Он не ушел, Вместо этого он сел рядом с ней. От нее веяло теплом и ее волосы приятно пахли. Он хотел обнять ее, но не знал как она к этому отнесется, и потому просто сидел рядом.

— Хочешь что–нибудь мне рассказать? — наконец проговорил он.

— Кажется, я сказала тебе уходить. — ответила она, приглушенным руками голосом.

— Сказала. Я не послушал.

— Непохоже, чтобы ты был хорошим слушателем.

— Нет. — уступил он. — Но я попробую. Ты хочешь рассказать мне, что случилось?

Она подняла взгляд, ее глубокие, прекрасные, наполненные слезами глаза смотрели прямо на его. Он почувствовал неприятное покалывание в голове — не болезненное, просто беспокоящее. Он не попытался отстраниться, просто сидел на месте.

— Мой отец умер сегодня вечером. — наконец сказала она.

— О... вот и все что он сказал, внезапно догадавшись — о ком она говорит.

Ее дед спокойно и неторопливо поднялся на ноги. Она обвила его руками, поддавшись безотчетному страху. Он ее дедушка, самый сильный из воинов. Он защитит ее. Он защитит ее.

Призрак шел вперед, над его головой разгорался свет, а на лице светилась довольная улыбка.

— Я долго ждал. Долго...

— Долго по моим меркам, — перебил его дед — или по вашим? Я считал, что бессмертный народ мало знаком с нетерпением.

— Как скажешь, спаситель.

— Я не потерплю, что ты пугаешь мою внучку, и не потерплю осквернения этого места. Какие бы сделки я не заключал с вашим вождем — это в прошлом. Я получил достаточно за то, чем пожертвовал на Голгофе. — Он взглянул на Дералайн и в его жестких, каменных глазах проступила нежность, даже любовь. — Да, я в самом деле получил достаточно.

— Примарх будет рад узнать это, спаситель.

— Так почему ты здесь? Это связано с... — он помедлил, снова взглянув на Дералайн. На этот раз в нем было сомнений больше, чем нежности. — Он... тот кто был лордом здесь до меня?

— Нет. Этот в безопасности, пребывает в его же огне и его безумии. Это — то дитя и мать детей, что я ожидал.

— Нет.

— Разве спаситель не желает выслушать?

— Нет.

— Ты знаешь судьбу, что ожидает ее детей и их детей. К их роду придет величие и даже святость. Примарх видит это. Исток знает это. Исток знает все, кроме лишь одного вопроса.

— Ты ее не получишь. И если бы ты хотел получить ее, ты уже давно мог бы попытаться. Я никогда не делал секрета из своего местонахождения. Быть может, я чересчур верил в обещания моих союзников?

— Нет, спаситель. Я принимаю твои желания. По воле Примарха я ждал здесь, ждал дня, когда вернешься ты.

— Почему?

— Потому, спаситель, что ты не вернулся бы, если не был готов умереть, и ты привел бы дитя с собой, чтобы показать ей так хорошо знакомое тебе место.

Тень гнева скользнула по лицу ее деда.

— Я действительно настолько предсказуем?

— Говорят, что честь делает людей такими. Но у нас есть Исток знающий все, кроме одного вопроса.

— Ты ее не получишь.

— Примарх будет сердит.

— Пусть сердится. Я заключил сделку с другими. и они дали слово. До сих пор они держали его. Или же надо сказать, что Шаг Тоды менее достойны доверия, чем ворлонцы?

Призрак издал короткий звук, который мог быть смешком.

— Спаситель говорит верно. Спаситель знает, что намерения Примарха чисты. Ее род особенный и должен быть защищен.

— Верно, но я учил ее саму защищать себя, и я в нее верю. Она не будет пешкой ни для какой из сил. Мы достаточно были ими — мой отец, моя мать и я.

Дералайн не понимала ничего из этого. Ее страх ушел, потому что рядом был дед, но его слова смутили и запутали ее. Она не понимала... и была не уверена, хочет ли она понимать. Она в него верила и этого было достаточно.

Призрак отступил.

— Пусть будет так, как скажешь ты, спаситель. Мы слишком много должны тебе, чтобы настаивать.

