29 июля. 4 часа дня. В лазарете была встреча с графиней Грабовской, которая с радостью сообщила об освобождении полковника Тимофеева. Грабовской это стоило больших трудов.

Греков встречался с Мещерской. Она считает, что одной организации в городе мало, надо создавать организации во всех пунктах Новороссийского округа с единым командованием.

Барон Тиссен передал Грекову фамилии 38 ответственных советских работников, подлежащих немедленному уничтожению. Вишницкий добавил к этому списку 2 человека и Чеботарев — 6. По словам Чеботарева, у бывшего директора банка тайно проживает полковник Николаев, который является агентом Деникина, оставленным в Новороссийске при отступлении. Чеботарев доложил и о том, что он достал морфий, которым одна дама постарается усыпить комиссара радиотелеграфа и выкрадет у него шифр.

30 июля. Вишницкий познакомил Графова с есаулом Пидченко. Есаул, скрывающийся под фамилией Сабинин, передал, что в 190-м стрелковом полку начальником пулеметной команды является офицер-донец в чине корнета. Корнет получил предписание отправиться в горы для облавы на бело-зеленых. Однако он решил вместе со своей командой, состоящей в основном из казаков, со всеми четырьмя пулеметами перейти к бело-зеленым.

Вишницкий принес с собой карту-пятиверстку, 5 тысяч рублей и 32 бланка с печатями и штампами различных организаций Новороссийска, которые он купил у знакомого поляка, работающего в ревкоме. Неутомимый Вишницкий рассказал о том, что ему удалось завербовать служащего городского телеграфа Кондратенко, проживающего на Станичке. Кондратенко взял на себя обязанности доставлять копии всех секретных телеграфных сообщений. Одно из них он уже передал — получен приказ о регистрации 2 августа всех без исключения офицеров, юнкеров и вольноопределяющихся. Неявка на регистрацию грозит наказанием вплоть до расстрела.

1 августа. Чеботарев, явившись на Садовую, 9 (квартиру Грекова и Графова), рассказал о своем знакомстве через княгиню Мещерскую со священником Пыжовым, бывшим под следствием, но недавно освобожденным по решению ревтрибунала. Пыжов взялся установить контакт с начальником почты и телеграфа в Кабардинке. Проявили интерес к предложениям Чеботарева лейтенант Дмитриев, который руководит установкой шести 130-миллиметровых пушек на побережье, и мичман Демидов. Мичман сразу предложил свои услуги — взялся доставить в необходимом количестве явочные карточки, которые будут необходимы организации в связи с обязательной регистрацией офицеров. Чеботарев же сообщил о прибытии в Новороссийск трехтысячного отряда моряков и об установке в бухте плавучих мин.

Вечером пришел Вишницкий, он же Макаров. Доложил о том, что виделся с адъютантом командира 194-го стрелкового полка Кольчиком Семеном Филипповичем, бывшим офицером конвоя Деникина. Кольчик находится в Новороссийске в служебной командировке. Он принял решение в полк не возвращаться, а перейти к бело-зеленым. План побега Кольчика с 6 офицерами состоит в том, чтобы при выезде из города ликвидировать возницу-красноармейца, а затем без лишних свидетелей укатить в горы. Документы всем офицерам будут доставлены. Собраться они должны вечером 2 августа на квартире у некой Александры Николаевны в доме по улице Милютинской, 3, где временно находится Кольчик, и на рассвете 3 августа выехать из Новороссийска.

2 августа. События стремительно нарастают. Графиня Грабовская передала медикаменты для отправки в горы. С нею же обусловлено, что 4 офицера из обслуживающего персонала лазарета отправятся не к бело-зеленым, а в Екатеринодар — в распоряжение уполномоченного организации. В Екатеринодаре по улице Графской, 52 (ныне улица Советская) находился сотрудник особого отделения, выдававший себя за екатеринодарского уполномоченного от подпольной офицерской организации.

Барон Тиссен обещал направить на Садовую, 9, полковника и капитана, поручик Краснов — сразу 15 офицеров, шестерых — княгиня Мещерская для отправки всех их в горы (условный знак — красный помидор в правой руке). Обещала прислать хорунжего Дулина и генеральша Черная — для последующей его передачи в распоряжение Улагая.

