«Я их хранил в приделе Иоанна…» Я их хранил в приделе Иоанна, Недвижный страж, – хранил огонь лампад. И вот – Она, и к Ней – моя Осанна – Венец трудов – превыше всех наград. Я скрыл лицо, и проходили годы. Я пребывал в Служеньи много лет. И вот зажглись лучом вечерним своды, Она дала мне Царственный Ответ. Я здесь один хранил и теплил свечи. Один – пророк – дрожал в дыму кадил. И в Оный День – один участник Встречи – Я этих Встреч ни с кем не разделил. 8 ноября 1902 Песня Офелии Он вчера нашептал мне много, Нашептал мне страшное, страшное… Он ушел печальной дорогой, А я забыла вчерашнее – забыла вчерашнее. Вчера это было – давно ли? Отчего он такой молчаливый? Я не нашла моих лилий в поле, Я не искала плакучей ивы – плакучей ивы. Ах, давно ли! Со мною, со мною Говорили – и меня целовали… И не помню, не помню – скрою, О чем берега шептали – берега шептали. Я видела в каждой былинке Дорогое лицо его страшное… Он ушел по той же тропинке, Куда уходило вчерашнее – уходило вчерашнее… Я одна приютилась в поле, И не стало больше печали. Вчера это было – давно ли? Со мной говорили, и меня целовали – меня целовали. 23 ноября 1902 «Всё ли спокойно в народе?..» – Всё ли спокойно в народе? – Нет. Император убит. Кто-то о новой свободе На площадях говорит. – Все ли готовы подняться? – Нет. Каменеют и ждут. Кто-то велел дожидаться: Бродят и песни поют. – Кто же поставлен у власти? – Власти не хочет народ. Дремлют гражданские страсти: Слышно, что кто-то идет. – Кто ж он, народный смиритель? – Темен, и зол, и свиреп: Инок у входа в обитель Видел его – и ослеп. Он к неизведанным безднам Гонит людей, как стада… Посохом гонит железным… – Боже! Бежим от Суда! 3 марта 1903 «По городу бегал черный человек…» По городу бегал черный человек. Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу. Медленный, белый подходил рассвет, Вместе с человеком взбирался на лестницу. Там, где были тихие, мягкие тени – Желтые полоски вечерних фонарей, – Утренние сумерки легли на ступени, Забрались в занавески, в щели дверей. Ах, какой бледный город на заре! Черный человечек плачет на дворе. Апрель 1903 «Скрипка стонет под горой…»
Скрипка стонет под горой. В сонном парке вечер длинный, Вечер длинный – Лик Невинный, Образ девушки со мной. Скрипки стон неутомимый Напевает мне: «Живи…» Образ девушки любимой – Повесть ласковой любви. Июнь 1903. Bad Nauheim «Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…» Ей было пятнадцать лет. Но по стуку Сердца – невестой быть мне могла. Когда я, смеясь, предложил ей руку, Она засмеялась и ушла. Это было давно. С тех пор проходили Никому не известные годы и сроки. Мы редко встречались и мало говорили, Но молчанья были глубоки. И зимней ночью, верен сновиденью, Я вышел из людных и ярких зал, Где душные маски улыбались пенью, Где я ее глазами жадно провожал. И она вышла за мной, покорная, Сама не ведая, что будет через миг. И видела лишь ночь городская, черная, Как прошли и скрылись: невеста и жених. И в день морозный, солнечный, красный – Мы встретились в храме – в глубокой тишине: Мы поняли, что годы молчанья были ясны, И то, что свершилось, – свершилось в вышине. Этой повестью долгих, блаженных исканий Полна моя душная, песенная грудь. Из этих песен создал я зданье, А другие песни – спою когда-нибудь. 16 июня 1903. Bad Nauheim Двойник Вот моя песня – тебе, Коломбина. Это – угрюмых созвездий печать: Только в наряде шута-Арлекина Песни такие умею слагать. Двое – мы тащимся вдоль по базару, Оба – в звенящем наряде шутов. Эй, полюбуйтесь на глупую пару, Слушайте звон удалых бубенцов! Мимо идут, говоря: «Ты, прохожий, Точно такой же, как я, как другой; Следом идет на тебя не похожий Сгорбленный нищий с сумой и клюкой». Кто, проходя, удостоит нас взора? Кто угадает, что мы с ним – вдвоем? Дряхлый старик повторяет мне: «Скоро». Я повторяю: «Пойдем же, пойдем». Если прохожий глядит равнодушно, Он улыбается; я трепещу; Злобно кричу я: «Мне скучно! Мне душно!» Он повторяет: «Иди. Не пущу». Там, где на улицу, в звонкую давку, Взглянет и спрячется розовый лик, – Там мы войдем в многолюдную лавку, – Я – Арлекин, и за мною – старик. О, если только заметят, заметят, Взглянут в глаза мне за пестрый наряд! – Может быть, рядом со мной они встретят Мой же – лукавый, смеющийся взгляд! Там – голубое окно Коломбины, Розовый вечер, уснувший карниз… В смертном весельи – мы два Арлекина – Юный и старый – сплелись, обнялись!.. О, разделите! Вы видите сами: Те же глаза, хоть различен наряд!.. Старый – он тупо глумится над вами, Юный – он нежно вам преданный брат! Та, что в окне, – розовей навечерий, Та, что вверху, – ослепительней дня! Там Коломбина! О, люди! О, звери! Будьте, как дети. Поймите меня. 30 июля 1903. С. Шахматово |
