— Capo!

Прервав размышления, он повернулся и увидел, как через двор к нему шагает отец с перекошенным от гнева лицом.

«О святая Фалла, — горько подумал Capo, — ну что опять?»

Ответом на его молчаливый вопрос стал резкий, наотмашь удар человека, которого Capo до недавнего времени считал отцом; до тех пор, пока несколько месяцев назад его не посетило тревожное видение матери и дяди, возлежащих на постели…

Ярость охватила его, но была ли то его собственная реакция на болезненный удар, от которого звенело в ухе, или же слабое проявление наследственности, Capo не знал.

— Как ты смеешь так обращаться со своим братом?!

«А-а, — с упавшим сердцем подумал Capo, — вот в чем дело».

— Ударить прикованного к постели инвалида — отвратительный и трусливый поступок, а ударить с такой силой, что остался след…

Capo слушал и не верил ушам. Какими бы разнообразными ни были до сих пор клеветнические наветы на Capo, Танто еще никогда не обвинял его в физической жестокости, подобное измышление представляло собой качественно новый виток в наглом вранье брата. Хотя Capo и знал, что все его слова будут пропущены мимо ушей, он все же попытался защитить себя.

— Я не бил Танто, — спокойно сказал он. — Если на нем и есть какая-то отметина, это дело его собственных рук.

Фавио разъярился еще сильнее.

— А ну пошли со мной!

Его пальцы с силой сжались на руке Capo, и отец потащил его к дому.

Capo подчинился, руки, ноги и разум не принадлежали ему, пока был физический контакт. Однако на пороге комнаты Танто Фавио отшвырнул от себя Capo так резко, что юноша упал и растянулся на полу. Вихрь эмоций постепенно затих.

Когда Capo собрался с духом и поднял голову, он увидел мать, закутанную в свою голубую сабатку. Она тихонько плакала, сидя на стуле рядом с кроватью. А его брат, возлежавший на белоснежных подушках («Конечно, — совсем не к месту подумал Capo, — они все набиты перьями самых дорогих йетранских гусей и стоят каждая не меньше кантари, а я сплю на соломенном тюфяке, набитом перьями кур из нашего курятника»), не сводил с него возмущенного взгляда. Рубашка Танто была разорвана, чтобы все хорошо видели темный синяк в том месте, где должна была быть ключица, скрытая в глубине жирной, белой плоти. Синевато-багровая отметина уже становилась фиолетовой. Должно быть, ему потребовалось немало силы и решимости, чтобы причинить себе такую боль, думал Capo, пытаясь осознать, до какой же степени ненавидит его брат.

— Я всего лишь медленно ел, — несчастным голосом пожаловался Танто, а его темные глаза наполнились фальшивыми слезами. Он сжимал тонкую руку Иллустрии в своей огромной, влажной лапе. — А он бил меня за это ложкой…

Capo повернулся к отцу.

— Я не имею к этому никакого отношения, — проговорил он сквозь зубы. — Как вы могли поверить, что я способен на такое?

Лицо Фавио выражало только отвращение, и вовсе не к хныкающему в постели существу.

Танто наслаждался своей победой.

— А когда я крикнул, чтобы он перестал, он снял кинжал с пояса и так сильно стукнул меня рукояткой, что я думал, он убьет меня!

В доказательство своих слов Танто полез куда-то под постельное белье и с победным видом выхватил оттуда кинжал брата.

Capo уставился на него, онемев. Рука потянулась к боку, но он уже знал, что там нет пояса, на котором он обычно носил кинжал. Юноша вспомнил, что пояс был перекинут через спинку маленького тростникового стульчика в его комнате на втором этаже дома. Кинжал в кожаных ножнах лежал там же, когда он выходил из комнаты утром. Как же Танто умудрился его стянуть?

Танто увидел сомнение на лице брата и злобно ухмыльнулся.

— Но, конечно же, я прощаю тебя, Capo, — притворно мягко проговорил он, буравя его взглядом. — Я понимаю, что за мной трудно ухаживать, и забота обо мне — совсем не твое призвание. Вот потому я и сказал отцу, что раз уж Совет собирается в скором времени призвать всех молодых мужчин поднять оружие за Империю, надо готовить тебя в солдаты.

