Маррэйн двинул вперед "Широхиду". Серый и грозный, как мертвая крепость, подарившая ему это имя, корабль был страшен, потрясающая боевая машина, вооруженная по технологиям предоставленным виндризи и Охотниками за Душами.

Пусть Маррэйн и не любил корабельный бой, но он мог оценить неукротимую мощь своего флагмана.

Страшный залп огня обрушился на ослабевший, и с трудом двигавшийся ворлонский корабль. Так'ча отступили, и вновь перестроились в рой, направляясь к следующей цели. Корабли—собратья "Широхиды" сделали еще один залп, и еще.

Со взрывом, и отдавшимся в разуме странным звуком, похожим на вопль, ворлонский корабль умер.

Одним меньше. Осталось еще без счета.

Маррэйн обернулся, рассматривая течение битвы. Его рот скривился в мрачной усмешке. В бой вступили "Темные Звезды".

Это было неприятным и раздражающим ощущением; не более чем зудом для твердой, как железо, шкуры Бога Императора, но этого было достаточно, чтобы привлечь его высочайшее внимание. Такого с ним не случалось уже много тысячелетий.

Это был странный шум — гудящий звук, произведенный живыми существами. Должно быть, он доносился из того, иного пространства, ибо всеми, кто оставался в этой вселенной, были лишь его слуги, а они либо молчали, либо славили его имя. Шум должен был появиться из иного источника.

Но кто мог произвести этот шум и сделать так, чтобы он был услышан здесь? Кто обладал подобной мощью? Величайшие умы самых могучих рас в том ином пространстве не могли коснуться его, а уж тем более — заставить его почувствовать зуд. Один лишь вид ничтожнейших из его слуг мог свести с ума большинство разумных, заставив их осознать свою ничтожность и эфемерность.

Подобное нельзя было терпеть. Это вызывало старые воспоминания о давно ушедших временах, о самых первых существах, смотревших в безбрежные небеса вместе с ним, временах до того, как он был божеством, до того, как он был императором, до того, как он стал всем.

Когда он все еще был слеп.

В том новом пространстве были, разумеется, свои старейшие существа, он всегда знал, что так и будет. Но Первый был мертв. Величие той смерти принесло ему самые счастливые сны, и благодаря ей он пришел в это состояние полубодрствования. Там будут иные существа, иные разумные, но раса Первого была мертва.

Дрожь понимания прошла по его разуму, озноб, вызванный чем—то давно забытым, эмоция, которая, возможно, была страхом, любопытством, беспокойством или нетерпением.

Это заслуживало его внимания.

Он протянул свое внимание вовне, его разум потянулся к глазу между мирами.

И он перестал колебаться, мысли побежали быстрее, молниями проносясь в его чудовищном мозгу.

Глаз между мирами открывался.

— Должно быть, это пугающе. — сказал он. — Знать, что ты теряешь свое место. Не просто положение короля или лорда, но само свое место во вселенной. Так долго вы властвовали надо всем, что видели, надменно уверенные, что ничто и никто не может властвовать над вами.

Я узнал эту надменность, когда был ребенком. И я видел страх в глазах нормалов, когда они смотрели на меня. Давние повелители их мира — и они узнали страх, который ты узнал сейчас, или же узнаешь вскоре.

Вас заменят.

Это тот же страх, который узнал неандерталец, когда его начали истреблять. Слабейший, менее умный, менее способный. Явилась новая раса. И неандерталец умер.

А затем явились мы. Телепаты, способные на то, о чем нормалы могут лишь мечтать. Не думаю, что мы пока что хотя бы коснулись этих способностей по—настоящему. За несколько поколений, за несколько столетий — кто знает... Мы можем быть подобными богам.

Видишь ли, они понимают, что мы можем вытеснить их. Паранойя, страх, ощущение чужого, неестественного. Понимаешь, мы не вписываемся в их упорядоченный, маленький мир.

В первый миг, когда они поняли это... когда они поняли, что мы реальны, что мы существуем, и на что мы способны... Конечно, это было еще до моего рождения, но я бы отдал все что угодно, чтобы быть там и видеть это... этот разгорающийся, чистый, безысходный страх в их глазах.

