И, глянув на молчавшую девушку, как-то вдруг осунувшуюся и посерьезневшую, сама же ответила:

— Далеко-то не пустят. — И добавила чуть дрогнувшим голосом: — Ты на меня надейся. Я им не прощу ни сына, ни земли поруганной нашей.

Стало ясно, что эта женщина будет единомышленницей и опорой. Не выдаст, не отступится, не упрекнет. Оттого и тянется к ней Зиночка, что чувствует верность.

Зина и Людмила Павловна — дочь учительницы и учительница — терпеливо ждали. Ждали пятнадцать дней и ночей…

— А если не найдет? Если провал?

— Нет, Зиночка, гони прочь темные мысли. Может быть, одному не повезло, так придет другой, придет обязательно.

Но пришел именно тот, которого ждали. Прикрыл за собой дверь, поздоровался. Она не знала его, но поняла, что это он, еще до обусловленных фраз, до всей процедуры, предусмотренной инструкцией.

— Зиночка, быстрее, время не терпит. Это надо зашифровать и срочно в эфир.

— Ясно, товарищ Петров. — И сразу почувствовала себя уверенней, потому что вот он, здесь, рядом, свой.

— Успеха тебе, дочка.

Руки привычно тянутся к ключу «Белки» — рации, вмонтированной в чемодан, антенна выведена через стропила крыши, рация развернута. Быстрее, быстрее, быстрее… Вдруг шум со двора:

— Хозяйка, лопаты надобно, где взять? — Трое незнакомцев шныряли в сарае.

Быстро свернута рация, но антенна не поддавалась. Провод натянулся, как струна, но не соскальзывал в комнату. «Где-то зацепился, когда прикрепляла его к трубе», — подумала Зина. Надо было что-то предпринять, и она выбежала на крыльцо. Незнакомцы по приставной лестнице уже поднимались на чердак.

— Там лопат нет! — успела выкрикнуть Зиночка. Но мужчины, не обращая на нее внимания, уже влезали в слуховое окно.

— Посмотрим. Авось найдутся, — пробасил рыжий детина.

«Заметят или не заметят? — стучало в висках. — Провод как провод, в изоляции. Может, не догадаются», — уговаривала сама себя, а внутри все сжалось… Мужчины слезли с чердака и направились к следующему дому.

— Обошлось. Уходят. Не заметили, — прошептала хозяйка.

Но ни страха, ни облегчения не было. Осталось какое-то неясное беспокойство: очевидно, надо быть еще осторожней и внимательней. Вновь развернула рацию.

— Спокойно, спокойно, — говорила себе, отстукивая шифровку.

В эфир уходили точки, тире. За ними — пятнадцать дней работы группы. Они вместились в тридцать минут — один сеанс связи радистки с позывными «Ева». Это минуты, когда нужны не отчаянность и стремительность, не безрассудная храбрость, а требуется спокойствие, внимание, выдержка, когда нервы не должны подкачать — ты ставишь последнюю точку в опасной работе многих. И нельзя думать сейчас о том, что где-то вражеские пеленгаторы, возможно, зафиксировали выход в эфир неизвестного передатчика.

Война, ворвавшаяся в ее жизнь, как и в жизнь всех ее ровесников и учительницы Фоминой, распоряжалась судьбами людей по-своему. По ее воле оказалась Зина на берегах Кубани, вблизи Кавказа, о котором мечталось в детстве.

Уже в тот день, когда пришла Зина Филиппова к Людмиле Павловне Фоминой, она поняла, что отныне крепко связана с этой простой, доброй женщиной. Как напоминала она ее мать, Веру Модестовну! Вечерами они часто сидели рядышком, рассказывая о прошедшем дне, и Зиночка могла сердиться на маминых Вовок и Петек или радоваться за них. Она любила маму, очень гордилась тем, что та — учительница. Вера Модестовна и дочку рано научила читать, любить стихи, понимать красоту природы, людей… Когда же в голодном тридцать третьем Веры Модестовны не стало, то Зиночка в помыслах своих заменяла ее в школе. Во всяком случае, закончив десятилетку, она сразу же вернулась в школу. Не преподавателем — пионервожатой, но в школу. В память о самом близком человеке — матери ей хотелось отдать ребятам всю свою ласку, нежность, научить их дорожить и беречь Родину-мать.

