¾Всемогущий Боже!.. Это ты!.. Серафим!.. Как ты мог помыслить!
¾Простите! Пощадите! Дьявольское навождение! — падая на колени перед настоятелем и со слезами на глазах, молил он о прощении.
¾Я свое дело сделал, отец Валентин, позвольте мне теперь удалиться. Примите от него драгоценности и успокойтесь. Надеюсь, что ни огненное знамение, ни призрак у вас в обители больше не появятся. Творец их — ваш келейник Серафим. Судите его своим монастырским судом. Лично мне он не нужен. А на всякий случай предлагаю вам велеть осмотреть подземный ход и подкоп и основательно заделать их, если обитель думаете оберечь от двуногих крыс...
Заперев двери ризницы и соборные, все трое вышли на монастырский двор.
Путилин откланялся отцу настоятелю и поехал домой.
РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО ДЕВОЧКИ
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СЕМИЛЕТНЕЙ ДЕВОЧКИ ИЗ ПОЕЗДА
Грязный вагон третьего класса поезда, подъезжающего к губернскому городу Минску, был битком набит обычной публикой.
Большинство ее состояло из евреев, так как Минск в то время был густо, почти сплошь заселен ими. Евреи — преимущественно бедняки, не принадлежавшие к золотой еврейской буржуазии, а мелкие торговцы — одеты были грязно, неряшливо, в свои тогдашние традиционные засаленные лапсердаки, в характерных суконных, а большей частью бархатных картузах, из-под которых длинными завитушками-локонами опускались пейсы. Некоторые из них дремали; другие, наоборот, вели оживленную беседу на своем быстром гортанном языке; третьи, закусывая селедками с булкой, апатично глядели в вагонные окна, за которыми мелькали поля, почти уже свободные от снега, так как стояла ранняя весна.
Но среди еврейских пассажиров в этом вагоне третьего класса находились и трое русских: женщина, мужчина и девочка лет шести-семи.
Женщина средних лет, понурого вида, одетая чисто, но бедно, сидела на одной лавке, по-видимому вся уйдя в свои тоскливые, грустные думы; мужчина — высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе с широкими полями — на другой.
Девочка, прелестный ребенок с вьющимися белокурыми волосами все время вертелась около женщины, лепеча своим тоненьким детским голоском:
¾ Мама! Мы скоро приедем?
¾ Скоро, скоро, детка! — отрываясь от дум, отвечала мать, с невыразимой нежностью поглядывая на девочку.
¾ А мы поедем на лошадке? — не унималась девочка.
¾ Да, да... — рассеянно отвечала женщина. Прошел кондуктор.
¾ Сейчас Минск. Ваши билеты! — громко провозгласил он.
Теперь в вагоне началось то суетливое движение, какое всегда наступает при приближении поезда к крупным центрам его остановки.
Одна лишь женщина оставалась покойно-равнодушной, не трогаясь с места и глядя тоскливым взором в окно.
Укладываться ей, очевидно, было не надо, так как с ней не было никаких вещей.
Поезд подошел к станции.
Почти в ту же секунду испуганный женский крик прорезал гул суматохи:
¾ Женя! Женечка, где же ты?
Некоторые из пассажиров остановились. Слишком уж много тревоги прозвенело в надтреснутом голосе женщины.
Женщина в испуге металась по вагону, не переставая кричать все одно и то же:
¾ Женя, дитя мое, где ты? Господи... — Лицо ее было искажено страхом, ужасом. Она, толкая всех, как безумная, бросалась в разные стороны вагона, заглядывала под лавки, выбегала на площадку, и ее крик становился все более и более отчаянно-страшным.
¾ Что такое? Что случилось? — слышались возгласы пассажиров. — Кого ищет эта женщина?
¾ А кто ее знает... — недовольно буркали некоторые, не могущие, благодаря суматохе-давке, выбраться из вагона.
А женщина выбежала уже на платформу, которая огласилась ее безумным воплем:
¾ Спасите! Помогите! У меня пропала дочь! — Она, точно тигрица, заступила путь выходящим, простирая к вагону руки.
К месту происшествия стали сбегаться досужая публика и пассажиры.
