Птицы так же ревностно охраняют свои территории и смело атакуют самолеты, принимая их за своих соперников. Мы часто становились свидетелями трагических и комических сцен.

Туман учинил нам пятидневный отдых, а когда распогодилось и наступила пора разлетаться по своим маршрутам, авиатехники Саша Егоров и Боря Мухамедов вручали нам, командирам, по лохматой медвежьей лапе, приговаривая:

– На долгую память о скушанном «баране».

– Прилечу, всех от полетов отстраню, – ругался Михайлов с напускной строгостью.

Стало ясно, почему два добряка-юмориста никого не допускали к кладовке с продуктами. Так, ругая медведей, мы и не подозревали, что уплетаем пестуна, привезенного вертолетчиками и превращенного на сковороде в жирного барана.

В тумане летчику хорошо быть на земле: отдыхать, ходить в кино, музей, библиотеку, на рыбалку и охоту. Совсем другое дело находиться в воздухе. Туманы страшны не только осенние и весенние, но и зимние. При очень низких температурах туманы достигают плотности, при которой с самолета вершин деревьев различить невозможно. Все в белом молоке.

Однажды мы влипли в такой туман и влипли здорово. Декабрьский день слишком короток для полетов. Техники греют самолеты по 2-3 часа. Базировались тогда мы в поселке Нелькан, на севере Хабаровского края, где зимой морозы просто жуткие, по-другому и не скажешь. Поселок Джигда находится в двадцати километрах от Нелькана, и продовольствие раньше туда возили на лошадях по льду реки Мая, надевая на морды лошадям мешки, дабы предохранить дыхательные пути от льдообразования.

Рейсы напоминали адовы муки. Самолеты садились на кривую косу двухсотметровой длины, омываемой с трех сторон незамерзающими майнами. Коса, к тому же, ограничена с одной стороны лесом, с другой – крутым берегом реки Мая. С южной стороны, в непосредственной близости, натянуты провода линии электропередач. Одним словом – ловушка. В самые злые морозы опытные экипажи горячий пот прошибает от упоминания о Джигде. Летали туда с большой неохотой самые избранные командиры, не только по условиям сложности, но и из-за малых налетов. Основное время шестичасового светового дня уходило на погрузочно-разгрузочные работы при общем налете два-три часа в день.

Председатель рыбкоопа Андриевский уговорил-таки нас с Прохоренко вывезти три тонны муки на блины джигдинцам. По полторы тонны муки загрузили мы с вечера в свои самолеты при минимальном остатке топлива.

Утром следующего дня мороз зашкаливал за отметку -57 градусов. Солнце еще не взошло из-за гор, а наш самолет разметав плотную стену тумана, вырвался в теплые слои атмосферы. Долина реки Мая залита пятидесятиметровым слоем сметанного тумана. Мы слегка оторопели: чуть промажешь в Джигде и окажешься в тайге или бултыхнешься в промоину реки. Проходим над площадкой, земля еле брезжит, а вместо поселка – серый гриб из дыма от печных труб. Что делать?

Назад в Нелькан! Но там на маленьком островке аэродромные постройки, провода, антенны, баки с горючим, самолеты. Влететь можно во что угодно. От двух работающих двигателей там теперь такая сублимация образовалась – темнее ночи! Выполняем второй вираж и замечаем «выкопанный» нами висячий в тумане ров, словно коридор не затягивающийся мурой. Это открытие! Ориентируясь по черной промоине перед площадкой, подкрадываемся на малом газу и удачно приземляемся. Быстро выбрасываем мешки и на взлет. Прохоренко на подходе, и двум самолетам на площадке не хватит места. Прохоренко увидел коридор, но наш двигатель ухудшил видимость на площадке, и мешки стали большой помехой. Прохоренко пилотирует, а второй пилот Юрий Королев просит нас подкорректировать заход сверху. Выполняем вираж и подсказываем Эдуарду:

– Левее, правее, подтяни, садись!

Вертикальная видимость сравнительно лучше горизонтальной, и мы замечаем, как наперерез самолету движутся черные тени. Ни Прохоренко, ни Королев их не видят.

– Выключай двигатель, перед вами дети! – кричу по УКВ и вижу столкновение самолета с неизвестно кем прямо посреди площадки. «Тюрьма нам обоим», – мелькает в сознании. Рядом в поселке интернат и любая посадка самолета празднично встречалась шумной ватагой веселой и любознательной детворы. Тут уж не до уроков. За ними смотри да смотри: и перкаль палками попротыкают, и все лючки пораскрывают. Одним словом – банда Мамая.

