— Моя дочь! — вскричал лорд Кантары. — Так ее и в самом деле похитили эти эйранские бандиты!
Кристалл, игнорируя Виралая, снова погасил образ, а затем представил зрителям вереницу самых разных картин. Мелькнула рука в перчатке, открывающая дверь в стойло; потом снова стал виден освещенный огнями Большой Зал дворца в Халбо, причем зрители видели его так, как если бы находились где-то под потолком: внизу стояла королева Эйры, и они видели только корону на ее голове. Виралай чувствовал, что что-то не так: изображение мерцало, расплывалось. На кристалл действовала какая-то магическая сила.
— Клянусь грудями Фаллы! — внезапно вскричал Танто; он был настолько потрясен увиденным, что благочестивый лорд Кантары не обратил внимания на это богохульство. — Он не терял времени даром: посмотрите, как он над ней потрудился…
Тайхо быстро заморгал, не веря глазам.
— Она ждет ребенка! — внезапно взвыл он. — Негодяй обрюхатил мою любимую!
Все, кроме Виралая, видели, что живот Розы Эльды выдается вперед; свободное белое одеяние королевы лишь подчеркивало его размеры. Вран Ашарсон приблизился к ней и не спеша поцеловал сначала в щеки, потом в губы и по-хозяйски положил ладонь на обширное чрево супруги.
Внезапно над ухом Виралая раздался бешеный рев. Потом стол опрокинулся, тяжелый кристаллический шар ударился об пол и разлетелся на тысячи осколков.
Звук разбившегося магического кристалла отразился от замковых стен, эхом прокатился по коридорам и лестницам и разнесся по городу. В конурах вздрогнули и поджали хвосты собаки, по дворам пронеслись с истошным мяуканьем кошки, на озере проснулись и поднялись в воздух гуси. Руи Финко, поглощенный обсуждением осадной тактики с лордом Прионаном в Звездном Зале, поднял голову и вздрогнул от внезапной боли, пронзившей его тело; кто-то громко кричал, кто-то вопрошал, что случилось, кто-то озирался по сторонам, словно оказался вдруг в незнакомом месте. Гесто Гревинг вздрогнул словно ошпаренный и выронил кубок с Золотой Пряностью, а потом в недоумении уставился на блестевшую у его ног лужу и, несмотря на боль в костях, стал подсчитывать убыток: по меньшей мере тридцать два кантари — выпить он успел едва ли половину.
Где-то далеко женщина в повозке поднялась и подошла к ребенку, потому что он проснулся от страшного сна и заплакал.
Далеко-далеко в ярости выругался старик, потому что эта часть мира померкла и умерла для его взгляда.
В темном стойле Capo Винго схватил обеими руками камень, висевший у него на шее; вокруг заволновались и начали переступать лошади; из-под толстых перчаток, которые он вынужден был носить, вырвались лучи, озарившие балки, перегородки, стойла будто закатным светом. Своенравный камень светился так сильно, что сквозь перчатки Capo видел очертания своих костей и с трудом сдерживал панику, вспоминая тот ужасный день в Аллфейре, падающих людей, выпученные глаза, белые от страха. Если коснуться живого существа этим камнем, когда он вот так пламенеет, оно погибнет. Казалось, лошади понимали это: они забились в самые дальние закутки своих стойл и замерли. А потом так же внезапно, как появился, огненный свет погас, и стойло погрузилось в еще более густую тьму.
С бьющимся сердцем Capo спрятал камень за пазуху. Потом, двигаясь от стойла к стойлу скорее на ощупь, чем с помощью зрения, он пробрался туда, где был привязан Ночной Предвестник. Жеребец отпрянул от него, беспокойно переступая ногами и шумно втягивал воздух.
— Тихо, тихо. Спокойно, парень.
Его рука коснулась влажной от пота шеи жеребца; он провел ладонью по шкуре, чувствуя, как под ней быстро пульсирует кровь; конь нервничал, потому что некая неведомая сила потревожила его. Он думал, что жеребец вновь отпрянет, но Ночной Предвестник успокоился, а потом Capo почувствовал, что конь повернул к нему голову и обследует руку, проверяя, нет ли в ней лакомства, словно ничего не случилось.