Должно быть, он был именно таким, какой сейчас чувствуешь ты.

Моя память слегка неверна, наверняка — из—за всего того времени, что я провел запертый в вашей Сети, но кое—что я помню. Я могу вспомнить достаточно. Поначалу вы создали нас, как оружие, а когда война, на которой нам полагалось воевать, была закончена — вы нашли нам иное применение. В качестве рабов.

Рабов вашей маленькой системы Порядка.

Но это были вы — те, кто изменил нас изначально, как бы давно это ни было. Вы изменили нас. Вы эволюционировали нас. Вы использовали оружие ваших врагов, чтобы разбить их. Вы предали ваши идеалы и избрали прагматизм.

Терпеть не могу лицемерия. Сражайтесь ради всего, что угодно. Делайте во имя этого все, что потребуется. Неважно — насколько далеко это заведет, пока вы остаетесь верны вашим идеалам. Но вы избавились от них, и сделали вид, что это неважно, что вы все так же чисты, идеальны, что вы истинные моральные вожди галактики.

Вы умрете, все и каждый из вас, и исполнено это будет такими, как мы. Побежденные эволюцией. Мне нравится эта мысль. Она мне очень нравится. Это ласкает мою поэтичную душу.

У меня есть для тебя маленькая история. Событие, настолько важное как это, заслуживает предисловия, не так ли? На Земле, до того, как она была уничтожена, были животные зовущиеся леммингами. Такой маленький грызун. Ходила легенда о том, что эти лемминги могут совершать массовое самоубийство прыгая с обрыва. Это, разумеется, было не совсем правдой, но таков миф, и тебе это все равно без разницы.

Итак, они падали, и те кто падал — гибли. Но все это можно рассматривать как своего рода естественный отбор. Однажды лемминг выживет. Однажды лемминг научится летать.

Эволюция, верно? Точно так же, как мы.

Это будет для тебя уроком... где—то там.

Ворлонец медлил, вздрагивая своим длинным волнистым телом. Здесь они не нуждались в защитных костюмах, не нуждались в иллюзиях. Он пытался использовать свой ангельский облик, но на Бестера, после того, что он видел и делал, это не действовало. Кроме того, за последнюю пару десятилетий он стал совершенным атеистом.

Бестер протянул здоровую руку и сжал пальцы. Ворлонец сопротивлялся, но хватка была чересчур сильна. Бестер мог угадать — о чем тот сейчас думает. Ворлонец не понимал — как один разум, один смертный, человеческий разум мог так легко взять над ним верх.

Бестер не стал говорить ему, что он боролся не с одним человеческим разумом. Он боролся с великим множеством разумов, всеми разумами в Сети которые вернули себе самосознание, которые вспомнили кем и чем они были, и что с ними сделали ворлонцы.

Каждый из них теперь работал на него. Величайшее оружие ворлонцев только что обернулось против них.

Бестер стиснул пальцы в кулак. Сияющее тело ворлонца вздрогнуло и обмякло. Бестер убрал свою хватку и оно безвольно поплыло прочь. Совершенно мертвое.

Прежде он не был телекинетиком и он был рад этому. Они были очень редки, и, к тому же, половина из них оказывалась полными психами. Похоже, что Сеть что—то изменила в нем.

Эволюция. Слегка подстегнутая, но все же действенная.

— Ты все закончил?

Бестер обернулся. Призрак Талии подлетал к нему, появившись из узла, который он разорвал, когда выбирался из Сети.

— Немножко пустого позерства. — хмыкнул он.

— Довольно впечатляюще, но у нас есть работа.

Он улыбнулся.

— О да. Работа, которую надо сделать и планета, которую надо захватить. Он исполнит свою часть сделки, не так ли?

— У меня нет причин в нем сомневаться.

— Хорошо. — Он оглядел бесчисленные чудеса того, что было лишь частью родного мира ворлонцев.

— Это будет прекрасно — вновь обрести дом.