– Неужели порубил? – жду ответа от Прохоренко, надеясь на чудо.

Чудо произошло.

– Собаки! – радостно кричит Эдик.

– Слава тебе Господи! – отвечаю я и направляюсь в Нелькан со спокойной душой.

Минут через пятнадцать в Нелькане приземлился Прохоренко, а я уже отбивался по телефону от Николаевска:

– Синоптик дает погоду из поселка, а там в дыму ничего не видно, на аэродроме никого нет, вот и летаем.

Служба движения вроде бы успокоилась, а мы летать в этот день больше не решились.

В поселке Арка дела обстояли хуже. Погода стояла также ясная, морозная, но туман налетал волнами. Мы с Жорой Камышевым заходили на посадку в Арке, где площадка расположена прямо на улице поселка. Жора пилотировал с левого пилотского сиденья. В момент выравнивания туман сгустился до такой степени, что земля вообще уплыла из поля зрения.

– Жора, открой форточку и все внимание на боковые еловые вешки, я пилотирую по приборам.

Уходить на второй круг опасно из-за близости домов. Изредка бросаю взгляд вправо на деревья и вниз на землю, может что увижу, и слушаю команды второго пилота.

Приземлились в створе полосы. Впереди черная стена тумана. Жора вынужден был идти пешком слева, я рулил за ним, по другому до перрона добраться не могли. Туман чуть рассеялся и в небе появился самолет Наиля Агишева.

– Как вы летаете в такую погоду? – спросила продавщица.

– Я работала в Салехарде, и один самолет разбился, – продолжала женщина.

– У нас в Охотске не бьются, – заверил я ее.

И дернул меня черт за язык! Вмиг снова все заволокло и стало темным-темно. Бежим к самолету предупредить Наиля, но уже ясно слышим треск ломающихся деревьев. Бежим к противоположной стороне площадки в кромешном тумане наугад, с колотящимися сердцами, ожидая взрыва. Все стихло. Сил больше бежать не было в меховой одежде и унтах, и мы перешли на шаг. Перед нами выросла высокая фигура второго пилота Володи Чернова.

– Жив Наиль? – спрашиваю.

– Все живы, самолет разбит, – спокойно, с улыбкой отвечает Володя.

Вскоре увидели в тайге настоящий лесоповал и в нем АН-2 с оторванным двигателем, со стреловидными крыльями, как у истребителя, уткнувшийся в глубокий снег буквально в метре от жилого дома.

Молодой пастух жаловался на ушибленное плечо. Зампредседателя рыбкоопа Виктор Корсун и Наиль не пострадали, и оленьи мерзлые туши стекающий с крыльев бензин не замочил.

Начальник ЛШО Юрий Фокин, зам по летной Бануков, инспектор Бабин отнеслись скептически к нашим докладам о внезапном тумане, но через день сами угодили в него.

Под самый заход солнца Геннадий Лучинин на вертолете МИ-8 вдруг пропал из вида метрах в двадцати от земли, рядом со стоянкой. Стена черного тумана разом закрыла и поселок и нашу стоянку. Включаю фары своего самолета. Вертолет приземляется в светящиеся лучи. Геннадий благодарит за помощь, а комиссия разводит руками: вопросов нет! Проще сказать: не попадайте в туманы и все будет хорошо. Так не было и не будет. Летчики попадали в туман, попадают и будут попадать. Чем глубже будут изучены действия экипажа в сложившейся ситуации, тем увереннее сядут пассажиры на борт любого лайнера.

Никак не хотели мы садиться в тумане аэропорта Кневичи города Владивостока, да еще ночью. Перед вылетом из Николаевска-на-Амуре со мной провел беседу секретарь горкома партии Вожевитов. К Дню Победы надо сдать военный объект и если мы не доставим груз во Владивосток – рухнут все планы и судостроители лишатся премиальных.

Экономя светлое время, заправились в Троицке, Хабаровск следуем пролетом до Ковалерово, где еще раз дозаправляемся и направляемся в конечный пункт – город Владивосток, продлив дневную саннорму на один час. Путевая скорость позволяла уложиться в девять часов полета, но ветер развернулся строго в нос и мы зависли над трубой Лесозаводска. Словно но волшебству, все аэропорты закрылись по боковому ветру. Запрашиваем Черниговку: