<Что она для тебя?>

- Я за свою жизнь любил лишь троих, и все они мертвы. Катренн заслуживала лучшего, чем быть убитой собственным братом. Её дочь заслуживает лучшего, чем быть твоей пешкой. Я мог бы попытаться убить вас всех, но это всего лишь смерть. А это - жизнь. Отдай её мне и дай слово что не будешь вмешиваться в мою или её жизнь. Сделай это, и никто не узнает от меня, что случилось на Голгофе.

<Почему мы должны верить тебе?>

- Я клянусь именем Дераннимер. Я клянусь именем Рикайджи. Я клянусь именем Катренн. Ими тремя я клянусь, что говорю правду.

<Мы даём её роду сто лет. Затем мы вернёмся за ними.>

- Насколько я смогу их обучить - они будут готовы.

<Теперь уходи.>

И он ушёл. Он больше не увидит Минбара, не увидит Йедора, Широхиды или Тузанора, никогда не остановится у мемориалов матери или сестры.

Оно того стоило.

Он поднял ребёнка, когда она начала плакать, и нежно прижал её к себе. Её глаза были единственным, что отличало её от матери. Они были отцовскими. Зелёными - бездонная, чувственная, прекрасная зелень.

- Что ж. - сказал он. - В конце концов я выбрал жизнь. Сейчас у меня есть ради чего жить.

- Верно, Деленн?

Седьмая - Лемминг.

В последнее время он вспомнил многое. Одной из вещей, которых он не помнил, было то, как воспринимать время, и потому он не представлял насколько долго тянулось это "недавно". Но он проделал долгий путь. Его бы не удивило знание, что он пробыл здесь два года.

Он вспоминал его имя. Это было самым важным, и всё остальное проистекало из него.

Он был Альфредом Бестером.

Он часто повторял это себе, наслаждаясь приливом эмоций, что приносило это имя. Вместе с ним всплывали и другие имена. Имена...

...а иногда - и лица.

Талия Винтерс. Высокая, светлая, изящная

Ари Бен Зейн. В шрамах, эффективный, безжалостный.

Г'Кар. Нарн, когда-то, в каком-то роде союзник

Синовал. Этот был просто именем.

Джон Шеридан. Снова ничего, кроме имени.

Ворлонцы. Они были врагами. Они были его создателями, его поработителями. Он и ему подобные послужили их великой цели, той, для которой они были созданы, и теперь они существовали только для того, чтобы использоваться в качестве рабов.

Для Сети.

Он был заперт в месте, называемом Сетью, месте которое существовало где-то далеко от реального мира, глубоко погребённое среди складок, волн и завихрений гиперпространства. Ему как-то удалось выскользнуть из своей тюрьмы и отправиться в свободное плавание. Может быть, ему удалось освободить себя. Может быть, это возвращение его имени позволило ему ускользнуть.

Он забыл - как именно это было.

Это была Сеть. Это была его тюрьма. Это была тюрьма для всего его народа. Не только для телепатов-людей. Бракири, центавриане, минбарцы, расы, которые он не мог ни опознать, ни вообразить, ни понять.

И все они были его народом. Все они.

Иногда он осознавал, что не знает как измеряется время, если тут вообще была такая штука, как время. Иногда он забывал и это знание, но порой эта способность к нему возвращалась. В такие моменты просветления он понимал, что некоторые из чужаков были здесь ещё до того, как он родился, до того как появился на свет его отец, дед или прадеды.

Он был твёрдо намерен вырваться отсюда и освободить тех, кто был заточён здесь.

Его тело было где-то спрятано, он знал это. Иногда он мог почувствовать узы, которые сковывали его, биение энергии, которая его удерживала. Он не мог вернуться в него. Пока что. Пока он не может освободиться окончательно. Он даже не знал где именно было его тело.

В Сети было и кое-что ещё. Он знал это, и всегда помнил об этом. Некоторым другим душам удавалось освободиться. Он встречался с несколькими и говорил с ними. По большей части они не знали ничего, ни даже собственных имён. Некоторые вспоминали свою расу, имя той личности, которой они когда-то были, или какие-то совершенно заурядные события. Один с огромным возбуждением рассказывал про синий щит, которым он закрывался от всего внешнего зла.

