Его мысленный голос звучал жалобно, по-детски. Он начал призывать бога дролов еще на закате в надежде смягчить чувство вины из-за того, что он собирался сделать. Но боги дролов были капризны. Иногда Лоррис говорил с ним, а порой молчал словно камень. И говорил именно он, а не обожающая его сестра, Прис. Прис, добропорядочная дролская женщина, была преданна своему брату Лоррису, как если б являлась его женой, и никогда не разговаривала ни с кем, кроме самых набожных триек. Однако они покровительствовали всем трийцам, жаждавшим их божественного руководства и готовым вынести нелегкую жизнь дрола. Дролы ставили их выше других богов, и за это бессмертные брат и сестра даровали им знание, отвагу и любовь. И в редких случаях — дар Небес. То, что они дали Тарну, выходило за пределы понимания. Это потрясло и изумило его.

«Я становлюсь сильнее, Лоррис, — продолжал Тарн. — Твое прикосновение — это горящий во мне огонь. Молю тебя, не молчи! Заговори со мной, пока я не совершил это ужасное деяние».

Он ждал, не смея пошевелиться, но ответа не последовало, и на секунду ему показалось, как уже не раз казалось этой ночью, что молчание божества и есть ответ и что этот ответ — одобрительный. Так и должно быть, убеждал он себя. Дар Небес был в нем необычайно силен, сильнее, чем в ком бы то ни было из дролов на протяжении всей истории их веры. Гораздо сильнее, чем в его собственных жрецах. Лоррис и Прис щедро одарили его, и он теперь был чем-то большим, нежели человек. Он стал частью природы, стихией — как океан или лунный свет. В узоре каждого листа он видел предвозвестие гибели всего дерева. Слушая песню сверчка, он мог понять, голодно ли насекомое, или приуготовляет себя к спариванию. Сны превратились в нечто живое, к чему он мог прикасаться и где мог двигаться, так что еженощные сны стали призрачными путешествиями.

И ему повиновался воздух. Он колыхался по его просьбе, а стоило ему лишь подумать о тучах — и гасло даже самое яркое солнце. Он мог призывать дождь, ветер и туман, мог выжать воду из камня, сконцентрировав свою мысль. Он был не в состоянии летать, но его сознание открывалось настолько, что душа беспрепятственно воспаряла ввысь, и он мог ощущать ледяной холод горных вершин или безмерную глубину моря. Испуганный подобными своими способностями, он долгие часы проводил в молитвах, моля о разъяснении.

«Я сделаю это, если таково твое желание, Лоррис, — взывал он. — Ты этого желаешь? Скажи мне, прошу покорно! Прошу!»

Все новые его способности были закономерными. Это сказали ему другие искусники, такие же жрецы, как он сам. Похоже, Форис тоже так считал. Они уже много лет воюют с дэгогом и его сильным покровителем, военачальником Кронином. И они устали. Надо полагать, Лоррис прикоснулся к нему не случайно. Но ведь нести груз вины за то преступление, которое они обдумывают, придется не его советчикам. Одному Тарну предстоит возложить на себя эту ношу, и отчасти он готов был возненавидеть остальных за такую кару. Если все они ошибаются, то Лоррис накажет его одного.

«Я был так тебе предан. И ты так много дал мне. Неужели ты не скажешь мне, зачем это? Разве я не твой любимец? Должен ли я сделать ради тебя именно это, или эти дары предназначены для чего-то иного?»

Тарн разжал руки и бессильно уронил их. Времени осталось очень мало. Он сказал Форису, что уедет из замка Дринг на рассвете, а Форис отличается пунктуальностью. Но ответ все не приходил, и ночь в молитве настолько обессилила Тарна, что ему хотелось одного: забраться в постель, коих в замке множество, и проспать до конца войны. Он не сомневался, что у Лорриса на все есть свои причины, и, тем не менее, чувствовал себя покинутым.

— Позволь мне отдохнуть, — прошептал он. — Когда все будет позади, оставь меня. Дай мне мирно уснуть. Без сновидений.

Он вознамерился встать, но колени его не послушались. Они так яростно горели, что он чуть было не крикнул в голос. Однако он сразу же вспомнил о дэгоге и о том, что сей жирный триец виноват и в этом его дискомфорте, — и решимость совершить дурное дело вернулась к нему в виде мощной вспышки. После пыток колени у него стали как вода. Тюремщики дэгога сполна насладились своей работой!

