В кабинет вошел отлично одетый, полуседой господин.

— Вениамин Лазаревич Коган, — представился он моему знаменитому другу.

Я вздрогнул, насторожился.

«Вот так штука! Коган! Да ведь Быстрицкий только что говорил о Когане, об отце исчезнувшей девушки. Неужели это он?» -подумал я.

Второй посетитель был взволнован не менее первого. Один только Путилин был беспристрастен.

— Господин Коган из М.? — спросил он.

— Да, ваше превосходительство. А вы, простите, откуда же это знаете?

Ироническая улыбка пробежала по губам великого сыщика.

— Я обязан знать всего понемногу. Чем могу быть полезен вам?

Коган хрустнул пальцами.

— Не только полезны, а можете прямо спасти меня. Я готов заплатить десятки тысяч...

— Виноват, я просил бы вас помнить, что вы находитесь не у комиссионера, а у Путилина, поэтому разговор ваш о деньгах я нахожу более чем неуместным и странным.

Миллионер-еврей из М. осекся.

— Простите, ваше превосходительство...

— Объясните, что привело вас ко мне.

— Горе, страшное горе. У меня исчезла дочь.

— Рахиль? — быстро задал вопрос Путилин.

Коган подпрыгнул на кресле:

— Как? Вы и это знаете?

Изумлению, почти священному ужасу почтенного еврея не было границ.

— Ну-с, господин Коган, потрудитесь рассказать, что такое стряслось с вашей дочерью.

Перепуганный, взволнованный миллионер начал длин­ный, подробный рассказ.

Он мало чем разнился от того, что было уже нам известно от Быстрицкого за исключением лишь вокзала, вагона и непостижимого исчезновения из него девушки.

— Я поклялся святой Торой, ваше превосходительство, что не допущу совершиться этому ужасу — переходу моей дочери в христианство. Я глубоко убежден, что вы понимаете мои отцовские чувства и чувства верного, чтущего свою религию, еврея. Станете ли вы осуждать меня за это?

— Ни на одну секунду. Я сам держусь взгляда, что всякий человек должен жить и умереть в своей вере. — На глазах Когана выступили слезы.

— О, я не ошибся в вас, глубокоуважаемый господин Путилин! Недаром многие из нас благословляют вас за дело Губермана, когда вы сняли с нас позорное обвинение в совершении ритуального убийства девочки.

— Ваша дочь бежала вечером?

— Да! — изумлялся все более и более М-й крез. — Я на другой день решил повезти ее за границу. Я был убежден, что там она успокоится, что угар этой первой молодой любви, обычный в ее возрасте, пройдет, что она забудет мимолетное увлечение. И вдруг все пошло прахом. Моя дочь исчезла!

Голос Когана перехватывался волнением.

— Что же вы думаете относительно этого?

— Что! Разумеется, только одно: она бежала к нему, к этому, простите, проклятому совратителю.

— Вы его не знаете?

— Нет. О, если бы я его знал! — Угроза, смертельная ненависть зазвенели в голосе бедного отца.

— Вы обращались к М-м властям?

— Обратился. Но, говоря откровенно, я плохо верю в талант наших местных властей.

— Так... так. Скажите, господин Коган, у вас много врагов?

Коган печально улыбнулся.

— Если у всякого человека, ваше превосходительство, их немало, то у богатого их особенно много. Зависть — пло­хой пособник дружбы.

— Среди какого населения у вас большее количество врагов, недоброжелателей: среди русского или еврейского?

Коган развел руками.

— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос: ей богу, не считал.

— Итак, вы просите моего содействия?

Миллионер-еврей схватил Путилина за обе руки.

— На коленах готов умолять вас, господин Путилин! Оты­щите мою дочь! О, если бы вы знали, как я люблю мою Рахиль!

Путилин подумал минуту.

— Хорошо. Ваше дело меня очень заинтересовало. Се­годня вечером я выеду в М.

Когда Коган ушел, великий сыщик привел снова в кабинет Быстрицкого.

— Стало быть помочь вам?

