Ваше письмо кончается просьбой поскорее сообщить об единстве и соглашении по примеру вашего, состоявшего 1 (14) марта. Вместе с тем вы укоряете нас, что до сих пор мы этого не сделали. Таким образом, прежде всего нам надо оправдаться.
Дата вашего соглашения 1 (14) марта показывает, что и вы пришли к единству не сразу. У нас положение дела гораздо труднее. Вы оставались в области предложений и требований, мы же попали в сферу непосредственного действия. Вы стояли вдали от вновь образующейся национальной власти, мы же были вблизи одного из центров ее образования, и когда от нас требовали, чтобы мы признали необходимость поставить над Деникиным директорию, и ставили это как conditio sine qua nоn[189] соглашения, то какое же могло быть тут единство? С другой стороны, и правые партии обнаружили такое колебание и в Киеве, и в Одессе, что и с нашей стороны были естественны колебания к сближению с ними. Теперь положение резко изменилось. Победы Колчака, за которыми последовали победы Деникина, и у правых, и у левых неизбежно должны отнять охоту судить победителей и вносить в существуютую форму власти какие-либо изменения. Таким образом, самый главный пункт разногласий отпадает и открывается почва для новых переговоров. По крайней мере, у нас об этом поставлен вопрос некоторыми из сочленов. Ваше соглашение считаем очень удачным и важным.
Второй ваш упрек относится к тому, чтобы мы как можно меньше занимались законодательством, ограничив себя рамками военно-походного управления. Поскольку речь шла бы о походе, о быстром продвижении вперед, вы были бы правы. Но когда мы засели здесь на ряд долгих месяцев с августа по сей день, когда впервые у нас рождается надежда вырваться отсюда на Север, невозможно было обойтись без более прочных норм. Пришлось проявлять здесь верховную власть и верховное управление, создавать законы, хотя бы самые необходимые. Допустим, что в некоторых случаях могли быть излишества, но это было бы так неизбежно, раз машина стала работать. Теперь, когда все мысли устремлены па Север, и в этом отношении будет желательное для вас улучшение.
Мы не притязаем на то, чтобы принести (свет) для всей России и отсюда устроить все необъятное море русских нужд и отношений. Но мы имеем свой опыт, свою область, хотя пока и небольшую, и станете ли вы возражать против нашего желания внести в общую сокровищницу свои усилия, свои итоги?! Отлично понимаем, что эти итоги не окончательные, но они созрели за год работы не только обдумывания, но и действия. Не отвергайте их зaранее.
Глубоко скорбим и тяжело переживаем ваше бедственное физическое положение. Сердце замирает, когда читаем ваши письма о голоде, холоде и болезнях в Москве ина Севере. Но счастливы видеть вас бодрыми и твердо верующими в спасение. Твердо верим и мы, многие из нас глубоко убеждены, что не пройдет и три-четыре месяца, как Россия снова станет одной из самых могущественных стран Европы. Но еще ранее жаждем быть у вас в нашей бесконечно милой Москве и быть не чуждыми и непонятными вам, а по-прежнему близкими и родными.
Что касается денег, то здесь дело обстоит не так просто, как вы думаете. Иностранные источники сейчас закрыты, с валютой так трудно, как нельзя себе представить. Остается только один источник средств – кредитные рубли. Но тут новое затруднение ― в каких денежных знаках вам посылать? Все это обдумаем, исследуем почву и немедленно сообщим.
Поклонники старомосковского дипломата целуют неизменно юного дядю Коку. Друзья все вместе.
Просим уведомить, не отразился ли недостаток средств НЦ на тех ежемесячных выдачах, о которых мы просили и просим с этим
посланным. В случае недостатка убедительно просим принять самые энергичные меры к снабжению указанных лиц путем средств, заимообразно полученных. Очень надеемся на дядю Коку и чрезвычайно беспокоимся, что армии могут остаться без средств или что в получении их выйдет задержка. Облегчите нашу тоску сообщением неизменности ваших дружественных забот.
[ПИСЬМО Н. И АСТРОВА. 24 АПРЕЛЯ 1919 ГОДА]
Дорогие друзья и дорогой дядя Кока. Сегодня, 24 апреля с. г., нам доставили ваше большое послание от 8 (21) марта. Пришлось задержать нашего курьера, который был уже на отлете, чтобы дать теперь же ответ на ваши вопросы и указания. К сожалению, текст ваш дошел к нам в значительной части испорченным, и при воспроизведении его многие места остались неразобранными.
Страшная картина, которую вы даете, и потрясает за вас, и радует за общее дело. Очевидно, процесс идет к концу. Болезнь изживается. Организм изранен, истерзан, но не убит. Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно. Они раньше нас прочитали ваши известия и весьма ими довольны.
Прежде чем ответить на ту часть письма, в которой говорится о достигнутом у вас соглашении и ответить на вопросы, (достаточны ли формы) здесь необходимого объединения, позвольте сообщить вам два новых и чрезвычайно радостных факта: армия Деникина от обороны перешла в наступление и движения ее сильны и победоносны. После разгрома двух, на Северном Кавказе, пришлось «отгрызаться» от наседавших на нее со всех сторон полчищ, безмерно превосходных по силам. За это время армии Деникина приоделись ………………….. благодаря помощи англичан, и теперь (созревает) обширный план. Это новый план взамен того, который (брошен) с тех пор, как обещания союзников провалились и от расчетов на их участие, хотя бы только в виде обеспечения тыла, пришлось отказаться. Новый план начинается полным успехом. 8-я и 13-я армии красных ……………………… остальные митингуют, разлагаются, бегут, сдаются, растворяются, (а в тылу) у них разрастаются восстания казаков. Чувствуется, что вы пришли в движение, настроение поднялось, люди стали выше ростом, голоса стали громче. Можно верить, что это движение, начавшись, уже не остановится. Недавно сообщено было, что путь на Николаев открыт. Цель движения – соединение с Деникиным; соединение это будет не случайным, а результатом согласованных действий, результатом уже состоявшегося объединения действий. Сочетание с ним должно принести спасение России и наметить ту равнодействующую линию, которая и должна определить характер той власти, которая временно будет управлять страной и пролагать начала права, порядка и свободы. Эта власть сложится на основании реальных фактов, которые будут результатом действующих ныне сил. На улучшение качества этих действующих сил и должно быть направлено в настоящее время все внимание и все усилия. Это мы посильно и делаем здесь, сознавая, что армия Деникина является при настоящих условиях лишь одним из слагаемых, только участником в большом общем процессе. В этом для нас большое утешение.
Итак, переход в наступление – это первое радостное известие, которое мы вам посылаем отсюда. (Второе – это) свидетельство о том, что среди крушения идеи старого разврата, который внесла война, благородная Англия сохранила высокую человеческую культуру. В посылаемых вам материалах вы еще найдете наше смущение по поводу недавнего поведения англичан в Закавказье, поведения непонятного, так не похожего на джентльменов. Мы протестовали. А с падением французов, с обнаружением того, что у присланных сюда французов животные инстинкты и злоба одержали верх над доблестью и благородством, англичане резко изменили свою политику в отношении к нам и дали образец высокой культуры и человечности; их помощь армии Деникина, их заботливость о русских беженцах, которых французы держали как скотов, умиляют и вызывают чувство глубокой признательности; это действительная помощь в трудную пору, какова будет плата за эту помощь, (пока) это не смущает. Платить нам придется всему миру, думаю, что охотнее русский народ будет (платить) за услугу друзьям, нежели тем, кто обманул его и ……………….. оскорбил именно, как поступили французские «колониальные» генералы с нами и как поступают французские социалисты, защиты которых поехали искать наши неудачливые политиканы из Одессы. Недалеко то время, когда причины позорного оставления французами Одессы и ранее Николаева и Херсона с несметными запасами нашего военного добра, которое они не дали нам взять, будут обнаружены. У нас есть достаточное количество данных, чтобы не без основания предполагать здесь сознательное предательство подкупленного германцами (злоба) колониального полковника Франше Д'Эспере. Говорят, что французы (конечно, одесские) оставили ее по распоряжению немцев.
