Ужас охватывает то, что называется у Ехменьева душой. Волосы становятся дыбом.
— Пустите! Дьяволы! Пустите!
И, весь облитый холодным потом, вскочил Ехменьев.
Вскочил — и затрясся: перед ним стояло белое привидение. Белая мантия, длинная-длинная. Большой красный крест на груди.
Сомлел лютый помещик. Хочет перекреститься — пьяная рука не подымается.
А голос, таинственно чудный, гремит ему:
— Покайся, нечестивец! Покайся, пока не поздно! Дашь ли ты мне клятву в том, что не будешь больше мучить, пытать горемычных бедняков?
— Кто... кто ты? — в смертельном ужасе лепечет Ехменьев.
— Я — кровь замученных тобой. Я — совесть твоя. Во мне все муки, все страдания бедных рабов тьмы.
Широко раскрыты глаза Ехменьева. А страшный призрак все удаляется, удаляется...
И исчез.
С полчаса сидел лютый помещик, как оглушенный. Потом вдруг вскочил, словно зверь разъяренный:
— Сергунька!! Эй! Сюда!
И когда тот предстал перед ним, хрипло бросил ему:
— Дьявольское искушение. Пора теперь. Идем.
Мертвенно тихо было в старопомещичьем доме. Слышно было, как скребутся мыши, как тикают часы.
ПЫТКА ИВАНА ГРОЗНОГО. АРЕСТ ЛЮТОГО ПОМЕЩИКА
Страшно Евдокии Николаевне.
Хоть и хочется ей, мучительно хочется верить в то, что этот неведомый, загадочный Путилин спасет ее, а все же страх холодной змеей заползает ей в душу.
— Защити, спаси, помилуй! — молится она.
Шаги... что это? Как-будто не один он идет. Кто же с ним может быть?
С ужасом уставилась она на дверь.
В дверях стоял Ехменьев, а за ним — ловчий Сергунька.
— Что это значит? Как вы смеете приводить ко мне в спальню ваших слуг?
Гневом загорелись глаза бедной женщины. О страхе даже забыла.
А муж-зверь все ближе и ближе подходит к ней.
— Зачем ловчего к тебе привел? Сейчас узнаешь. Молись! Настал твой последний час. И умрешь ты такой смертью, что тайна ее никем не будет разведана.
— Ты с ума сошел, зверь?! Ты — пьян. Поди, проспись.
Ехменьев мигнул пьяному ловчему.
Миг — и тот бросился на свою госпожу. Только теперь, когда она очутилась в сильных, потных лапах челядинца, Евдокия Николаевна поняла, что ей, действительно, готовится что-то страшное, роковое.
Она громко жалобно закричала:
— Спасите! Боже мой, за что? За что?
— За измену, проклятая!
— Богом клянусь, не изменяла тебе я!
— Вали ее на кровать! Да держи рот, дьявол, чтоб она не кричала!
Грязная рука зверя-ловчего зажала рот барыне. О, этого еще не приходилось испытывать холую! И он совсем осатанел.
Он бросил ее на кровать грубо, с наслаждением.
— На полотенца! Вяжи ее, руки и ноги привязывай к кровати!
Лицо Ехменьева было страшно.
В смертельном ужасе билась Евдокия Николаевна. Но что она могла сделать с двумя негодяями?
— Начинай!
И ловчий начал ее щекотать.
Безумно страшный крик пронесся по спальне. Так кричала и та горемычная Варвара, над которой Ехменьев сделал пробу пытки Ивана Грозного.
— На смерть ее! Слышишь, на смерть! — исступленно выкликал он.
— Стойте, подлецы! Ни с места! — раздался громовой голос.
Испуганный крик Ехменьева и ловчего был ответом на него.
В страхе и ужасе обернулись они и... остолбенели: в дверях с револьвером в руке стоял Путилин.
— Ого! За пытку Иоанна Грозного принялись? Стало быть, никаких следов? Правильно! Кто от щекотки умрет, знаков насилия иметь не будет. Ловко придумали! Но только Путилину иногда удается и такие дьявольские махинации разрушать.
