилось. Вернулся артист К. Ноттара, который был в конфликте с директором, и все те, кто недолюбливал Караджале, устроили артисту демонстративную теплую встречу. Многие из нововведений Караджале были отменены его заместителями, а пресса сразу же изменила тон, рецензенты решили, что дела в театре теперь пойдут хорошо.

Вернувшись из Италии, Караджале яснее, чем когда-либо, почувствовал себя окруженным враждой и недоверием. Он не мог не понимать и того, что многие из тех, с кем он работал, чувствовали; себя лучше в его отсутствие. Вскоре возобновилась травля в печати: что бы ни делал генеральный директор, это считалось заранее обреченным на провал. Некий анонимный писака из газеты «Ромыния», присвоивший генеральному директору оскорбительную кличку «Ион Август (Глупый) Караджале» лишь за то, что тот появлялся в театре во фраке и белых перчатках, поторопился объявить, что Ион Август после отпуска появился в театре, «но уже без фрака».

Вскоре после возвращения Караджале произошла новая смена правительства: «жунимисты» ушли и вместо них образовалось консервативно-либеральное правительство. «Жунимисты», назначившие Караджале на должность директора Национального театра без всякой охоты и никогда его не защищавшие, естественно, ничего для него не сделали и теперь, хотя были тесно связаны со своими преемниками. А газеты сразу же потребовали от нового правительства прекращения «скандала» в Национальном театре и удаления того, кто, по их словам, превратил театр чуть ли не в «гарем» и «школу порнографической литературы». Для Караджале стало ясным, что ему больше не удержать своей должности, и он подал в отставку. Это произошло 5 мая 1889 года. На другой же день появляется декрет, возвращающий в театр его старого руководителя — боярина Гр. К. Кантакузино.

Так кончилось краткое пребывание Караджале на высоком посту — бурный эпизод не только в его личной биографии, но и в истории румынского Национального театра. Он занимал эту должность меньше года, и она принесла ему множество тягот и огорчений. Никто из его противников и клеветников не смог обвинить Караджале в бездеятельности на своем посту. Но никто не хотел его понять, никто не желал посчитаться даже с тем простейшим фактом, что реорганизация такого сложного механизма, как Национальный театр, требует длительного времени. Караджале принялся за дело с огромным энтузиазмом. Но времени, чтобы довести до конца свои начинания, ему не дали.

История эта имела последствия. Разрушение дорогой мечты нанесло сильный удар по самолюбию Караджале. Но едкая кислота, именуемая общественной жизнью Бухареста, не разрушила его писательского таланта. Напротив, испытав новое разочарование, новое оскорбление, Караджале как писатель окреп. Разочарование превратилось в опыт. Горечь способствовала поискам новых сюжетов и новых форм творчества.

Вот выдержка из дневника Титу Майореску:

«Вторник 28 июня 1883… Часов в десять утра Эминеску пришел к нам… Неподвижно глядя на стену, он благословил мою жену и дочь, а потом обнял меня, весь дрожа… Позднее, к обеду, пришел Караджале и, узнав все, что случилось с Эминеску, заплакал».

Утонченный, холодный эстет Майореску записывал в дневнике не свои ощущения и сокровенные мысли, а главным образом факты. Дневник его похож скорее на бухгалтерскую книгу, чем на исповедь. Трагедии времени отражены в нем не страстными комментариями, а лаконичным протоколированием случившегося. Запись от 28 июня 1883 года, не совсем понятная неосведомленному читателю, означает, что величайший румынский поэт Михаил Эминеску сошел с ума. Она означает также, что узнав об этом, «циник» Караджале, не обладавший невозмутимостью профессора философии, хотя и был в то время в очень плохих отношениях с Эминеску, дал волю своему отчаянию и слезам.

