На шаг впереди гнул спину районный атаман Дахно. Вдвоем с начальником полиции они встречали высоких гостей — чинов из немецкой комендатуры.

На самом деле «гости»-то и были хозяевами. Но на этот раз они позволили своим холуям поиграть в самостийность. К тому времени фашисты уже вывезли из Щербиновского района в фатерланд сотни пудов пшеницы, более тысячи голов крупного рогатого скота и около четырех тысяч гусей, кур, уток. Чтобы подогреть рвение своих помощников, гитлеровцы намекнули им, что, мол, неплохо бы отпраздновать «успехи». А те, конечно, рады стараться. Вот почему рассиялась огнями станичная ресторация, вот почему на ее крыльце расшаркивались перед фашистским комендантом и его свитой представители местной «знати».

До глубокой ночи веселились гитлеровцы со своими прихлебателями. Атаманы косноязычно восхваляли немецкий «новый порядок» да предавали анафеме большевиков. Напыщенные офицеры воспринимали эти дурно пахнущие речи как глас благодарного русского народа.

— Гут! Зер гут! Великой Германии нужен такие люди… — одобрительно бормотали офицеры.

Вместе с другими пьянствовал до утра помощник районного атамана Шумский. В событиях, о которых пойдет речь, ему выпало сыграть немаловажную роль.

Поначалу их было двенадцать. Одна женщина, одиннадцать мужчин. Правда, одному из мужчин едва исполнилось шестнадцать, но он без скидок сносил все тяготы. Они шли почти месяц, в основном по ночам. Шли из-под станицы Крымской, а точнее, из Гостагаевского леса, где действовал их партизанский отряд. Им было приказано возвратиться в Щербиновский район для проведения разведывательной работы, подрыва коммуникаций в тылу фашистских войск.

Нелегким был рейд по захваченной врагом родной земле. Позади осталось больше сотни километров, когда на восьмой день пути под хутором Беликовом пришлось партизанским разведчикам принять трудный бой.

Дрались один против четверых. Полицаи и гестаповцы, окружив партизан, уже считали их обреченными, но те прорвали смертоносное кольцо, укрылись в плавнях. Лишь один не смог уйти. Отыскала проклятая пуля, сразила партизана наповал. Еще двое были ранены.

Дорого заплатил за это враг. Трупами стали двадцать полицейских, несколько гитлеровских солдат и офицеров.

Это была не последняя стычка с противником. И после каждой партизан становилось все меньше. Почти у самой цели наткнулись на засаду. Здесь погибли двое. Один из патриотов подорвал гранатой себя и окруживших его фашистов. Ценой жизни он дал возможность обессилевшим от ран, опухшим от голода товарищам продолжить путь вперед…

Поначалу их было двенадцать. До места дошли лишь пятеро: секретарь Щербиновского райкома ВКП(б) Елизавета Михайловна Вишнякова, редактор районной газеты Евтихий Андреевич Наконечный, его шестнадцатилетний сын Владимир, еще один боец и командир группы Анатолий Афанасьевич Герман, начальник Щербиновского отдела НКВД.

Вот так — очень коротко, по-военному — охарактеризовал деятельность группы Германа ее участник в письме, направленном руководителю партизанского куста. Оно хранится теперь в краевом партийном архиве.

А дело им было поручено опасное и нелегкое. Об этом позволяет судить такой документ, как задание штаба партизанского движения, разработанное осенью 1942 года. Перед группами, подобными той, которую вел Анатолий Герман, ставились серьезные задачи. Разведчики обязаны были выведать все: размещение и численность гарнизонов противника и карательных отрядов, интенсивность передвижения воинских частей, расположение аэродромов, складов оружия и боеприпасов и многое другое. Партизанам предписывалось действовать совместно с оставленным на местах подпольем…

— Слух идет, будто в станице Германа видели?

— Это правда. Сам повстречался с ним.

— Ну, что он рассказывал?