Юность тем и прекрасна, что кажется, будто можно сделать миллион дел, и до утра бродить по улицам родного города, и слушать музыку, читать стихи, и не замечать, как бегут часы, и радоваться всему: и что тебе двадцать, и впереди вся жизнь, и наступает весна. А какая тогда была весна, в 1941 году! Строились планы — учительский институт, школа, дети…

Образы минувшего исчезли в грохоте танков.

Война заставила на все смотреть по-иному. В день своего двадцатилетия, 18 августа, Зина Филиппова пришла в райвоенкомат с просьбой отправить на фронт. Ее направили в Куйбышевскую школу связи — фронту нужны были радисты. Она гордилась, что была вместе со всеми в строю. Начался новый период ее жизни. В документах он отражен так:

На какое-то время отодвинулись мечты о фронте. Зина работала на центральном телеграфе, жила в общежитии при городской радиостанции. Однажды ей сказали:

— Вот тебе записка, пойдешь в комендатуру НКВД, обратишься к товарищу Заболотскому…

Шел июнь 1942 года. Старший лейтенант Сергей Петрович Заболотский принял Зину приветливо, поинтересовался условиями жизни, личными планами, а затем перешел к решающему разговору о работе в органах госбезопасности. Зина давно решила для себя, что ее место — на переднем крае борьбы с врагом. Мысль о том, чтобы стать разведчицей, казалась несбыточной мечтой, мечтой, которую вынашивали в своем сердце тысячи патриотов. И вдруг ей говорят:

— Ответ, Зинаида Ионовна, надо дать сейчас. Времени для раздумий маловато, — заключил беседу Заболотский, внимательно вглядываясь в собеседницу.

— Я согласна. Считаю, что могу быть полезной.

И много лет спустя помнит Зинаида Ионовна, как выглядел тот лист серой оберточной бумаги, на котором написала она несколько слов:

Отбор будущих разведчиков велся тщательно и скрупулезно. О новой кандидатуре Заболотский писал в рапорте начальнику управления:

— Зинаида Ионовна, готовить мы вас будем для работы в тылу противника, поэтому придется подучиться некоторым тонкостям нашего ремесла. Для всех ваших знакомых вы арестованы и находитесь под следствием. В вашей комнате общежития для убедительности произведен обыск, — и Заболотский подмигнул Зиночке. — А паспорт мы вам выпишем на имя Фоминой, соответствующая биография вам подготовлена. Поселитесь вы в Армавире, там вы никогда не бывали. Будете действовать в составе группы специального назначения.

В течение месяца Филиппова не выходила из здания. Учебный процесс был очень насыщен: шифровка сообщений, работа на радиопередатчике, изучение основ конспирации.

К месту ее нового жительства вместе с Заболотским выехали затемно. К Л. П. Фоминой она явилась как невестка, жена погибшего сына, которого в действительности Зина ни разу не видела. Работать стала секретарем в МТС, но продолжала заниматься радиоделом. Выход в эфир в специально усложненной обстановке. Проверка устойчивости связи с Центром в предгорных условиях. Тренировки, встречи со связниками… Заболотский терпеливо учил Зину трудному искусству разведчика.

В кабинете начальника отдела Николая Александровича Иволгина находились только те, кто разрабатывал и готовил операцию. Операция была согласована с Центром, представитель которого находился здесь же. Иволгин негромко зачитывал план:

— «В период временной оккупации части территории Северного Кавказа для выявления германской агентуры, а также для внедрения в разведорганы противника предусмотреть деятельность групп специального назначения «Перевал», «Ущелье»… На случай вынужденного отхода Красной Армии в районе создается нелегальная разведгруппа «Перевал» в составе шести человек, из которых — один радист, один связник… Радист характеризуется исключительно с положительной стороны. Честный, преданный Родине человек, выдержанная, волевая, не болтливая девушка. Командиром назначаю Сергея Петровича Заболотского. Он хорошо знает весь личный состав, принимал участие в подборе и подготовке группы». У кого есть замечания по составу группы? — обратился Иволгин к собравшимся. — Нет? Тогда успеха тебе, Сергей Петрович, и береги людей, особенно Филиппову. Без связи с Центром, сам понимаешь, вся деятельность группы пойдет насмарку, — закончил он.