Первым опомнился Ехменьев.
С перекошенным от бешенства лицом рванулся он к своему врагу.
— Выглядел?
— Выглядел.
— Дьявол! Не человек, а черт!
— Спасибо на добром слове, господин Ехменьев, а только ручки позвольте: в кандалы вот ручки заковать следует.
Быстрым движением Путилин разрезал путы несчастной Евдокии Николаевны, находившейся в глубоком обмороке.
Ехменьев был багровый.
— Как вы смеете касаться моей жены?
— Если ваш ловчий позволяет себе это, то я полагаю, что мне сам Бог простит.
Ловчий Сергунька стоял окаменелый.
— Бери его! Ну? — крикнул Ехменьев указывая на Путилина. — Кончай его.
— Браво! Вот это еще больший козырь в моих руках! Я полагал, что вы господин Ехменьев, окажетесь остроумнее.
Путилин быстро подскочил к портьере и отдернул ее.
— Прошу, вас, господа. Теперь вы поверите, быть может, что у вас под носом живет настоящий преступник. Вы, надеюсь, слышали все? Вы видели все?
В спальню несчастной Ехменьевой входили власти города Н-ска.
— Именем закона я прошу вас арестовать помещика Евграфа Игнатьевича Ехменьева по обвинению в предумышленном покушении на ее убийство.
— Это... это клевета!.. — заревел от бешенства лютый помещик.
— Извините, господин Ехменьев, ни о какой клевете не может быть и речи. Мы сами, помимо господин Путилина, все слышали, все видели.
Арест богатейшего лютого помещика произвел необычайную сенсацию во всей Н-ской губернии.
Было назначено секретное расследование, результатом которого явились «раскрепощение» жены тирана и отдача последнего под опеку и надзор полиции.
В КОГТЯХ ОДЕССКИХ ДЕМОНОВ
ТАИНСТВЕННАЯ КОНТОРА Л. КОПЕЛЬМАНА
На одной из центральных одесских улиц над подъездом каменного дома красовалась скромная вывеска:
«Комиссионерная контора Л. Копельмана».
Какие функции, какие комиссии выполняла эта контора, — никто доподлинно не знал.
Те, которые поднимались по лестнице этого дома, видели, что в контору звонились молодые люди, больше все — семитического типа, одетые со щегольством дурного тона, а также и какие-то толстые дамы, «в шелках и бархатах», увешенные чудовищно толстыми цепочками и браслетами.
«Что они там делают?» — проносилась, порой, в чьей-нибудь голове любопытная мысль.
Но так как контора вела себя изумительно тихо и благородно, то скоро на нее махнули рукой и она перестала интересовать местных аборигенов.
Контора состояла всего из двух комнат, обставленных почти убого: несколько столов, крытых черной клеенкой, широкий диван, венские стулья, счета на крючках стенных, висячие лампы.
Вот и все убранство Копельмановского помещения. В первой комнате шел взволнованный разговор между толстым, полулысым господином с черными, выкрашенными усами и двумя юркими молодыми людьми. Первый был Копельман, вторые — его агенты. Лицо Копельмана было красно, озлобленно.
— Это уже себе безобразие! — кричал он с сильным еврейским акцентом.
— Но чем мы виноваты?
— Тем, что столько времени ни черта не делаете!
— Когда не удается... Ну, что же поделаешь тогда?
Копельман даже затопал ногами.
— А деньги брать умеете? Каждую неделю вы требуете авансы, а сами...
— Извиняйте нас, Лазарь Борухович, эти авансы идут, ведь, в счет платы.
— Еще бы я вам дарить деньги стал! — злобно расхохотался владелец таинственной конторы. — А вы думаете легко деньги вперед авансами давать? Откуда я буду их брать, коли нет оборота? Вы только все сосете Лазаря Боруховича, а Лазарь Борухович совсем без денег сидит!
— Ну, положим… — усмехнулся один из агентов.
Копельман побагровел:
— Что? Вы считали у меня деньги в кармане?
— А отчего бы и не знать их, господин Копельман? До нас доходят слухи, за сколько вы продаете то, что мы добываем.
