– Я их уже штук десять гнезд нашел, а площадка как сквозь землю провалилась, – отвечает разгильдяй Толя.

– Какая высота у вас? – спрашиваю.

– 2400, – отвечает Павленко.

– У нас высота 2700 и за нами инверсионный след, берите курс 180 градусов, внимательно смотрите, минут через десять мы должны встретиться, – подсказываю Анатолию.

Небо иссиня-белое, видимость до горизонта и проскочить мимо друг друга мы не должны, если только Павленко над Уенмой, а не над какой другой рекой.

Раньше мне приходилось ругать его за леность вести детальную ориентировку, на что он отшучивался:

– Было бы на снегу написано: Улья, Мая, Маймакан, Аим, тогда бы другое дело, а то попробуй их узнать, когда все они одинаковые.

На этот раз Толя правильно определил реку и через семь минут радостно сообщил:

– Вижу вас, 4679.

Увидели и мы блудный самолет. Толя пристроился за нами и повели мы его на ледовую площадку. Снизились в расщелину сопок, пронеслись мимо орлиного гнезда, но площадки действительно видно не было. Внизу видимость была никудышней. Предупреждаю Павленко, чтоб немного поотстал, иначе на развороте в узкой долине немудрено и столкнуться, а сам размышляю: «Куда же исчезли 150 бочек? Не медведи же их попрятали!»

Выполнив стандартный разворот, вижу самолет Павленко, а прямо под ним низенький черный забор из прилипших друг к другу бочек.

– Площадка под тобой, заходи стандартным разворотом и садись, а мы поехали в Охотск.

– Я же тут раз десять пролетал, – оправдывался молодой командир.

А секрет оказался простым, Толя и в тот день поленился вести ориентировку, надеясь на вереницу самолетов впереди себя. Второй пилот тоже не прослушал разговор товарищей по УКВ и оба были очень обескуражены, когда неожиданно с небосвода исчезли все самолеты. Тут-то и спохватились два лодыря, и засомневались – туда ли летят! Когда пролетали над площадкой, то засыпанных снегом бочек с юга не было видно, а раз бочек нет, значит они в другой долине. Экипаж не догадался просмотреть долину с обратным курсом, а сломя голову мчались к другой долине, где бочек и не должно было быть. Так и куролесили до нашего появления на связь, боясь признаться, что слегка блуданули. Со страху их животы никакая отрава не брала и только по прилету в Охотск скрутило.

В знак наказания решаю полечить командира народным средством. Налил в граненый стакан четверть горчицы, ложку перца добавил и ложку соли. Содержимое перемешал и залил водкой.

– Пей, Толя, это лучшее лекарство.

Толя недоверчиво глянул на суррогат, потом на меня:

– Сам-то пил когда-нибудь такое снадобье?

– Всегда, – не моргнув глазом, ответил я. – Закрывай глаза и вперед!

Толя хватанул содержимое стакана и на время потерял дар речи, а когда укротил поток слез, изрек:

– Назовем напиток – «Вулкан Камчатки».

Собравшись в пилотской, выяснили, что бочки разбросали в радиусе ста километров. Позже вертолетчики весь год благодарили нас:

– Куда ни сядешь, везде заправка.

Так испорченный порошок киселя стал притчей во языцех.

Ранним октябрьским утром из поселка Нелькан в аэропорт Николаевск-на-Амуре настойчиво звонил командир вертолетного звена Вячеслав Мулин: требовал срочно пригласить к телефону командира отряда Анатолия Самсонова. Ни диспетчеру, ни дежурному командиру Мулин не говорил о цели звонка. Подайте ему Самсонова и баста. Летный состав на мякине не проведешь, потому прибывший в АДП командир летного отряда Анатолий Кузнецов спешно начал изучать плановую таблицу. Кто же ночует в Нелькане? То, что кто-то наломал дров, было яcно.

– Ага, Асей, мать его за ногу, – чертыхнулся Кузнецов. – Он, больше некому. Что же натворил на этот раз? – размышлял командир.

А тут и Самсонов подоспел. Пошли звонить из кабинета в Нелькан. Минут через двадцать Кузнецов появился в АДП и, обращаясь ко всем, спросил:

– Кто скажет, Асеев умеет плавать или нет?

То, что Николай Иванович хорошо летает, знал каждый, а вот о качествах мореплавания никто ничего не знал. На выручку пришел диспетчер Альфред Прозоров, всегда веселый и красивый местный поэт.

– Спроси Женю Елисеева, он вечный начальник сенокосов, уж он-то все про всех знает.

