— Так в чем же дело?
Какая-то глухая борьба происходила в старике.
— Я... я думал это оставить в тайне, так как мне страшно больно разглашать то, что случилось, но теперь, видя ваше доброе, горячее участие, я не считаю себя вправе скрыть от вас происшедшее.
— Да в чем же дело? — нетерпеливо вырвалось у Путилина.
— Дело в том, что я совершенно напрасно побеспокоил вас всех, господа, и в особенности вас, глубокоуважаемый господин Путилин. Дочь моя вовсе не похищена.
— Как? — вырвался у всех изумленный возглас.
— Я получил от нее письмо.
— Вы получили письмо от вашей дочери?
— Да.
Начальник одесской сыскной полиции торжествующе поглядел на жандармского полковника.
— Что я вам говорил? Не был я прав? — тихо прошептал он тому на ухо.
— H-да... — развел тот руками.
— Вы можете мне показать, господин Назимов, это письмо? — твердо произнес Путилин.
— Я даже обязан это сделать. Я так виноват перед вами, что обеспокоил вас, ваше превосходительство.
Назимов, трясущимися руками, вынул из бумажника письмо и подал его великому сыщику.
— Вы позволите прочесть его вслух? — обратился Путилин к несчастному отцу.
— Делайте, что хотите! — с отчаянием махнул рукой Назимов.
Нервы его сдали.
Он глухо зарыдал, тряся седой головой, бессильно опустился на широкий кожаный диван.
Я присутствовал при этой сцене и я счел своей обязанностью врача оказать медицинскую помощь Назимову.
— Итак, господа, прошу вас выслушать письмо, — раздался бесстрастный голос Путилина.
И он начал читать:
«Мои дорогие папа и мама! Простите меня за тот обман, который я разыграла перед вами и знайте, что на самом деле я вовсе не похищена, а увезена по доброй воле. У меня не хватило смелости признаться вам в том, что я полюбила человека, за которого, я знаю, вы не согласились бы отдать меня замуж. Наши же отношения зашли так далеко, что брак необходим. Сию минуту я не рискую явиться к вам; под влиянием остроты момента вы навряд ли отнесетесь ко мне с великодушным милосердием. Пишу вам для того, чтобы успокоить вас, что я жива, здорова, день и ночь думаю о вас и о том моменте, когда вы простите вашу нежно вас любящую дочь. Я приду к вам, дорогие папа и мама, через несколько месяцев. Примете ли вы тогда вашу Женю, которая невольно причинила вам столько тревог, волнений? Я счастлива: я полюбила хорошего человека, с которым и пойду вместе, рука об руку, по жизненному пути и вскоре упаду к вашим ногам. Ваша Женя».
Все были поражены.
— Вот оно что! — в раздумьи протянул жандармский полковник. — Самый обыкновенный случай увлечения молодости.
— М-да, — послышались разочарованные голоса. Назимов, правда тише, но все еще рыдал.
— Так что, наше вмешательство теперь излишне? Или вам угодно продолжать все-таки поиски вашей дочери? — спросил отца начальник одесской сыскной полиции.
Старик сокрушенно махнул рукой.
— Что уж теперь искать? Все равно дело сделано. Господи, стыд-то, позор какой! Осрамила, ославила! Мог ли я думать, что она, моя Женечка, выкинет такую штуку?
Путилин внимательно рассматривал письмо беглянки.
— Вы, убеждены, что это почерк вашей дочери? — вдруг быстро, неожиданно задал он вопрос Назимову.
— Да. Ее, ее почерк.
— Вы твердо в этом уверены?
— Мне ли не знать почерка дочери моей? — уныло ответил Назимов.
— У вас нет ли с собой чего-либо, написанного ею, кроме этого письма?
— Да вот, дорогой господин Путилин, ее поздравление, когда она уезжала в Москву.
Путилин так же пристально стал разглядывать розовый листок бумаги.
— Да, да, это почерк вашей дочери. Ну, что делать, я прокатился, кажется, зря в Одессу. Это первый случай в моей практике. Во всяком случае я очень рад, что дело не носит кровавого характера. Могло быть хуже. Прощайте господа!
Все бросились к Путилину.