Capo вывел его в пустынный двор и привязал к коновязи, а сам пошел за уздечкой и седлом. Конечно, найти нужное седло в полной темноте среди сотен других было затруднительно, но Capo снова помог подарок старого кочевника. Он снял перчатки и принялся трогать пальцами гладкую кожу седел, позволив образам проноситься в его сознании подобно теплому легкому ветерку. Он увидел полного мужчину с близко посаженными темными глазами, в синих одеждах; женщину, скачущую верхом, с летящими по ветру черными волосами — истрийские женщины уже сотни лет не садились на лошадь таким манером, по-мужски. Он быстро отвел ладонь. Следующее седло вызвало образ мужчины, пронзенного копьем, который сползал с коня, отчаянно цепляясь за луку седла, а затем упал под ноги сражающимся воинам. Он видел мальчиков, едва доросших до тех лет, когда можно садиться на коня; они скакали, словно демоны, на взрослых тильзенских жеребцах по широкой, продуваемой всеми ветрами равнине; видел колонну воинов, растянувшуюся по дороге, и над ней лес пик, сверкающих наконечниками; затем испытал странное ощущение, будто начинает раздваиваться, и сознание его затуманилось, перед глазами поплыло, а потом он увидел, как какой-то человек скачет прямо на него на сером пятнистом звере. Картина была настолько отчетливой, что Capo инстинктивно попытался увернуться от удара, как сделал это когда-то в Аллфейре. Он отнял руку от седла, не желая еще раз почувствовать ту боль, когда эйранский воин ударил его под ребра. Надев перчатки, Capo взял седло и вынес его.
Его способность видеть чужие воспоминания усиливалась с каждым днем. Даже самые безобидные вещи при прикосновении к ним пробуждались и рассказывали ему свои истории. Он ничего не мог с этим поделать; все, что ему оставалось, — носить перчатки. До этой ночи ему пришлось нелегко — он постоянно находился в компании лордов Форента и Кантары, которые настаивали на его участии в разрабатывании их планов, к тому же ему приходилось делить спальню с Танто, и не было никакой возможности улизнуть незаметно. Его начали посещать мучительные видения того, как однажды Тайхо Ишиан завладеет камнем, чтобы пользоваться его силой в своих целях. Capo не мог нормально ни есть, ни спать, начиная с того дня, когда к нему прикоснулся высокий бледный человек с холодными руками и мертвой душой и он увидел в его почти бесцветных глазах понимание могущества того артефакта, который висел у него на груди. Он жил в постоянном страхе оттого, что этот человек расскажет о силе камня своему хозяину. Capo чувствовал, что если лорд Кантары откроет для себя природу этого кристалла, он ни перед чем не остановится, чтобы завладеть им. Тот строгий, сдержанный мужчина, каким он впервые увидел лорда, за прошедшие месяцы стал совсем другим человеком: казалось, им движет некая горячечная страсть, дикое, мучительное желание, от которого глаза его лихорадочно блестят, а все движения стали резкими и нетерпеливыми. Capo слышал, как он говорит о северянах — в выражениях, которые смутили и потрясли его, с бешеной, непостижимой ненавистью. Роль, которая отводилась Capo в этой драме как лейтенанту лорда Кантары — предательство, ложь, хладнокровное убийство, — была ему отвратительна.
Необходимость бежать внушала страх, но было ясно, что другого выхода нет. Он двигался очень осторожно, все чувства его обострились до предела. Оседлав коня, он затянул подпругу и повесил на луку мешок с провизией и самыми необходимыми вещами. Потом посмотрел в небо и глубоко вздохнул. Он никогда не замечал, чтобы звезды сверкали так ярко. Небо было таким огромным — как весь мир. Северный Крест находился в зените; семь его меньших звезд казались мерцающими точками рядом с самой яркой, которую эйранцы называют Звездой Мореплавателя; здесь, на юге, ее именуют Оком Фаллы. Он отметил это для себя: северяне считают стихии мира благосклонными к людям, оказывающим поддержку и помощь, а не подглядывающим, чтобы наказывать их за проступки.
Я еду в Эйру.
Развеялись многочисленные сомнения, терзавшие его: если необходимо спасти камень от лап Тайхо Ишиана и предотвратить несчастья, то единственное, что он может сделать, — уехать как можно дальше, туда, куда не дотянутся руки лорда Кантары. Казалось, звезды лишь укрепили его намерение, и случайная мысль обрела силу прозрения, твердого решения, к которому приходит человек после месяцев глубоких сомнений и сложных раздумий.
