Ганс встал, отряхнулся и пошел по направлению старой контрабандистской тропы. Посмотрел на часы. С того мгновения, когда они вошли во двор к Вальдхаузеру, прошло всего полчаса. Йозеф сейчас огибает городок по большой дуге. У березок его придется ждать не меньше часа. Но ничего не поделаешь, без него возвращаться нельзя. Что скажет Марихен, когда узнает, что он убежал из Зальцберга, как трусливый мальчишка, оставив в беде ее отца? А что если Йозеф не придет? Ганс остановился. В душе у него вновь зашевелился страх — вдруг с Кречмером что-нибудь произошло? Он посмотрел в сторону городка, оттуда еще доносился хриплый собачий лай. Ганс раздумывал, что же делать. Возвращаться к Вальдхаузеру? Нет, это безумие, да и Йозефа там наверняка нет. Может, пойти ему навстречу? Но куда? В такой темноте легко разминуться. Самое верное решение — идти к березкам.

Ганс подумал, что, вместо того чтобы сидеть сложа руки и ждать, он может провести время с пользой, выяснить, что же произошло с Артуром. Единственным человеком, посвященным в дела коммерсантов, был Дерфель, правая рука Кубичека. Он мог знать, кто написал письмо в Кирхберг и каким образом гестапо устроило им ловушку. Что это была ловушка, Ганс уже не сомневался.

Дерфель жил в верхней части городка. Ганс пошел через ноле и луга. Тьма редела. На востоке, над самым горизонтом, полоска неба уже приобрела сероватый оттенок. Темная масса сараев, окружавших большинство построек, четче проступала сквозь тьму. Ганс подумал, что надо спешить, и большую часть пути бежал. Вскоре он добрался до сада, расположенного за домиком Дерфеля, перелез через забор и подошел к старому, полуразвалившемуся сараю. С минуту он постоял прислушиваясь. Ничто не нарушало тишину. Только через приоткрытое окно доносилось похрапывание Дерфеля. Ганс легонько постучал по стеклу. В правой руке он держал наготове пистолет. Храп в комнате прекратился, раздался вздох, потом послышались шаркающие шаги.

— Кто там? — прохрипел за дверью Дерфель.

— Ганс Гессе, — прошептал контрабандист.

В замке заскрежетал ключ, дверь открылась, и Ганс тихо проскользнул в дом.

— Мне надо с тобой поговорить. Только не зажигай свет.

— Проходи.

Дерфель шел впереди, хрипя астматическими бронхами и зевая. Подойдя к кровати, он сел.

— Найди себе стул и сядь.

— Отпустили Кубичека или нет?

— Это была всего лишь комедия. Нацисты привезли его в магазин, установили под прилавком микрофон, а сами засели в задней комнате, наблюдали за всеми, кто к нему приходил, и подслушивали его разговоры. Вечером он сразу должен был идти домой, а они устраивали засады во дворе и у склада. Они надеялись, что кто-нибудь обязательно придет. Они читали все письма Кубичека, прослушивали все телефонные разговоры. Один из этих негодяев даже помогал мне складывать товар, чтобы слышать, о чем я разговариваю с поставщиками.

— А за тобой не следят?

— Были у меня два раза. Перевернули все вверх дном, а когда я запротестовал, набросились на меня с кулаками. Дня три назад какой-то тип, наверняка подосланный гестапо, долго крутился на моем дворе.

— Иоганн получил письмо от Артура, что он на свободе и хочет как можно быстрее перебраться в Чехословакию. Он просил Иоганна прислать самых надежных людей за вещами, — объяснил Ганс.

— Так это же ловушка для тебя и Кречмера! Черт подери, зачем же вы им понадобились? — удивился Дерфель.

— Мы провели через границу Бюргеля и Вернера. К тому же я убил Зеемана.

— Ты прав. Поэтому-то они и решили вас заманить.

— Они думают, что мы кое-что знаем, но мы ведь не знаем ничего.

— Меня допрашивали полдня, да я же дурак и ничего не помню, — усмехнулся Дерфель. — Артура они будут мучить до тех пор, пока он не выложит им все. Потом его все равно ликвидируют. И я боюсь, что он заговорит. Тогда дойдет очередь до меня и до многих других. Как только Артура возьмут во второй раз, я сразу исчезну, не стану ждать, пока они выбьют из него правду. Это не трусость, а элементарная осторожность.

— Какую правду? — спросил Ганс.

— Возможно, ты вскоре ее узнаешь.

— Я хочу знать все сейчас!