— Господин Путилин! Ваше превосходительство! Сделайте милость!

— Хорошо. Уезжайте в М. Я еду туда.

— Что ты скажешь, доктор?

Путилин стоял передо мной, улыбаясь.

— Могу сказать только одно, что мы едем в М. Остальное для меня так же темно и непонятно, как и все, за что ты берешься.

Путилин рассмеялся.

— А ты сам, Иван Дмитриевич, разве понимаешь что-нибудь в этой абракадабре?

— Нет, нет... Успокойся, доктор, не обижайся. Я... я тоже еще не начал выводить свою «кривую». Скажу тебе одно: нам надо решить уравнение с несколькими неиз­вестными.

— Непостижимый случай! — вырвалось у меня. — Отец обвиняет в похищении девушки «тайного» жениха, жених — отца.

Путилин посмотрел на часы.

— Время летит. Мне надо еще распорядиться. Поез­жай и собирайся. В девять десять я буду на вокзале.

Когда я приехал на вокзал, Путилина еще не было. Вскоре явился и он.

Нос к носу, садясь в вагон, мы столкнулись с Коганом.

— Господин Путилин! — так и рванулся к моему другу миллионер.

Путилин холодно заметил:

— Хотя мы и едем в одном поезде, но помните, что встречаться мы с вами не должны. Вы не забывайте, что за нами могут следить...

— Кто? — побледнел Коган.

— Если бы я знал, кто, то, поверьте, не поехал бы на раскрытие вашего дела, — усмехнулся Путилин.

Утомительно долго тянулся поезд.

Путилин почти не спал.

Глядя на моего знаменитого друга, я замечал, что он сильно волнуется. Видимо, какая-то тревожная мысль обуревала его гениальную голову.

— Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, — посоветовал я ему.

— А? Что? — спросил он меня рассеянно.

Для меня становилось ясным, что он выводит свою хитроумную «кривую».

Для меня, как доктора-клинициста, всегда являлась загадкой поразительная способность этого человека предвидеть то, что было совершенно темно, неясно. В Путилине я видел какого-то особенного прозорливца духа, на нем, поверите ли, я учился.

Мы подъезжали к М.

Оставалась еще одна станция до города, населенного в то время почти сплошь евреями.

Прошел кондуктор.

— Ва-а-ши билеты, господа!

При виде сертификата Путилина, «обер» взял под козырек.

— Сейчас последняя станция до М.?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Станция «Ратомка»?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Сколько верст до М. от нее?

— Шестнадцать.

Поезд стал замедлять ход.

— Ну, доктор, мы сейчас выйдем на этой станции, — обратился ко мне Путилин.

— Зачем?

— Так... хочется ноги размять. Чемодан свой бери с собой.

Я ровно ничего не понимал.

— Зачем же брать чемодан, Иван Дмитриевич, если мы выйдем на несколько минут?

— Мы может быть, останемся там до следующего поезда.

Когда мы выходили из вагона, я заметил выглядывавшего из своего окна миллионера Когана.

При виде нас с чемоданами в руках, сильнейшее изумление и даже испуг отразились на его лице.

«Что, дескать, это означает, что Путилин со своим доктором не едут до М., а вылезают на последней станции? Уж не раздумал ли великий сыщик браться за мое дело?» — так и светилось в глазах бедного отца.

Но, помня приказание Путилина, он не осмелился ни подойти, ни спросить.

Путилин направился к конторе начальника станции.

Раздалась трель обер-кондукторского свистка — и поезд отправился дальше.

Станция была маленькая, жалкая, унылая.

— Что вам угодно? — далеко не любезно обратился к Путилину сумрачный начальник станции.

Путилин положил чемодан на кожаный диван.

— Прежде всего, как видите, избавиться от чемодана, а потом...

Начальник станции вспыхнул, как порох.

— Позвольте, милостивый государь, по какому праву вы сваливаете ваши вещи в моей конторе? Для этого есть иное помещение.

— По какому праву? По праву начальника Петербургской сыскной полиции. Я — Путилин.