3 августа, 12 часов дня. На Садовую, 9, верхом прибыли военрук военного комиссариата Олешко со старшим по команде Поповым (бывшим штабс-капитаном). Они приехали в полном воинском снаряжении, не скрываясь, оставили солдата Кузнецова с тремя лошадьми в лощине неподалеку. Переезд до Кабардинки, уверяли они, обеспечен: вся группа имеет необходимые документы.

Олешко передал также несколько чистых бланков с печатями различных учреждений и сообщил пароль и отзыв в ночь с 3 на 4 августа.

Пообещали группе Олешко проводника, но не раньше 6 часов вечера…

На этом записи чекистов обрываются, потому что настала пора действовать — стремительно и точно. Объявление о регистрации подтолкнуло многих офицеров к решению немедленно уйти в горы. И прежде всего тех из них, кто, причисляя себя к организации, деятельно готовился к свержению Советской власти.

Многое уже стало известным — ниточка, потянувшаяся от курьера Лицына, задержанного на станции Кущевская, помогла выявить целые гнезда белого подполья, которое успело образоваться всего за несколько месяцев.

…Каждое утро и вечер информация, передаваемая Соболевым и Ярцевым, ложилась на стол руководителя новороссийских чекистов. И всякий раз она скрупулезно сверялась с теми данными, которые поступали от других доверенных лиц и от населения. Знали о работе Соболева и Ярцева и в ревкоме, куда регулярно отправлялось с докладом руководство ЧК. Многие факты совпадали, но их надо было еще и еще раз проверить.

А пока…

На квартире графини Грабовской шел доверительный разговор между хозяйкой дома и бароном Тиссеном.

— Барон, предупреждаю вас, что наш разговор должен остаться между нами. — Графиня, ощущая неловкость от того, что она была плохо причесана и скверно одета, говорила не в своей обычной, мягкой манере, а отрывисто и резко. — Корнелий Иванович, голубчик, не нравятся мне эти двое, которые называют себя Грековым и Графовым. Простите, это похоже на дешевый водевиль. Но он идет не на сцене, увы, и мы с вами являемся героями этого провинциального водевиля. А это уже серьезно…

Графиня подошла к окну и, чуть отодвинув портьеру, глянула на улицу, по которой норд-ост гнал облака цементной пыли.

— Что за город, что за проклятый город, о который споткнулась наша несчастная Россия! Нет, я больше не могу!

Барон поднял руку:

— Ирина Николаевна, вы, мне кажется, немножко преувеличиваете…

— Нет! У меня развита интуиция. Вы это знаете. И я решительно прошу вас проверить этих типов… Бр-р! Они были у меня вчера. Просили медикаменты и проводника в горы… Вы понимаете, у них отвратительные манеры, они не умеют разговаривать с женщиной. Да, я вынуждена была продолжать с ними разговор в сочувственном духе, потому что я их боялась.

Тиссен слушал графиню и думал о том, что сейчас, в их положении не до хороших манер, а потом — у Грабовской явно сдают нервы и не приведи господь попасть ей в руки ЧК — она раскроет всю организацию!

— Эти двое офицеров, — сказал он настойчивым тоном, — самые исполнительные и аккуратные люди. Сейчас не до правил хорошего тона, поверьте, Ирина Николаевна!

— Их надо проверить, отправив обоих в горы, — жестко сказала графиня, — там все точки над «и» будут расставлены — в горах есть люди из контрразведки Деникина…

— А на кого же мы переложим их обязанности?

— На вас, барон…

Утром 1 августа, после продолжительного совещания в ЧК, на котором обсуждалось положение в Новороссийске, пришли к решению безотлагательно начать официальное следствие по белогвардейскому подполью. По делу подлежала аресту большая группа его участников.

…Барон, утомленный беседой с Грабовской, запросил пощады:

— Ирина Николаевна, мне пора уходить.

Графиня подошла к окну, отодвинула штору и охнула:

— Корнелий Иванович!..