— Привет, Сеня! Мы с тобой сейчас, как два богатыря, съехались! Давай, земляк, по-хорошему поговорим… — А улыбка у Ющенко была змеиная. Каким-то чутьем я понял — он будет ловить меня на доверчивости и выстрелит первый, без предупреждения. Я угадал тогда стремительное движение его руки к нагану, но достал-таки его первым — шашкой… Банда, не приняв бой, бежала… Ушел с остатками банды и Чернышов, казачий офицер. Молодым он тогда был, а лютовал как зверь! А потом как сквозь землю провалился — сколько я его ни искал — никаких следов! И вот он при немцах откуда-то вынырнул. А сейчас опять — в банде… Учти — это очень опасный зверь. И не повторяй моей ошибки!

…Прозоров лежал на узкой койке и ворочался с боку на бок. Он специально поселился в этот дом — его хозяин был то ли в банде, то ли где-то дезертировал. Хозяйка сперва была против такого квартиранта, но потом махнула рукой: «А, будь что будет!» Комнату Прозорову выделила без окон — там, видимо, был чулан, объяснив просто: «Так вам будет лучше…»

Утром, когда Прозоров встретился с лейтенантом Неженцем, тот молча протянул ему анонимное письмо.

Прозоров отодвинул в сторону письмо, написанное на клочке газеты черными чернилами из бузины, и вопросительно посмотрел на Неженца, тот нахмурился:

— Нашли мы этого бойца… Он сразу признался — да, говорит, знаю я Таню Худякову. Бываю у нее часто. Там два раза встречался с Худяковым, давал ему табак… Да, я не прав, что не доложил об этом сразу. Боялся: бандиты знают, что я хожу к сестре Худякова, и, если бы его арестовали, меня на другой же день хлопнули бы его дружки…

Прозоров спросил у Неженца:

— Где этот боец?

— За дверью…

— Пригласите.

Вошел среднего роста парень с открытым русским лицом. В глазах тревога и смятение. Доложил:

— Товарищ капитан, боец Хорошилов по вашему приказанию прибыл!

— Как зовут тебя?

— Дмитрий… Иванович.

— Дмитрий Иванович, — с оттенком легкой шутки в голосе сказал капитан, — ты знаешь, когда Худяков приходит к сестре?

— Нет, этого не знает даже Таня. Но если, товарищ капитан, разрешите мне искупить свою вину, я убью Худякова!

— Вот что, Дмитрий, убивать Худякова пока не надо. Но ты должен достать… почерк Худякова. Подлинный. И чтобы сестра об этом не знала.

Боец ушел. А Прозоров ходил по комнате, рассуждая вслух:

— Итак, здесь действуют три лидера: Чернышов, Худяков и Плошин… Они между собой хорошо живут?

— Как будто…

— Это не ответ, лейтенант, надо знать точно, а для этого необходимо иметь в бандах своих людей… А пока мы… попробуем поссорить бандитов между собой. А ссоры у них — кровавые. Операция будет такой…

…Прозоров глубокой ночью направился к Екатерине Сапроновой. Она жила с двумя малыми детьми. Муж ее, Алексей Сапронов, при немцах работал писарем у старосты. Плохого за ним в ту пору ничего не замечалось. Был он человеком непонятным. По документам как-то узнал, что начальник полиции Чернышов и староста собираются арестовать туберкулезного больного — взять его заложником (его брат был в партизанах). Сапронов ночью постучался к больному, сказал три слова: «Приходи ко мне!» Больной вовремя скрылся.

Капитан подходил к дому Сапроновой и видел, что, хотя окно занавешено, в хате горит огонь. Осторожно постучался.

— Кто?

— Это я, капитан. Не бойтесь — откройте!

Прозорова уже многие жители знали по голосу, поэтому дверь после легкой суматохи в хате открылась довольно быстро. На пороге показалась хозяйка.

— Входите…

Капитан, держа пистолет наготове, быстро вошел. Лицо у Екатерины — перепуганное, на столе — крошки, кровать разобрана, под кроватью — мужские сапоги.

— Успокойтесь… Вы работаете на почте?

— Да, — еле слышно ответила Екатерина.