— Говорил, к весне погонят фрицев отсюда. Непременно погонят. А сам-то не очень здоров на вид. Похоже, ранен, — шептались станичники.

Прежний начальник НКВД здесь, под самым носом у немца? Ясно, что пришел он не к теще на блины. Значит, действуют наши, значит, не сломила их немецкая сила. Веселели глаза у женщин, крылатую надежду оставляли в хатах такие разговоры.

Случалось, конечно, что иные, увидев Германа, старались прошмыгнуть стороной. Но большинство радовалось встрече. Часто спрашивали напрямик:

— Не страшно ли тебе, Анатолий Афанасьевич? А вдруг схватят?

— Нет, не страшно. Я среди своих. Пусть те дрожат, кто нашу землю грабить пришел.

Такой ответ приходился по душе. Люди жадно расспрашивали, как дела на фронте, охотно рассказывали обо всем, что интересовало Германа. Понимали — не зря допытывался он, какими силами располагают в округе фашисты.

С помощью жителей партизаны установили наблюдение за самыми важными объектами, дорогами. Подпольщики пробирались не только в соседние станицы, но даже в Ейск. Герман располагал довольно обширной информацией.

Часто вести, которые сообщали ему, оказывались горькими. Едва появившись в Старощербиновской, узнал Герман, что в первые же недели оккупанты расстреляли в лесозащитной полосе за станицей около двухсот человек. Не проходило ни единого дня без новых расправ над советскими людьми. Враг истреблял не первых попавшихся, а именно тех, кто являлся надежной опорой Советской власти.

— Прямо как по плану действуют, гады, — хмурился Герман, узнавая имена погибших, — самых верных наших людей убивают.

Партизанский разведчик не ошибался. Гитлеровцы заранее планировали убийства. Согласно гестаповской классификации все местное население было разделено на три категории. Третья категория: коммунисты, комсомольцы, советские активисты, даже пионеры — подлежала беспощадному истреблению. По Щербиновскому району в список обреченных было занесено около двух тысяч человек. Герман, его помощники не знали о существовании черных списков. И все же сумели помешать тотальному истреблению «третьей категории». В самые черные дни оккупации они вызвали огонь на себя.

Появление в станице листовок явилось первой неприятной неожиданностью для оккупантов. Тогда, в пору военных успехов, солдаты фюрера еще верили, что выполняют священную, особую миссию арийцев. Убийцам детей, женщин и стариков очень нравилось, когда их величали освободителями. И вдруг кто-то осмелился сказать совсем другое. На листовках, написанных от руки разными почерками, было четко выведено:

Разгневался фашистский комендант. Швырнул в лицо начальнику полиции Плоскому крамольные листки:

— Кто это писал? Кто расклеивал? Немедленно схватить!

Прошел день. Минул второй. Приказ коменданта остался невыполненным.

А листовки в еще большем количестве вновь забелели на стенах домов, на заборах, стволах тополей. Они грозно предупреждали:

И призывали саботировать отправку в неметчину кубанского хлеба и прочего добра.

Вскоре в районную комендатуру сообщили о нападении на два обоза. Солдаты, охранявшие их, были перебиты, лошади угнаны. Часть снаряжения исчезла. Остальное приведено в негодность. Повозки перевернуты и подожжены.

Тревога охватила военного коменданта. Вызванные на помощь гестаповцы пришли к выводу, что в районе действует хорошо организованное подполье.

— Найдите руководителя большевиков, обезглавьте организацию — это самый верный способ прекратить диверсии, — посоветовал, уезжая, офицер СС коменданту.

Однако шло время, но ни фашистам, ни Плоскому с его подчиненными не удалось ухватить хотя бы слабую ниточку, ведущую к подпольщикам. Тайна оставалась нераскрытой. И едва ли сумел бы враг выведать ее, не предложи свои услуги одна продажная душа.

— Если мы ничем не напомнили о себе этой коричневой сволочи, не пристукнули хоть одного немца — значит, прожили день напрасно.