Уже наступила ночь, а Катла все работала в кузнице над мечом, который обещала изготовить для семьи Тора Леесона — как знак уважения его памяти или как товар, который они смогут продать. Внезапно она перестала ковать и прислушалась. Кроме гулкого эха ударов о наковальню, появился какой-то новый звук, высокий и резкий, и помимо вибраций, которые передавались ее телу через железо, было нечто другое — то ли в воздухе, то ли в земле под ногами. Она отложила инструмент и простерла ладони над каменным полом, пытаясь найти источник этого необычайного явления; но тут же все прекратилось, остался только слабый ток, бежавший по кварцевым жилам глубоко в недрах острова. Она нахмурилась. Происходило нечто небывалое, что-то в мире шло наперекосяк.

Катла бросила взгляд на меч. Неплохая получается вещь, да, но не совершенная. После кораблекрушения и возвращения на Камнепад ни один клинок, который она изготавливала, не соответствовал ее строгим требованиям, хотя другие люди восхищались ее мастерством чернения металла, затейливым плетением узоров серебряной нитью. Она знала, что все это — лишь мишура, ловкие приемы для того, чтобы отвлечь внимание от качества клинка. У нее больше не получалось вкладывать душу в металл. Морское чудовище забрало в пучину вместе с братом и друзьями какую-то часть ее самой.

Она вытерла руки о рубаху, залила огонь и вышла из кузницы. В доме уже погасли огни, но она не устала и не хотела спать. Она закуталась в теплый плащ и пошла по дорожке, ведущей к Китовому берегу. В свете полной луны, повисшей над островом, она держалась светлой песчаной тропы, петлявшей в темных зарослях дрока и кустарника, а потом вышла на широкую дорогу, ведущую к побережью. Воздух был морозный, изо рта валил пар. На берегу, словно корабль из какой-то легенды, стояло почти готовое большое судно, только без мачт. При виде его она ощутила трепет.

— Красивый, правда?

Катла резко обернулась на голос. Это был Аран Арансон, сидевший у груды бревен, привалившись к ним спиной; он сам казался куском дерева.

— Во имя Сура, папа, как ты меня напугал!

Отец улыбнулся, не спуская глаз с корабля. Взгляд его был затуманен созерцанием мечты — как у лунатика, подумала Катла.

— Я собираюсь назвать его «Длинная Змея», — произнес он медленно.

Она уселась рядом, так чтобы видеть длинный корпус корабля и любоваться его красивыми обводами. Спустя некоторое время она с сомнением в голосе заметила:

— Да, он напоминает змею, но ведь это несчастливое имя для корабля.

Широкий лоб Арана прорезала морщина.

— Несчастливое?

— Разве мудро называть корабль именем злейшего врага Сура?

— Сур в последние годы обращает мало внимания на мои молитвы, — отрезал он. — Почему бы не угодить тому монстру, который перевернул «Ворона» и утопил в Северном океане? Может, он не тронет нас, когда поплывем в его предательских водах. Трудно будет пережить гибель еще одного прекрасного корабля.

Голос его был мрачен и строг. Катла подумала, что таким он бывает, когда вспоминает о гибели «Снежного Волка» и старшего сына. Она кивнула.

— Это хорошее имя, папа: легендарное и сильное, как и надлежит кораблю, который отправляется в великое плавание. — Немного погодя она спросила: — Когда вы отплываете?

Она знала, что он уже собрал большую часть команды — двадцать четыре человека с Камнепада и близлежащих островов. Они собирались уже несколько недель; их влекла жажда славы и удачи, приключения в таинственных северных землях и сокровища Западных островов — пожилых и молодых, опытных моряков и зеленых юнцов, всех, способных на риск и отвагу. У большинства из них дома были жена и дети, земля и скот, требующий ухода; некоторые не имели ни семьи, ни кола ни двора, но мечтали быстро обрести средства, которые позволят им жениться, построить собственный дом и корабль; легенду о Святилище они слышали, когда ещё сидели на коленях у матери, и тяга к морским просторам была у них в крови. Даже самые разумные не могли устоять перед искушением. До того как отец соберет команду полностью, еще оставалось время, и Катла надеялась снова поднять вопрос о том, не согласится ли Аран взять ее с собой.