Capo уставился на него, не веря ушам. Танто прекрасно знал, что он не обладает никакими воинскими способностями. Мечом Capo владел неуклюже, а с копьем обращаться и вовсе не умел. Он не имел к войне ни вкуса, ни таланта. Нельзя было надеяться и на его умение стрелять излука, и все потому, что Capo терпеть не мог причинять боль живым существам. Он был скор на ногу и знал, как обращаться с лошадьми, и верхом скакать научился раньше всех. Но, с его точки зрения, это помогло бы ему только быстрее всех покинуть поле боя — потому что в нем не было ни агрессии, ни ярости, которые требуются, чтобы разбить череп другому человеку фактически ни за что.

Юноша открыл было рот, чтобы в ужасе запротестовать, но сразу закрыл его, так как в голову ему пришла новая мысль. Если нужно подготовиться к солдатской службе, да не абы как, а хорошо, чтобы не опозорить все семейство Винго, ему, наверное, позволят оставить Алтею, и тогда осуществится его давняя мечта о побеге.

Capo повернулся лицом к человеку, которого называл отцом. Тот стоял, перегородив дверной проем, руки на поясе, вид непреклонный.

— Со стороны моего брата очень великодушно, — выдавил он, — сделать такое предложение. Отец, если вы позволите мне искупить вину таким образом, я сделаю все, что в моих силах, чтобы приобрести навыки, необходимые хорошему солдату.

Фавио Винго выглядел озадаченным. Он был очень удивлен, когда Танто выдвинул эту идею, но согласился, что раз уж Танто никогда не сможет поднять оружие Винго и пойти в бой во главе отряда алтейцев, то пусть хотя бы его брат защищает фамильную честь. Но еще больше Фавио удивился ответу Capo. Он ожидал бурю протеста со стороны мальчика, который, как он знал, совсем не любил драться. Однако вместо этого последовало согласие — и это говорило о пробуждении в нем сыновней ответственности, смирении и, наконец-то, зачатков мужской гордости. И все же, несмотря на то, что своим ответом Capo смягчил ярость отца, тот не мог отпустить его, не наказав за избиение Танто.

— Поскольку не в твоей натуре хорошо заботиться о брате, тебе придется научиться этому в принудительном порядке. Я не знаю, как может Танто дружески относиться к тебе после подобного проявления жестокости и злобы с твоей стороны, но он обратился ко мне с особой просьбой. Он сказал, что связь между вами должна стать еще крепче. Поэтому в течение тех недель, что остались до начала военных тренировок с капитаном Бастидо, а затем в перерывах между ними и после твоей обязанностью будет мыть брата, убирать за ним нечистоты и растирать его мазями. Ты начнешь выполнять все это с завтрашнего утра. А сейчас ты отправишься к себе без еды и света и будешь размышлять о том, какими качествами должен обладать настоящий брат. Ступай.

Capo был в ужасе. То, что ему придется отдаться на милость капитана Гало Бастидо, прозванного Зверюгой, уже само по себе отвратительно, потому что капитан был настоящий садист. Но касаться брата голыми руками!.. Это самая ужасная пытка, какую только можно себе представить.

Capo отправился наверх, тяжело передвигая словно налитые свинцом ноги.

Освещенная со стороны берега красными лучами заходящего солнца, а со стороны моря — призрачным светом молодой луны, между силуэтами Колонн Сура, точно мираж, показалась королевская резиденция Халбо. Среди возвышенностей и изгибов земли, которая круто уходила вверх от линии воды, небольшими группками мерцали маленькие янтарные огоньки. На берегу горел большой костер, освещавший темный залив и несколько дюжин кораблей на якоре во внутренней гавани.

Затем сами Колонны Сура открылись во всем своем великолепии, возносясь на три сотни футов вверх в темноту ночи. Катла от удивления открыла рот. Две огромные сторожевые башни были освещены изнутри мириадами маленьких огоньков. Крошечные фигурки с фонариками двигались в разных направлениях, а издалека казалось, что огоньки прыгают и летают. Затем в поле зрения появилась паутина лестниц и арок, которые начинались прямо от линии воды, огибали башни и взбирались вверх по холмам.