Вскоре огромная толпа образовала тесный круг, в середине которого стояла женщина, ломая в отчаянии руки, с побелевшим, перекошенным лицом.
Толпа шумела, глухо волновалась.
¾ Что? Что такое?
¾ Да вот у женщины что-то украли... Вещи какие-то.
¾ Неправда, не вещи, а дочь у нее пропала.
¾ С поезда упала.
Нестройный гул толпы все усиливался.
¾ Господа, позвольте, позвольте... дайте пройти! — раздался громкий голос жандарма.
Появилось в полном составе все железнодорожное начальство станции.
Страшное, нудное женское рыдание, переходящее в истерику, оглашало перрон вокзала:
¾ Ай-ай-ай! Ха-ха-ха!.. Дочка моя... Женечка!..
¾ Сударыня, ради Бога, успокойтесь! — говорил женщине тучный жандармский чин. — Вы объясните, что случилось? У вас, вы говорите, пропала дочь? Когда?..
¾ Сейчас... подъезжая... она была около меня. Я с ней сейчас говорила... вдруг хватилась — ее нет.. В несколько минут... Ради всего святого, найдите мою дочь!
И женщина, давясь слезами, умоляюще протянула жандарму дрожащие руки.
¾ Сколько лет вашей дочери?
¾ Семь... семь лет моей ненаглядной Женечке.
¾ Она выходила куда-нибудь? Вы не заметили этого?
¾ Не знаю... я смотрела в окно. — К группе властей протиснулся высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе.
¾ Да, я видел сам, что у этой женщины был ребенок. Прелестная белокурая девочка... — послышался его резкий голос. — Бедная женщина! Я видел, как она любовно относилась к своему ребенку, как она целовала его головку. Это ужасно!
В толпе раздались сочувственные возгласы:
¾ Бедная мать!
¾ Но как так невнимательно следить за ребенком! — укоризненно шептала какая-то разодетая барынька.
С некоторыми, наиболее нервными и чувствительными, пассажирами началась истерика.
¾ Пригласите врача! — отдал приказ жандармский офицер. — Вы не заметили, за сколько минут до прибытия сюда поезда исчезла девочка?
¾ Нет, ротмистр, не заметил.
¾ Осмотреть весь поезд! — отдал он приказ низшим жандармам. — Сударыня, успокойтесь... Доктор, окажите помощь!
Женщина, подхваченная вовремя на руки, впала в глубокий обморок.
Толпа все прибывала, росла.
¾ Если ребенка не окажется в поезде, — обратился он к начальнику станции, — придется прийти к заключению, что он, выйдя на площадку вагона, упал с перехода между вагонами на путь. Сделайте распоряжение о немедленном осмотре пути, дорогой У.!
¾ У вас мелькает только одна такая догадка? — обратился к офицеру пассажир в фетровой шляпе. — А вы не думаете, что несчастную девочку могли похитить?
¾ Похитить? С какой стати? — строго поглядел на непрошеного собеседника жандармский чин.
¾ С какой именно, я, конечно, не знаю и не смею утверждать, но... разве у нас мало пропадает детей чрезвычайно таинственным и бесследным образом? Вы простите, что я позволяю себе вмешиваться в это дело, но горе матери меня слишком глубоко захватило. Не находите ли вы, ротмистр, странным, что исчезновение христианских детей всегда наблюдается перед наступлением еврейской пасхи?
Высокий мужчина проговорил это громким голосом, резко, ясно, спокойно.
При этих словах толпа замерла.
Воцарилась удивительная тишина. В толпе находилось много евреев, и лица их вдруг побледнели...
¾ Позвольте, милостивый государь... — смешался от неожиданности этого странного заявления жандармский ротмистр. — Я попрошу вас взвешивать ваши слова. Вы, не имея данных, бросаете чересчур резкое и тяжкое обвинение. По какому праву? На каком основании?
¾ По праву наблюдений, которые я производил над исчезновением христианских младенцев, и на основании изысканий многих авторитетов, доказывающих, что у евреев существуют страшные ритуальные убийства... Странное дело, вернее, совпадение... Вы посмотрите: до еврейской пасхи осталось несколько дней, и... вот сейчас в поезде, в котором ехала такая масса евреев, чудесным образом пропадает у матери-христианки ее дитя..