— Вы уже собираетесь уезжать, ваше превосходительство? Вы бы хоть отдохнули. Ах, Боже мой, такой необыкновенный случай, зря обеспокоили вас...
— Ничего, ничего, господа... — ответил великий сыщик.
Назимов со слезами на глазах благодарил и извинялся...
Мы приехали в «Европейскую» гостиницу, где остановился Путилин.
— Не правда ли, доктор, мы сыграли дурака?
— Ты-то тут при чем, Иван Дмитриевич?.. Обидно, конечно... Когда же мы едем?
— Да сегодняшнюю ночь надо провести еще здесь. Признаться, устал я изрядно, путь от Петербурга до Одессы не ближний.
Утомленный, я прилег на оттоманку и задремал. Когда я очнулся от сладкой дремоты, Путилина в номере не было. «Великолепный» наряд еврейского джентльмена лежал на кресле; чемодан был раскрыт. Валялись краски, гримировальные карандаши.
В «ВЕСЕЛОМ» ДОМЕ. НОВЫЙ АГЕНТ ГОСПОДИНА КОПЕЛЬМАНА
Как потом оказалось, Путилин, переодевшись и загримировавшись, оставил меня спящего и вышел из гостиницы.
Одесса еще и не думала о сне.
Город заграничного типа любил вечернюю и даже ночную жизнь.
Когда знаменитый сыщик очутился на широком тротуаре нарядной улицы, он невольно задал себе вопрос:
— Ну-с, что же теперь делать? Предо мной огромный город, который я к тому же и не знаю. В этом городе я хочу отыскать исчезнувшую девушку. В руках у меня никаких следов, за исключением письма. Отступить?
Эта мысль привела Путилина в бешенство.
Отступать! Ему, который еще никогда не пасовал, придется бросить карты и прекратить игру?
«Но, ведь, это чистое безумие! Найти немыслимо. Помощи от одесских коллег ждать нечего. Уезжай, уезжай!» — шептал ему таинственный голос.
— А моя «кривая»? А что если я не ошибся? — Путилин нанял фаэтон и велел везти себя в порт. Там он побывал в главной пароходной конторе. Несмотря на вечерний час его карточка возымела действие и он получил все необходимые ему сведения.
— Так что на этих днях в Константинополь пароход не отправлялся?
— Нет.
— А когда будет отправка?
— Завтра в три часа дня.
— Благодарю вас.
Путилин сел в фаэтон и обратился к кучеру:
— Скажи, любезный, какой у вас самый дорогой, самый шикарный веселый дом?
Извозчик, подумав, ответил:
— Вези меня туда. Ты подождешь меня, я тебе щедро заплачу.
С чувством глубокого отвращения, а вместе с тем и искренней жалости к горемычным обитательницам притона, входил туда Путилин.
«Что делать, мы, как и доктора, обязаны для пользы дела входить всюду...» — шептал он про себя.
Чтобы не показаться «подозрительным», ему пришлось притвориться пьяным.
— Шампанского! — слегка заплетающимся языком отдал он приказ нарядной, но отвратительной мегере. Засуетились все.
— Кажется, «гость» — богатый и важный, — послышался шепот.
И вскоре благороднейший сыщик сидел в комнатке с розовым фонарем и беседовал с миловидной, но сильно накрашенной барышней.
— Скажите, как вы попали сюда? Как, вообще, вербуются новенькие в это печальное место?
Путилин вынул пятьдесят рублей и подал девушке.
— Возьмите себе на конфеты за то, что поболтаете со мной. Я — очень любознательный человек.
Барышня обрадовалась.
— Да как попадаем? Некоторые сами являются, других по большей части доставляют скупщики живого товара, коммиссионеры. Они продают нас хозяйке.
— Кто эти коммиссионеры?
— Разные есть. Большей частью — евреи.
— Но вы вот, например, через кого попали сюда? — Тоска и злоба засветилась в глазах девушки.
— Тоже через одного такого... подлеца...
— Вас обманули?
— Да. Место обещали. Поверила, дура, польстилась на жалованье большое и попала сюда. Год уже скоро. А уж отсюда известно, не вырвешься.
— Много таких поставщиков?
