— Я всегда в распоряжении боевой организации.
Но двоих товарищей для выполнения задуманного Савину показалось мало. Он вызвал для участия в операции по ликвидации Татаринова еще трех боевиков из размещенного в Финляндии резерва. Чем больше убийц будет охотиться на Николая, тем больше вероятность успеха и тем меньше доля личной ответственности каждого.
План Савина был простым — в Варшаве Манасеенко и Долли под видом супружеской пары наймут квартиру в каком-нибудь уединенном месте. Савин в качестве старого друга придет в дом Татаринова и пригласит его в эту квартиру. Там будут ждать трое боевиков, вооруженных «браунингами» и финскими ножами.
Долли, по плану Савина, не должна была принимать участия непосредственно в убийстве. Как только все будет готово к встрече Татаринова, Долли и Опанас отправятся на вокзал и первым же поездом покинут Варшаву.
В этом деле их роль была вспомогательной — главная партия отводилась Долли в предстоящем убийстве Дурново. В случае какой-нибудь неудачи в Варшаве полиция могла схватить всех причастных к убийству Татаринова и глупо было бы рисковать всей компанией. Пусть Долли вовремя исчезнет из Варшавы…
В крайности, если за решеткой и окажется кто-нибудь из боевиков резерва, это не так страшно… Савин полагал, что сам-то он в любом случае сумеет как-нибудь вывернуться… А помощь Долли и Манасеенко ему еще пригодится.
Итак, ближе к концу февраля Манасеенко с Долли выехали в Варшаву, чтобы заняться подготовкой убийства Татаринова. Туда же должны были подтянуться и ребята из резерва. Савин договорился с каждым в отдельности о связи, местах встреч, явках и о том, кто куда скроется после убийства, — это тоже нужно было решить заранее, чтобы потом не упустить чего-нибудь в суматохе.
Сам Савин отправился в Москву — может быть, пока в Варшаве все подготовят, он успеет решить вопрос с московским генерал-губернатором. Было бы очень удобно — шлепнуть в Москве Дубасова и сразу же укрыться в Варшаве, где заодно и Татаринова ликвидировать. Слишком уж много дел накопилось, чтобы каждому уделять чрезмерное внимание…
Глава 10
Декабрь 1906 г.
Поздно вечером вернувшись из театра, куда он возил Муру, Дмитрий пил у себя дома чай. Заспанный Василий, втаскивая на стол самовар, позволил себе поворчать на тему, что хорошие господа по ночам спят, а не чаи гоняют. Такие высказывания показались Дмитрию непростительным нахальством, но он был слишком благодушно настроен, чтобы воспитывать слугу. Он просто махнул рукой и с миром отпустил Ваську спать. В конце концов, налить себе стакан чаю Дмитрий способен самостоятельно.
Приятно было пить темную ароматную жидкость и представлять себе, что делает в этот момент Мура, которую он проводил в ее номера.
Может быть, она тоже заказала у коридорного самовар и пьет чай из своей грубой чашки с розовым цветком… А может быть, поленилась возиться с чаем и собирается ложиться спать. Сидит сейчас перед мутным гостиничным зеркалом, расчесывает свои прекрасные волосы и… И думает о Дмитрии, почему бы и нет? Сегодня в театре она была такой красивой, такой восторженной, ее глаза так ярко блестели…
Дмитрий засиделся у стола, хотя стакан с чаем, наполовину недопитый, уже остыл, да и вообще пора было идти спать. Но это так скучно — уснуть, проснуться, увидеть утренний свет за окном и снова окунуться в будничную прозаическую суету. Окружной суд, следственные дела, допросы…
Утром нужно допрашивать прислугу из гостиницы Ечкина, проходящую по делу об убийстве купца Шершнева. Колычев был уверен, что там не обошлось без помощи коридорного, но прислуга наверняка успела сговориться, сейчас начнут крутить и притворяться дурачками, чтобы выгородить своего… Ну зачем приближать такое скучное, неприятное утро? Лучше продлить волшебный вечер, снова и снова воображая себя в театральной ложе и рядом — Муру, с восторгом глядящую на сцену…
Задумавшись, Колычев не сразу услышал, что у входной двери дребезжит колокольчик. Васька с Дусей наверняка видели уже третий сон, их долго не добудишься. Придется идти открывать самому.
На крыльце в тусклом свете газового фонаря стояла заплаканная Мура.
— Прости, Митя. Можно мне войти?
— Да, конечно же! Что случилось?
Но Мура, переступив порог дома, разрыдалась так горько, что просто не в силах была говорить. Колычев отвел ее в комнату, усадил, дал ей платок и стакан воды. И Мура, напившись и вытерев нос, наконец произнесла:
— Митя, меня выгнали из номеров!
— Как это — выгнали? Что ты говоришь?
Мура рассказала, что проживавший в соседнем номере отставной штабс-капитан давно положил на нее глаз и неоднократно позволял себе разные домогательства, а сегодня вечером, когда Мура вернулась из театра, он, вдребезги пьяный, ворвался к ней в комнату и попытался изнасиловать.
Муре пришлось отбиваться, но силы были неравные, и она вынуждена была ударить офицера по голове стеклянным графином, разлетевшимся на штабс-капитанской макушке вдребезги.
— Господи, ты, надеюсь, не убила его?
— Нет, всего лишь оглушила. Но на шум сбежались люди — соседи, прислуга, вызвали управляющего. Мне заявили, что в скандалах и пьяных драках они не нуждаются.
— Но ведь ясно же было, что не ты напала в пьяном виде на штабс-капитана, а он на тебя!
— Нет, не ясно! Мы с тобой выпили в театре по паре бокалов шампанского, и из-за этого мне заявили, что я тоже пьяна. И вообще, вожу в номер мужчин (то есть тебя — припомнили тот случай, когда мы с тобой заболтались до рассвета, помнишь?). Управляющий сказал, что не желает разбираться с этой дракой — кто прав, кто виноват — и требует, чтобы я немедленно покинула номера. В противном случае они вызовут околоточного и отправят меня за драку в участок… Боже! Это все так отвратительно, такая грязь! Прости, что я ворвалась в твой дом, Митенька, но куда мне пойти ночью? У меня в Москве ни родни, ни друзей, зима на дворе… Пожалуйста, приюти меня сегодня. Я не стесню тебя, я могу на стуле посидеть здесь до утра. А утром найду какую-нибудь комнату…
— Мура, ну о чем ты говоришь? Дом у меня большой, места сколько угодно. Сейчас я тебя устрою в спальне, а сам перейду в кабинет. Диван в кабинете очень удобный, я прекрасно там высплюсь. Успокойся, дорогая, успокойся, все хорошо. Ты просто перенервничала. Давай шубку, шляпу, садись удобнее. Вот, выпей чаю, самовар еще не остыл. Завтра пошлем Ваську на Арбат в «Столицу» за твоими вещами. Я, наверное, тоже съезжу туда. Объяснюсь с этим управляющим, а заодно и с подонком штабс-капитаном. Следовало бы возбудить против него уголовное дело… Или на дуэль его вызвать прикажешь?
— Митя, не сходи с ума! Во-первых, век дуэлей прошел, не воображай себя Лермонтовым, он, позволь тебе напомнить, плохо кончил. Во-вторых, штабс-капитана ты уже не найдешь в номерах, его тоже выставили вон… И к управляющему не езди, пожалуйста! Я не хочу, чтобы еще и ты вмешался в этот безобразный скандал. Пойми, для меня это все слишком унизительно. Прошу тебя, не вмешивайся, не влезай в эту грязь… Мне будет только тяжелее.
Успокоив Муру, Колычев уложил ее спать, а сам, прихватив подушку и плед, устроился на диване в кабинете. Лежа в темноте, он думал, как все-таки трудно жить одинокой, не имеющей ни денег, ни покровителей молодой женщине. Каждый хам считает себя вправе оскорбить ее, унизить, поиздеваться. Как тяжело живется Муре! И все же она ухитряется сохранить достоинство…
Раз уж господь свел Дмитрия с Мурой, значит, нужно исполнить свой долг по отношению к слабому и обездоленному существу. Тем более что это существо — прекрасная молодая женщина и забота о ней не доставит ничего, кроме радости…
Наутро слуги были чрезвычайно удивлены, обнаружив, что за ночь в доме появилась гостья и завтрак нужно сервировать на двоих. Но вышедшая к столу Мура так доброжелательно улыбалась, что прислуживавшая за столом Дуся невольно стала улыбаться ей в ответ.