В самом начале этой биографии, было рассказано о Романтической встрече двух юношей, которые проговорили всю ночь о поэзии, красоте и философском смысле жизни. История позднейших встреч этих двух великих талантов румынской литературы — обширная и самостоятельная тема. Эти отношения не всегда были безоблачными. Самая тесная дружба связывала их в годы совместной работы в редакции газеты «Тимпул». Эминеску пригласил в эту редакцию молодого Караджале, чтобы тот помог ему в трудной и неблагодарной «коммерции слов», которой был вынужден заниматься великий поэт, далекий от корысти и интриг политической публицистики. И хотя эти два человека обладали диаметрально противоположными характерами: Эминеску был молчалив, задумчив; Караджале — горяч, резок, словоохотлив, — все же они так подружились, что после работы в редакции снова искали друг друга и проводили долгие вечера в бесконечных разговорах и спорах. Ион Славич, хорошо знавший обоих, писал в своих воспоминаниях, что Эминеску и Караджале были друзьями «в самом лучшем понимании этого слова» и что «это было удовольствием не только для них самих, но и для каждого, кто видел их вместе». Совместное участие в «Жунимя» тоже способствовало дружбе. Эминеску и Караджале были моложе других членов литературного объединения, но с самого начала пользовались в нем большим престижем.

В последующие годы Эминеску и Караджале довольно редко видят друг друга, жизнь каждого идет по своему руслу. Но однажды роковым образом их пути снова скрещиваются, и между ними возникает драма, обстоятельства которой до сих пор нельзя считать окончательно выясненными.

Эминеску, несмотря на свое вечное творческое опьянение, был вечно влюблен. Он всегда искал женщину, искал возлюбленную, которая озаряла бы его жизнь и облегчала ее бремя. При этом он был восторженным фантазером, каждая женщина, на которую он обращал внимание, представлялась ему верхом совершенства, что не могло не привести к жестоким разочарованиям.

Романом жизни Эминеску, женщиной, которая, как ему казалось, может принести все — счастливую страсть, духовную близость, возможность спокойно работать, — была Вероника Микле. В то время когда они познакомились, чувствительная, одаренная, пишущая стихи Вероника была женой человека намного старше ее. Потом муж умер и она стала свободной. Эминеску горел желанием поскорее жениться — ему казалось, что Вероника именно та женщина, которая может стать для него идеальной женой.

Мечтам его не суждено было осуществиться. Отношения между усталым, утомленным, уже сломленным жизнью поэтом и Вероникой Микле были сложными и трудными, порывы страсти сменялись разочарованием, любовь то вспыхивала, то снова угасала и в конце концов стала для Эминеску тяжелым бременем.

Одним из ударов, обрушившихся на Эминеску во время этой любви, была короткая связь между Вероникой и Караджале. Она возникла в период, когда Эминеску жил в Бухаресте, а Вероника в Яссах, и отношения между ними были прерваны. Приехавший в Яссы Караджале сошелся с Вероникой, не придавая, по-видимому, никакого значения этой связи. Можно предположить также, что Караджале тогда еще не знал, кем является Вероника для Эминеску. Но можно себе также представить, каким ударом была эта история для Эминеску, когда он узнал о ней от своих друзей, а также от самой Вероники.

Итак, дружба между Эминеску и Караджале была разрушена. Здесь не место рассказывать подробно об этой хоть и печальной, но случайной истории. Караджале не изменил своего отношения к Эминеску. Нельзя также себе представить, чтобы и Эминеску возненавидел своего друга на всю жизнь. В 1887 году, оправившись от первого приступа болезни, Эминеску в одном из писем к Влахуца просит у него адрес Караджале.

Но вернемся к записи из дневника Титу Майореску. Что случилось с Эминеску летом 1883 года?

У истинных художников никогда не бывает легкой жизни. История жизни и смерти величайшего румынского поэта Михаила Эминеску тоже была великой трагедией. Я пишу здесь биографию Караджале, а не Эминеску. Но их судьбы взаимосвязаны. И отношение сатирика к драме поэта представляет большой интерес для понимания личности самого Караджале.