– А что, заплыв намечается? – съязвил Елисеев.

– Какой на хрен заплыв! МИ-1 Асеева с вечера стоял на берегу, а утром в речке Мая оказался без лопастей, по самую втулку в воде. Одни кальсоны развеваются, а самого найти нигде не могут.

– Плавает он, как морж, где-нибудь на острове отогревается, – успокоил Елисеев.

– Дай-то Бог, – облегченно вздохнул командир.

Накануне Асеев летел на своем «шиле» (так прозвали верткий МИ-1) в Нелькан. Под ногами проплывала многоцветная гамма таежного раздолья. Зажатая крутыми берегами голубой змеей извивалась река Мая. Ныряли в сопки прямые отрезки линии связи. На душе было радостно и тепло. Проделана большая работа: вывезены все геологические партии из таежных дебрей, оказана помощь охотникам, оленеводам, и все за месяц в отрыве от базы. Отлетал Николай без нарушений и происшествий. Главное в каких условиях и на каком вертолете, который сам Герой Советского Союза Марк Галлай в первом полете никак не мог усадить на равнинном подмосковном аэродроме.

Вертолет Асеева одинокой стрекозой плыл в осеннем мареве, согреваемый ласковыми лучами якутского солнышка.

Весть о ЧП неслась по городу, обрастая домыслами и небылицами. Точно знали лишь то, что вертолет стоит без лопастей на дне реки Мая, а на комле болтаются китайские кальсоны его хозяина. Экипаж Мулина разыскивает пропавшего пилота в акватории Нелькана. То, что Асеев выбрался из кабины, сомнений не было. Открытая дверь кабины и исподнее китайского производства служили ярким тому подтверждением. Сумел ли он в кромешной тьме преодолеть стремнину горной реки? Стремнину ледяную в десятиградусный мороз.

В Нелькан он прилетел под заход солнца. Приземлился рядом с большими вертолетами вблизи поселка. По реке шла шуга. Добраться до Николаевска было возможно в том случае, если суметь подогреть МИ-1 раньше МИ-4. Обуреваемый мыслями о подогреве, шел Асеев в кино вместе с пилотами, а после кино его уже никто не видел. Николай же, выйдя из клуба, решил прогреть вертолет: может достоит до утра, надеялся он. Не снимая чехла, не включая приборы, запустил двигатель. Подобный метод использовали буквально все пилоты Севера.

Прогрев двигатель, решил покрутить тихонько и лопасти винта, чтобы отогреть масло в редукторе. Убаюканный теплом кабины да мягким светом приборов, он вдруг понял, что вертолет висит. Может, почудилось? Перевел взгляд вперед и увидел, как вертолет Мулина медленно надвигается на него. С перепугу хватанул ручку шаг-газа, как потом выражался, «аж за ухо», взмыл в ночную темень. От страха колотило в висках: «Что ж теперь делать?»

Ничего не видно в темнющую ночь, и ни один прибор не включен. Через закрытое чехлом лобовое стекло фонаря кабины Коля увидел, как неотвратимо несется на него серая крыша шифера чьего-то дома. Каким-то чудом увернувшись, Коля решил зайти на посадку, ориентируясь по огонькам поселка, но споткнулся о невидимую преграду, разом выключил все огоньки. Вертолет страшно затрясло. «Залез в провода и повредил лопасти», – мелькнуло в голове. Поселок расположен на склоне сопки. Коля помнил об этом и потому стремился уйти подальше от крыш в противоположную сторону, к реке. Но где она, эта сторона? Как ее определить?

От тряски лопастей зубы не находили места в челюстях. Небо с яркими звездами, опрокинутое в воду, окончательно лишило пилота пространственной ориентировки. Он сбросил шаг-газ и в тот же миг ударился головой о фонарь кабины. Все стихло. Холодная вода лилась за воротник. Увидел, что стрелка температуры головок цилиндров показывала «О». Кабина наполнилась горячим паром. Выключив зажигание и перекрыв стоп-кран, командир «Наутилуса» рванулся в дверь из преисподней на свет Божий. Напор воды зажал дверь так, что открыть ее было непросто. Водопад бил в лицо, отбрасывая тело назад в кабину. Наклонив голову вниз, глотнув и последний раз оставшуюся порцию воздуха, Николай торпедой вылетел из воды. Сразу почувствовал тяжесть набухшей одежды. Вцепился руками в хвостовую балку. Мощные потоки ледяной воды отрывали тело от вертолета.