Петронила была в похоронном бюро, и их встретила Тита.

— Сестра велела мне позвонить вам, когда я ей рассказала, что́ нашла в кармане рубашки.

На клочке газетной бумаги было написано карандашом:

Даты не было. «Сегодня» могло означать любой день. Почерк был неровный, словно бы искаженный умышленно.

— Кто может быть этим «А»?

— Не знаю, Рубен, но, думаю, тех, у кого имя начинается с этой буквы, по крайней мере трое: доктор Анхель Мирамар, Хосе Антонио Трухильо, Рамон Абель Трухильо.

Сержант занес эти имена в свой блокнот.

Рубен отправился добывать сведения о Хосе Антонио Трухильо, а через десять минут сотрудница принесла желтый конверт, запечатанный сургучом, и вручила его Осорио. Когда девушка ушла, Осорио сломал печать и достал из конверта бумаги.

К бумагам была приложена фотография, с которой, нагло улыбаясь, смотрел молодой человек. У него были густые, пышные усы.

В дверь постучали.

— Разрешите, лейтенант, — в комнату заглянуло безусое лицо юного помощника. Войдя, он браво вытянулся у стола Осорио. — Пришла молодая женщина, говорит, что мы ее вызывали.

— Пусть войдет.

Помощник вышел, а Осорио, спрятав конверт с документами в ящик стола, поднялся навстречу худенькой женщине, которая уже появилась в дверях.

— Доброе утро...

— Садитесь, пожалуйста. — Осорио пододвинул ей стул.

Женщина была одета в голубое платье молодежного покроя. Ткань, правда, не была дорогой, но сшито платье было прекрасно. Ее печальные глаза казались испуганными. Когда женщина села, Осорио спросил:

— Вы Мария Элена Канто Родригес, не так ли?

Женщина попыталась было ответить, но голос ее пресекся, она лишь кивнула.

— Имейте в виду, Мария Элена, мы нуждаемся в вашей помощи, — с улыбкой произнес Осорио.

Он закурил, и женщина с облегчением вздохнула, дрожащей рукой взяв сигарету из пачки, протянутой ей офицером. Ее лицо, увядшее до времени, немного просветлело. Она с наслаждением затянулась.

— Я очень сожалею, но вынужден коснуться вашей прежней жизни, надеюсь, вы понимаете, что это совершенно необходимо. Мы знаем, что вы окончили курсы кройки и шитья, работаете, и работаете хорошо. Все это очень отрадно, и я поздравляю вас. — (Мария Элена едва заметно улыбнулась.) — Судя по всему, вы решили стать полноценным членом общества, и это в известной мере облегчит мою задачу. — Осорио подошел к окну и вновь распахнул створки, захлопнутые ветром. — Мои вопросы не будут касаться непосредственно вас. Нам просто надо кое-что выяснить, и мы на вас очень рассчитываем.

Женщина снова робко кивнула.

— Я имею в виду прежде всего Хосе Мануэля Трухильо. — Осорио опустился в кресло. — Могли бы вы нам рассказать все, что вам известно о вечеринках, которые происходили в Сьюдамаре?

— Все?

— Если это возможно.

Мария Элена поправила сумку, лежавшую у нее на коленях, и судорожно глотнула.

— Хорошо, наверное, будет лучше, если я начну с самого начала. — Лицо женщины стало серьезным. — Как вы знаете, я работала в Сьюдамаре в доме Трухильо. Мне платили как служанке, мне и Фатиме — где она сейчас, я не знаю. На самом деле мы должны были развлекать Трухильо и его гостей. — Она легонько потыкала сигаретой в дно пепельницы, потом решительно погасила ее. — Трухильо сам и нашел меня. До него я работала в заведении у Лолы. Однажды он пришел туда, я ему приглянулась, и он предложил забрать меня от Лолы. Я будто бы стану следить за его домом, убирать в нем, поддерживать порядок и чистоту в ожидании, когда он приедет. Это мне понравилось, все лучше, чем... Я уже давно мечтала вырваться из заведения, но подходящей работы не находила, а может, и не искала как следует. Когда у тебя на руках маленький ребенок, которого надо кормить, работаешь там, где больше платят. Так я думала. И еще я хотела избавиться от Карлоса, он мне проходу не давал. Одна приятельница заботилась о моем малыше, пока я работала в Сьюдамаре. Я приезжала туда во вторник, убирала дом, закупала еду и напитки, Фатима помогала мне. К субботе и воскресенью все должно было быть готово. В эти дни обычно устраивались вечеринки, но иногда Трухильо веселился и среди недели. И на это время я поселялась у него в доме.

Мария Элена нерешительно скользнула взглядом по столу, за которым сидел Осорио, потом подняла глаза, посмотрела прямо на офицера.

— Я думала, что начинаю новую жизнь, а оказалось совсем не так. И Трухильо прямо мне об этом сказал. Он мне хорошо платил, но я должна была заниматься своим прежним ремеслом, хотя и не со всяким, а только с самим Трухильо или с тем, на кого он укажет. Иначе говоря, он меня купил. Но это я теперь так думаю, а тогда я считала, что улучшила свою жизнь. По крайней мере ребенок всегда был сыт, теперь это не зависело от того, хорошая у меня была ночь или клиентов было мало.

Осорио снова протянул ей сигареты и спички, но она мягко отстранила его руку.

— Мне вредно курить, я должна бросить, — сказала женщина с улыбкой, но тут же стала серьезной. — Я видела в Трухильо благородного сеньора, который спас меня от проституции, от Карлоса, от всех этих людей, так похожих на меня, но в то время казавшихся мне совсем другими. И ошиблась. Время шло, а Трухильо становился все требовательнее. Вечеринки, как я уже говорила, обычно бывали по воскресеньям. Трухильо приезжал с одним или несколькими приятелями, а иногда и с приятельницами, молодыми женщинами. Если же их не было, гостей развлекали мы с Фатимой. Вечеринки начинались с музыки и выпивки. А потом он предлагал гостям искать купюру в сто песо, которую он запрятал где-то в доме.

— И это... это часто повторялось? — перебил ее Осорио.

— Да на каждой вечеринке. А чтобы эту купюру кто-нибудь не спрятал на себе, он велел всем раздеваться донага. Наводил нас на след, и мы отправлялись на поиски. В каждой комнате стояла кровать, так что вы можете себе представить, чем кончалась эта игра...

— Вы знали сына Трухильо, Рамона Абеля?

— Да, он был такой же растленный, как его отец, но между собой они не ладили. Я думаю, Рамон Абель обкрадывал отца. Однажды они поссорились, переругались насмерть. Рамон Абель и прогнал меня оттуда...

— Последний вопрос, Мария Элена, вернее, предпоследний. Брат Трухильо, Хосе Антонио, посещал эти вечеринки?