Он смутно помнил, как встречался с этими бестелесными духами. Одного из них звали Талия, имя, которое, вызвало в нём очень сильные чувства. Они говорили, но о чём - он не мог вспомнить. Она была важна. Очень важна. Наверное, он должен был ей это сказать.

И было что-то ещё. Не из света, который заполнял всё, даже потаённые уголки его разума. Тут были пятна... небытия. Темноты. Рвались и закрывались переходы и всем, что оставалось на их месте была тьма, и звук медленно бьющегося сердца.

Он предпочитал избегать такие места, хотя он часто думал о них. Если есть сила достаточно мощная, чтобы уничтожить часть самой Сети, то...

То...

В этом крылось понимание, но оно всегда ускользало от него. Это было неважно. Оно вернётся.

У него было имя, у него была цель, и он с каждым днём узнавал всё больше и больше. Скоро он научится даже тому, как считать прошедшие дни.

И он помнил поговорку, которую он повторял себе снова и снова, почти так же часто, как и своё имя.

Однажды лемминг полетит.

Восьмая - Пешка.

- Боль оказывает благотворное действие на душу. Это напоминание телу, что оно всё ещё живо и предупреждение чтобы ты убрал свою плоть от опасности.

- Впрочем, у тебя всё равно нет такой возможности, не так ли?

- Итак, боль напоминает что ты всё ещё жив. Это хорошо, несмотря на то, что ты не хочешь быть живым, не так ли? Не сейчас.

- Мы можем держать тебя живым по-настоящему долго. По сути - практически бесконечно. Солнца потемнеют и умрут, миры потрескаются и рассыпятся в прах прежде, чем мы позволим тебе умереть.

- Мы чрезвычайно предусмотрительны.

- Почему же ты сопротивляешься нам? Стоит ли того ошибочная верность, которую ты хранишь тому, кто загнал тебя сюда и оставил тебя нам? Ты мог бы и заметить, что попыток спасти тебя не было. Случайно ли он забыл о тебе, ведь ему подобные не забывают, не так ли?

- Нет, куда как больше похоже на то, что он посчитал тебя допустимой потерей, той, которая не стоит возвращения, из-за риска потерять ещё больше. Я знаю, что ты едва ли согласишься, но я нахожу привлекательной такую точку зрения. Это значит, что он начинает думать как мы.

- Нет ничего неверного в том, чтобы служить большему, ничего неправильного в том, чтобы быть шестерёнкой в великой и древней машине. Вся жизнь стремится к миру и стабильности, к миру, где всякий существует и движется в своей личной небольшой клетке, чьё содержимое обогащает великое целое.

- Некоторые приносят пользу целому через акты творения, создания жизни или конструктов. Некоторые поддерживают существование целого.

- А некоторые, такие как я, и надеюсь - как ты, защищают целое. Я солдат на единственно важной войне за сохранение всего сущего. Ты понимаешь? Мы стремимся истребить энтропию, чтобы положить конец переменам, хаосу и анархии.

- Мы стремимся только к порядку.

- Мы стремимся только помочь.

- Мы хотим, чтобы ты понял это и принял это. Мы могли бы заставить тебя присоединиться к нам, управлять тобой как марионеткой, но мы не желаем этого делать. Это делают они. Это соответствует их идеалам анархии, то, что любой может быть не тем, чем он кажется. Друг, любовник, отец, родственник, ребёнок... ими может оказаться любой. Это распространяет страх и хаос.

- Страх полезен, но он должен быть страхом известного, а не неизвестности. Вам следует страшиться нас, потому что мы ваши Учителя и мы сделаем всё, что потребуется для высшего блага.

- Мы можем скомандовать тебе и ты повинуешься, но куда лучше, чтобы ты пришёл к нам добровольно, чтобы просить о позволении служить нам. Ты ещё не сделал ничего чтобы заслужить смерти. То что сделал я... это было ужасно, и даже спустя все эти столетия моё искупление всё ещё продолжается.