— Живется вам трудно, знаю. И не потому, что зарплата маленькая, а детей — двое… Трудность в другом — постоянно слышать: «дети бандита!», «жена бандита!».

Екатерина замахала руками и заплакала навзрыд:

— Мой муж не бандит! Он ушел еще до отступления немцев, и я не знаю, где он сейчас, может, бросил нас…

— Я хочу услышать от вас только правду… Ваш муж — в банде Чернышова. Это я знаю точно, и все знают. Он часто приходит домой — люди видят. Он и сейчас — дома: вот сапоги…

Екатерина пыталась что-то сказать.

— Не надо, Екатерина Ивановна! Я знаю, что он был писарем при немцах. Но плохого ничего не делал. Даже спас одного больного, брата партизана.

— Да-да, он тогда у нас два дня скрывался. Потом ушел ночью, — торопливо сказала Екатерина.

— Вот и хорошо… Я пришел помочь вашему мужу, чтобы отплатить добром за добро. Мне нужно встретиться с ним, но так, чтобы никто об этом не знал…

В хате повисла напряженная тишина. Екатерина тихо плакала. Прозоров нащупал пистолет под полушубком, молча курил… Что-то должно было произойти, сейчас, в эту минуту… И действительно, на русской печке за занавеской вдруг кто-то зашевелился, послышался грубый голос:

— Господин капитан, я сойду вниз, но дайте слово, что не будете применять оружие!

— Вы же слышали — я пришел вам помочь.

Сапронов, огромный, небритый, с отекшим лицом, медленно сполз с печи.

…Через три часа капитан уходил по темным улицам домой, а Сапронов торопился в банду Чернышова. Торопился для выполнения задания, полученного от капитана.

Заглянул Анатолий Неженец:

— Товарищ капитан, группа из восемнадцати бывших партизан к бою готова. Стрелки что надо.

— Ну, в бой еще вступать рано, а то, что готовы, — хорошо.

Неженец помялся, затем сказал:

— А вы знаете, что Сапронов приходится родственником Чернышову?

— Очень хорошо! Но вы, надеюсь, узнали об этом деликатно?

— Конечно.

— Я верю Сапронову, потому что ему некуда деваться! А то, что он родственник Чернышова, — нам повезло: кому, как не ему, Чернышов больше всех доверять должен?

Неженец не уходил.

— Что еще?

— Вас ждет Дмитрий!

— Давай его быстрее!

Дмитрий вошел:

— Я вчера встретил Таню…

И дальше Дмитрий рассказал о том, что вечером Таня дала ему ключи от дома — сама она осталась на собрании колхоза — и попросила подождать ее. У нее дома Дмитрий нашел письмо, написанное рукой Худякова. Это письмо он забрал и собирался уже уходить. Вдруг — легкий стук в окно. Открыл, думал, что Таня, но ввалился пьяный Худяков, оставив за дверью двух бандитов. Собирался было уйти, но Худяков не разрешил.

— Где сестра?

— На собрании.

— Потуши свет. Сиди до утра, иначе кокну, понял?

И вышел. Но просидел еще во дворе на скамейке часа два, а потом они все ушли. Когда появилась Таня, то удивилась:

— Чего без света сидишь?

— Худяков приказал…

Как всегда, он вышел от Тани на рассвете, вдруг видит под скамейкой во дворе полевую сумку Худякова, рядом — пустая бутыль из-под самогона. Огляделся — никого нет. Сумку забрал и вот — принес.

…В сумке капитан обнаружил перочинный нож, тридцать семь автоматных патронов, неисправные ручные часы, грязный носовой платок, небольшой блокнотик с адресами и записку для сестры:

Прозоров глянул на Дмитрия:

— А все-таки ты поступил неосторожно, взял сумку и ушел, а за ней сегодня наверняка явятся бандиты…

— Да я вам еще не все рассказал… Когда я утром осмотрелся, вижу — никого нет. Сумку — под фуфайку и тут же — обратно в дом.

— Ты чего? — спросила сонная Таня.

— Там какие-то двое ходят возле дома. Ты выйди, будто по своим делам, тебе это удобнее…