Он улыбнулся; во тьме мелькнули его белые зубы.

— Скоро.

— Как скоро?

— Через неделю или две.

— Но все море от Китового острова будет покрыто льдом…

— А как ты думаешь, для чего я сделал на судне ледолом? Я не могу ждать, покуда Первое Солнце откроет путь: другие уплывут первыми. Кто-то, может быть, уже отправился, и каждый новый день, пока я здесь, потерян для меня.

— О чем ты говоришь?

Он повернулся к ней; лицо его было жестким и хмурым.

— Я не могу здесь больше оставаться, Катла. На Камнепаде меня ничто теперь не держит.

— Папа!

— Я потерял сына; моя жена сходит с ума от горя, и я ничего не могу сделать. Почему я должен валяться возле дымного очага, набивая пищей тело, которое стареет прямо на глазах, и ждать смерти, которая день за днем будет все ближе подбираться ко мне?

— И поэтому ты уходишь в океан зимой, подставляешь голову под удар судьбы, как теленок горло мяснику?

— Если я останусь здесь, то сойду с ума.

Катла едва успела закрыть рот, чтобы не выпалить то, что думала: похоже, хозяин Камнепада уже лишился разума. Рассудком она понимала, что такой план в лучшем случае — глупость, в худшем — намеренное самоубийство, но сердце ее громко билось, а ладони неожиданно вспотели, хотя ночь была холодная. В последнее время она часто испытывала ощущение, словно достигла вершины, к которой шла много дней. В голове ее звучало предупреждение о том, что она должна остаться, но Катла решительно отвергла его, заперев в самом дальнем закоулке сознания, где она держала под замком все сомнения, страхи и прочие вещи, которые мешали ей с тех пор, когда она впервые покинула землю и ушла в море.

— Меня здесь тоже ничего не держит, папа. Возьми меня с собой. Я могу грести, управляться со снастями, знаю, как править судном. Я не слабее любого мужчины, и ты знаешь, что не услышишь от меня ни слова жалобы в самых трудных испытаниях. Какой от меня прок здесь, под каблуком у матери? Что бы я ни делала, она смотрит на меня с укором. Я не умею стряпать, шить, прясть или ткать, не умею вести себя так, как ей хочется. Мне не нужен муж, и потеряла я не меньше тебя. Позволь мне плыть с тобой.

Аран Арансон смотрел в лицо дочери и в свете луны видел, что она горит как в лихорадке. Как она похожа на него! Взгляд его стал колючим, он быстро отвел глаза.

— Не могу. Твоя мать никогда не простит мне, если потеряет в море еще одного ребенка.

— А как же Фент?

— Я обещал ему место на корабле.

Катла была возмущена.

— Но это нечестно! Почему Фентом можно рисковать, а мной — нет? Возьми меня вместо него — ты знаешь, что от меня будет больше проку!

— У меня есть свои причины.

В его памяти всплыл образ Фестрин Одноглазой, которая велела ему хорошенько смотреть за дочкой. Он никогда не признался бы в этом ни одной живой душе, но сама мысль о том, что сейда может вернуться на Камнепад, вызывала холод в животе, а волосы на голове вставали дыбом, как на загривке испуганной собаки. Катла уже однажды ослушалась его, тайно пробравшись на судно Тэма Лисицы; больше у нее эти штуки не пройдут. А Фенту дома заняться было нечем, не к чему приложить свою становящуюся все более неуправляемой энергию. К лету не одна смазливая девчонка родит рыжеголового младенца.

— Я так решил, Катла, поэтому не трать силы на уговоры и не вздумай обманом проникнуть на судно. Я не такой податливый, как Тэм Лисица. Я тебя не колеблясь выброшу за борт.

Воспоминание о предводителе актеров внезапно наполнило Катлу отчаянием. Если такой сильный и энергичный человек, как Тэм Лисица, сгинул в море, то какие шансы уцелеть у других? Она взглянула на «Длинную Змею» иными глазами. Судно красивое, но эта красота казалась теперь какой-то мертвой, обреченной; для моря оно — всего лишь щепка, которой по своей прихоти будут играть волны и буйные ветры. Действительно ли она хочет цепляться за его снасти, когда ветер будет реветь в ушах, осыпая ее колючим снегом и ледяными брызгами?