В душе Тарн был уверен, что он — человек не злой, хотя люди считали его таковым. Его имя пользовалось у трийцев дурной славой, и он мечтал о том дне, когда сможет доказать своему народу, что боги по-прежнему существуют и что они ждут от своих детей определенных поступков. Лоррис и Прис желали для трийцев самого лучшего, а трийцы отвернулись от них и вместо этого обратились за просвещением к дьяволам Нара. Подобно дэгогу трийцы разжирели на нарских усладах. Они забыли свое место в мире, свое служение Небесам — и стали грешниками. Их необходимо очистить огнем, и этот огонь способен принести только он, Тарн.

«Как Дьяна», — мрачно подумал искусник. Она была самым дурным образчиком нынешних трийцев — непокорной и неугодной самой Прис. Ее тоже придется очистить и показать ей то место, что отведено добрым трийкам. Он почувствовал, как по его телу пробежала похотливая дрожь. Он сам заново обучит ее!

В дверь постучали — тихо, но настойчиво. Тарн не ответил. Дверь открылась, и он определил знакомую поступь Фориса. Голос друга звучал немного виновато.

— Я прервал ваши молитвы? — спросил военачальник.

— Ничто не может прервать моих молитв, — ответил дрол. — Входите. Вы поможете мне.

Форис вошел в комнату.

— Опять колени?

— Колени, — подтвердил Тарн.

Он оперся на громадную руку, протянутую ему Форисом, и позволил военачальнику поднять себя. Боль пронизала ноги, и он невольно поморщился. Форис молча наблюдал за ним, пока он разминал одеревеневшее тело.

— Уже светает, — сказал военачальник. — Ваши искусники ждут вас на улице.

— Я готов.

Форис нахмурился.

— По вашему виду не скажешь, — заметил он. — Вы слишком долго не спали, и длительные молитвы очень вас утомляют. Вам надо сначала отдохнуть.

Тарн покачал головой.

— Нет времени. Слишком много надо сделать. А я сейчас готов к этому не меньше, чем потом.

— Что случилось?

— Ничего, — с горечью ответил Тарн. — Лоррис молчит.

— Значит, вы не изменили решения?

— Не изменил. — Тарн направился к выходу. — Другого пути я не вижу.

Форис улыбнулся.

— Это — правильное решение, друг мой. Мы будем почитать вас за него. И я уверен, Лоррис желает именно этого.

— Вот как? — резко ответил Тарн. Он остановился в дверях и гневно посмотрел на военачальника. — Откуда это может быть известно хоть кому-то из вас? То, что я собираюсь сделать, — преступление!

— Это не преступление, если такова воля Лорриса, — возразил военачальник. — Вы избраны для этой миссии. Он не даровал бы вам такие силы, если б не считал, что вы должны ими воспользоваться.

— Я не понимаю его намерений! — вспыхнул Тарн. — Он игнорирует меня. Теперь он предлагает мне лишь свое молчание. Возможно, это только проклятие, Форис. Мы с вами творили ужасные дела.

— Ради благих целей, — прервал его Волк.

Именно такой ответ Тарн и ожидал услышать.

— Мы убиваем с помощью жиктаров, мы убиваем с помощью рук. Разве напрасно нас одарили Небеса? Тогда почему нельзя использовать и другие дары? — Он возмущенно фыркнул и скрестил руки на груди. — Убивать врагов вообще не преступление.

Тарн тяжко вздохнул и подошел к другу. Форис был намного старше и порой выступал не столько в роли сторонника, сколько отца. Но вот жрецом дролов он не был.

— В писаниях Лорриса сказано, что дар Небес дается для блага всех трийцев и что те, кто пользуется им из эгоизма или для того, чтобы убивать, будут навечно прокляты.

— Я все это знаю, — нетерпеливо бросил Форис. — Но что в писаниях говорится про дэгога? Какое суждение сложилось бы у Лорриса о человеке, который имеет дело с дьяволами из Нара? Лоррис был воином, Тарн. Как мы с вами.

Лицо жреца осветилось печальной улыбкой. Он не был воином — он был праведником, который поссорился с правителем.