О своих небольших переживаниях Шанин, естественно, не должен был делиться с Доцентом. Перед тем, как расстаться, Циркач назначил ему место и время встречи на завтра и попросил его надеть другой пиджак, чистую рубашку, обязательно галстук и захватить с собой хозяйственную сумку. Последнюю — для маскировки. На этом они в понедельник разошлись по домам, чтобы встретиться завтра ровно в двенадцать ноль-ноль у входа в ювелирный магазин.

Когда во вторник Шанин подходил к месту делового свидания, Доцент уже был на месте. Наглаженный, свежий, представительный — все, как надо.

Зашли в магазин, но буквально через две-три минуты Циркач направился к выходу. Доцент за ним, удивляясь, как быстро тот нашел свою жертву, на воровском жаргоне — лоха. Но кто он, Доценко определить не мог. Более того, подойдя к автобусной остановке, Циркач пропустил одну машину, вторую и только на третью они сели последними, убедившись по привычке, что за ними нет хвоста.

Проехав две остановки, Циркач вышел. За ним в недоумении Доцент. И только тут Виктор узнал причину странного поведения шефа: оказывается, в ювелирном Николаю не понравился один «колхозник», который показался ему тихарем, а скорее всего и был сотрудником уголовного розыска. Чтобы разойтись с ним, Циркач и проделал заячью петлю.

Теперь они решили заглянуть в радиомагазин. Вначале подошли к отделу, где продают батарейки для приемников. Узнав, что «Элемент-373» стоит 17 копеек, Циркач направился к кассе и пристроился за пожилой женщиной с коричневой сумкой в руках…

Получив свою батарейку, Циркач положил ее в карман и теперь уже не спускал глаз с этой женщины. Но держался от нее на расстоянии, стараясь не попадаться ей на глаза. Чарухина — в универмаг, Циркач — за ней, она — в обувной отдел, они — рядом… А когда Галина Федоровна на выход пошла не одна, а вместе с полной женщиной, — Циркач от злости стал про себя матом ругаться. Положение осложнялось. Надо было решать — пасти ее дальше или бросать. Циркач решил не отступать — уж больно заманчивой была коричневая сумка.

Женщины — в троллейбус, воры — за ними. Когда одна из них, та, что с сумкой, стала проталкиваться вперед, а другая задержалась возле кассы, Циркач понял, что теперь «дело в шляпе», а точнее — в технике, которой он владел безукоризненно… На следующей остановке воры вышли и тут же сели в такси, приказав шоферу везти их за город на садовый участок, где стоял домик матери Шанина, от которого у сына были ключи.

Доцент на ощупь чувствовал, что сегодня куш достался им приличный, не то, что вчера, но, несмотря на это, оказавшаяся при подсчете сумма явно превосходила даже его ожидания. Четыре тысячи сто десять рублей. По две с лишним тысячи каждому. При этом Доцент не понял, то ли в шутку, то ли всерьез Циркач проверил — не припрятал ли напарник сотню-другую. Но кроме вчерашней десятки, в карманах Доценко ничего не было. Но обнаруженный червонец, лежавший от вчерашней «рыбалки», дал повод прочитать своему новому другу очередную нотацию о том, что свежий улов не рекомендуется носить в карманах: а вдруг лох переписал номера дензнаков, запомнил купюры и тому подобное. Если нужны деньги на расходы, надо брать из резерва, а эти — свеженькие пусть подождут в укромном месте своего дня или, в крайнем случае, «переплавить» их на другие купюры…

— Да, конечно, шеф, — сиял от радости Доцент, все еще не веря такой быстрой и легкой удаче. — Понимаю. Точно, — соглашался со всем Доценко.