— Не спеши. Чем меньше ты посвящен в это дело, тем лучше для тебя. Я работаю под дурачка. Это мой Метод. При теперешнем режиме спокойно жить может только дурак. А симуляция не подлежит наказанию, это ведь не измена родине. Они спросили меня, с кем Артур встречается, а я им начал рассказывать о квашеной капусте, которая портится в нашем подвале. Они упомянули тебя с Кречмером, а. я заговорил о муке с червями, которую нам привозят поставщики. Вот так и проходил наш разговор, пока они не влепили мне пару оплеух и не сказали, что я кретин и идиот. Думаю, вы допустили какую-то ошибку. Кто-то там, в Кирхберге, распустил язык.

— Может, это моя ошибка, — признался Ганс. — Я сказал о Бюргеле сапожнику Вайсу, а тот разболтал Зееману.

— Видишь, к чему ведет неосторожность?

— Мы всегда доверяли Вайсу.

— Он мог проговориться по глупости, так тоже бывает. Видишь ли, Ганс, переправка людей через границу — это не контрабанда, а нелегальная деятельность против фашистов. Вы, наверное, не сознавали, на что шли. Пожалуй, Кубичек прав: кто ничего не знает, тот не может выдать. Вот он и старался преподнести вам все в таком виде, будто сам не придает этому большого значения.

Ганс вслушался внимательнее. Речь Дерфеля стала теперь совсем иной — быстрой и логичной. Что же, собственно, за человек этот неразговорчивый продавец?

— Когда-то я думал так же, как и ты, Ганс. Я не любил их только за то, что видел в них шутов и болтунов. Я пренебрежительно махал на них рукой, полагая, что они никогда не завоюют симпатии большинства народа. Но время показало, как жестоко я ошибался. Прозрение наступило, когда Германия покрылась концлагерями, а мои друзья один за другим оказались в застенках гестапо. Мы на собственной шкуре ощутили, что такое фашизм.

— Век живи — век учись, — вздохнул Ганс.

— Фашизм — это чудовище, у которого сто голов. На месте срубленной головы сразу вырастает новая.

— Сейчас твоими устами, Дерфель, говорит Вернер.

— Разве не все равно, кто говорит?

— Именно так я и подумал. Что же нам делать?

— Все намного сложнее, чем тебе кажется.

— Ты коммунист?

— Был и коммунистом. Но сейчас я дурак и кретин.

С минуту в комнате стояла тишина. Ганс догадывался, что Дерфель не хочет открываться до конца. Не доверяет, наверное.

— Не нужно было морочить нам голову, будто Вернер идет к сестре.

— У тебя с Кречмером всегда было на уме одно — контрабанда и деньга.

— С этим покончено.

— Я верю тебе, Ганс. Люди приходят к правде через страдания, так уж устроена жизнь. И потом им сразу все становится ясно и понятно.

— Ты, наверное, будешь смеяться надо мной, Дерфель, но я объявил им войну.

— Пока что ты воюешь в одиночку, Ганс.

— Я хотел бы воевать с тобой, вместе с вами. Вас ведь много?

— Посмотрим.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Пока что все. Я должен поговорить с некоторыми товарищами.

— Когда ты дашь мне знать?

— Как только станет немного спокойнее. Может, сам приду. Береги патроны, Ганс. Эту войну за одну ночь не закончишь. А пока что мы ведем ее другими средствами.

— Спасибо, Дерфель. Я уже должен бежать, меня ждет Йозеф.

— И забудь, что мы виделись с тобой.

— Они били меня, и все равно я не сказал им ни слова.

— Иоганну Кубичеку сюда нельзя приходить, запомни это.

— Теперь-то мне все ясно.

Во дворе Ганс на мгновение остановился и прислушался, держа наготове пистолет. Он уже не доверялся случаю. Городок спал, собаки тоже успокоились. Контрабандист осторожно прошел через сад, но у последних деревьев остановился и снова прислушался. Затем быстро направился через поле.

Светлая полоска на востоке все расширялась. Темнота понемногу отступала. На чистом, безоблачном небе мигали звезды. Ганс пересек зальцбергские луга и вышел на тропинку. Отсюда он направился к лесу. На душе у него снова стало неспокойно. Серый сумрак на востоке рассеивался, и птицы начали свой утренний концерт. Как быстро прошла ночь! Над болотами поднимался туман. Ганс прибавил шагу, потом побежал. Он слишком задержался у Дерфеля. Йозеф наверняка уже вздет его.