— Вы не должны мне ничего. Как я сказал — мне заплатили полностью. Мои друзья — вот кому вы должны; те, кто не вернулся с Голгофы. Тем не менее, вашего слова будет достаточно. Поклянись, что вы оставите ее род в покое. На следующую тысячу лет. Клянись.

— Я не могу....

— Ваш Исток, когда он пожелает — говорит, используя вас, как посредников. Ты можешь поклясться мне.

Призрак дернулся, его тело встряхнулось, словно от судороги. Черное сияние растеклось из его глаз и рта, и Дералайн услышала эхо миллионов голосов, говоривших словно один.

— Мы клянемся в том. — сказал голос из ниоткуда и отовсюду одновременно.

Ее дед, казалось, не замечал силы чужого голоса.

— Что ж, этого будет достаточно.

— Ты не покинешь этот мир живым. Мы знаем это.

— Да. Как и я. А она?

— Она будет жить долго, и узнает великое счастье и великую печаль.

— Спасибо.

— Мы многое должны тебе, спаситель. Мы не забыли и не забудем.

— Вы ничего мне не должны.

Темное сияние исчезло, ушли журчание, шепот и шипение множества голосов, и не осталось ничего, кроме нее, ее деда и призрака.

Стояла тишина.

Она нарушила ее.

— О чем он говорил? — спросила она, ее сердце бешено колотилось. — Дедушка, о чем он говорил, когда сказал, что ты не покинешь эту планету живым?

Он ответил не сразу. Он выглядел отстраненным и равнодушным.

— Думаю, — наконец, сказал он — что вскоре у нас будут гости.

— Дедушка?

Он не ответил.

— Дедушка?

Дедушка?

- Мой отец умер, когда мне было три года. Я почти совсем его не помню. Единственное, что я помню — это запах. Он пах... пеплом. Черным пеплом.

Мы росли на Вентари-3. Не знаю — знаешь ли ты про нее... Ну ты, может быть, и знаешь. Вообще–то, это мир Бракири. Мои родители были среди группы людей, которые поселились там к концу войны. Подозреваю, что никого не ставя в известность. Позже президент Корвин выторговал ее для нас, как часть какого–то из соглашений. Все равно, там жило не так уж и много, а бракири не так уж ей интересовались.

Единственно что было у этого мира — это полезные ископаемые. Куча. Не спрашивай, что это было и для чего, но на Вентари-3 этого были горы. Мой отец был шахтером.

Черный пепел. Вот чем он пах...

Он умер когда мне было три года. Случился обвал. Три сотни и пятьдесят семь человек погибли, и так случилось, что мой отец был одним из них. Думаю, по сравнению с войной, Чужаками, и всем прочим — смерть в обвалившейся шахте совершенно обычна.

На самом деле, я потом не слишком много об этом размышлял, глядя на то, как мать пытается нас прокормить. Не беспокойся. Это не жалостливая история про несчастное детство. Это просто...

Не знаю. Это просто я.

Я ненавидел Вентари-3. Там ничего не было — просто пустая планета, полная пустых бездушных людей. Неважно было, как далеко была война, или даже что она кончилась, никто там не выглядел счастливым. Моя мать — точно нет. И братья с сестрой тоже.

И я, конечно.

В конце концов я, конечно, сбежал. Я хотел увидеть галактику. Все места о которых я слышал. Мне пришлось постараться, чтобы накопить достаточно для настоящего побега. Я почти год работал в шахте. Это было страшно. Я все думал про отца, и узнавал какими должны быть признаки обвала.

Вот тогда я часто думал о нем. Когда я был в тоннеле и боялся так, что представить нельзя. Я все еще не люблю подземелья.

Если он боялся хотя бы вполовину так, как я — то надо было обладать немалым мужеством, чтобы так работать. Я знал что это не навечно, и все равно должен был постоянно напоминать себе, зачем я все это делаю. А он работал там всю жизнь. У него не было ни лучшего мира, ни путешествий, ничего. Только Вентари-3, до самой смерти.

Я никогда не понимал этого раньше, и думаю что больше не смогу по–настоящему это понимать. Тот год в шахтах был единственным временем, когда я действительно понимал, что же он делал.

Я не говорю, что понимаю, что ты испытала. Я этого не сделаю. Я просто скажу что...