Следуя строго законам конспирации, Циркач взял у Доцента хозяйственную сумку, насыпал из ведра в нее яблок и вернул сумку обратно:

— А теперь езжай на хату, вези гостинцы на этой же «тачке» — кивнул он на ожидавшую машину с шашечками на боках. — Сегодня можешь повеселиться от души с обещанными «телочками». Завтра тоже. А потом сутки на отдых. И не вздумай в этот день пить. А в пятницу сгоняем по маршруту. Поработаем с недельку хорошенько, а потом рванем на море. Покупаемся, позагораем, как все порядочные люди… — похлопал по плечу своего счастливого напарника Циркач. У него было прекрасное настроение. Он понимал, что его авторитет в глазах Доцента теперь был недосягаемо высок. Ходки к хозяину — ходками, а свое дело он знает туго. Не зря Циркачом прозвали…

Когда такси скрылось за поворотом, Шанин поднял руку, остановил черную «Волгу» и, сунув шоферу четвертной, попросил его отвезти в район новостроек, где жила Зинка Рудановская с маленькой Шурочкой-дочкой. Познакомился он с Зинкой две недели назад, в баре. В тот же вечер она пригласила его к себе домой. Шурочка в то время находилась в детском саду — она там на шестидневке. Но потом, в воскресенье, он увидел эту славную девочку, ходил с ней в кино и даже купил ей эскимо на палочке, за что Шурочка поцеловала его в щеку и спросила:

— А можно я вас буду называть папа Коля?

Тут не сразу и ответишь белокурой девочке, которой так хотелось иметь папу… А она продолжала:

— И вы теперь будете приходить за мной в «Колобок». Правда?

— Буду, конечно, буду, — ответил Шанин и взял девочку на руки. Глядя на нее, он почувствовал, как где-то там, в глубине души, что-то вздрогнуло, защемило. И он впервые в жизни подумал о семье, своих детях… «А что если и в самом деле Зинке сделать предложение?» — пронеслось в голове и тут же споткнулось о вопрос: «А если она узнает, что я вор?»

Но Рудановская не интересовалась ни его профессией, ни его заработками… О семейной жизни на будущее разговора тоже не заводила. Она просто радовалась, когда он приходил, жил у нее день, а то и два, или забегал на несколько минут, оставляя на хранение свои свертки, сумки, дипломаты… И что подкупало его — это порядочность Зинки, которая никогда не заглядывала в эти свертки и сумки, не проверяла их содержимого, в чем он убеждался не раз. И еще у нее одна замечательная черта — не интересовалась, чем занимается Шанин и откуда у него деньги.

Вот и на этот раз Зинка встретила Шанина широкой улыбкой и нежными объятиями.

Хорошо было бы сейчас взять ее и махнуть в ресторан, отвести там душу, но Шанин оставался верен себе — осторожность и еще раз осторожность.

Не считая, он достал пачку денег и сунул их в руки Зинке, что означало — сбегай за коньяком, закусоном и не мелочись.

Конечно, сегодня он мог бы позволить себе погулять широко, с друзьями, но он всегда помнил о недремлющих ментах. И потому не раз говорил Доценту: чем шире компания — тем больше шансов завалиться. А ему, Циркачу, в свои двадцать пять лет ох как не хотелось иметь третью ходку. То ли дело свобода: хочу — гуляю. И Шанин гулял. Всю ночь. Уснул только под утро. Когда проснулся — день подходил к концу. Зинки не было — значит, сегодня работает во вторую смену. Ушла, не успев убрать со стола.

Шанин умылся. Принял холодный душ, но головная боль не проходила. Попробовал перекусить — не хотелось. Подошел к зеркалу: жеваная физиономия, щетина на щеках и помятая рубашка раздражали его. Скорее на улицу, на воздух! Пройтись бы немного, подышать… Но в таком виде? Нет, не годится, обратишь на себя внимание.

Схватив такси, Шанин поехал домой. Надо было привести себя в порядок. И отдохнуть…

Итак, остаток среды и весь четверг Циркач отдыхал. Что же касается младшего инспектора уголовного розыска городского управления внутренних дел старшего сержанта Владимира Николаевича Коваленко, или просто Володи, как его называли друзья по службе, то он в тот день, в среду, казалось, тоже имел право на отдых — его с утра принимали кандидатом в члены партии. Точнее, после того, как за его прием на собрании первичной партийной организации проголосовали единогласно, прошло уже две недели, а теперь это решение полагалось утверждать на заседании бюро районного комитета партии. Ожидая приглашения в просторной комнате райкома, Владимир волновался как перед экзаменами на аттестат зрелости. Может быть, даже сильнее. А когда пригласили в зал заседаний, и он увидел там своего секретаря парткома, на душе стало спокойнее. После того как были доложены анкетные данные, рекомендации и другие документы, кто-то из членов бюро райкома заметил: