Литмир - Электронная Библиотека

На следующий день, не приходя в сознание, Оуэн Сэлинджер скончался.

ГЛАВА 10

Феликс был в офисе, когда позвонил Паркинсон:

— Я пытался поговорить с вами в течение трех дней, даже сегодня на кладбище, но чувствовал, что неловко говорить об этом там.

— Мой секретарь передал, что вы упоминали завещание отца, — нетерпеливо сказал Феликс.

— Чтобы быть более точным, это касается Лоры Фэрчайлд.

Феликс выпрямился в кресле:

— Что такое?

— Я предпочитаю рассказать вам это лично. Я могу приехать через полчаса.

— Расскажите сейчас.

Паркинсон почувствовал вспышку сожаления, вспомнив о старомодном достоинстве Оуэна. Короче, он решил высказать Феликсу все, что о нем думает. Но он знал, что это неосмотрительно: банковский счет Сэлинджеров намного больше, чем гордость Элвина Паркинсона.

— Так я продолжаю. Она стоит на учете в картотеке в Нью-Йорке, за кражу. Она и ее брат Клэй.

— Кража, — повторил Феликс без всякой интонации. — Когда?

— Семь лет назад. Ей было пятнадцать, брату — четырнадцать.

— А родители?

— Если судить по полицейскому отчету, они погибли в автомобильной катастрофе за год до этого. Не ясно, кто был их опекуном, более вероятно, что их тетка. Они были освобождены на поруки после ареста. Мелоди Чейз.

— Что?

— Я знаю, что звучит странно, но мне сообщили только это имя.

— Возможно, фальшивое. Что еще?

— Спустя два года, когда ей было семнадцать, она была упомянута в завещании — книготорговец по фамилии Хенди оставил ей десять книг.

— Что-нибудь еще?

— Я не стал бы относиться к этому так легко, это может быть очень важно, особенно если книги имеют ценность.

— Почему?

— Потому что за день до смерти ваш отец изменил завещание, он добавил…

— Он… что?

— Он изменил завещание, написав дополнение, где два процента «Сэлинджер-отель инкорпорейтед» и сто процентов «Оуэн Сэлинджер корпорейшн» завещает Лоре Фэрчайлд.

— Два процента? Этой женщине? Вы знали, что он собирается сделать это, и не сказали мне?

— Адвокат не имеет права разглашать решения своих клиентов посторонним.

— Не посторонним, вы, глупец! Какого черта вы думали, позволяя ему делать это? Вы что, без ума? Его корпорацию тоже? С этими четырьмя отелями?

— И его домом на Бикон-Хилл.

— Поганый сукин сын! Он поделил на части единое целое — свою собственность. И вы не пытались остановить его?

— Я пытался.

— Не очень-то активно! Не достаточно активно! — Феликс чувствовал, будто все его внутренности свело в единый тугой узел, живот напряжен, зубы сжаты. Он был вне себя.

— Я так не считаю. Он знал, что хочет подписать это, он даже спорил со мной. И он знал, что это должно быть засвидетельствовано, он заставил меня привести медсестер. Он был в здравом уме. — Паркинсон помедлил: пришло время сделаться необходимым для Феликса. — Но тем не менее у меня было чувство…

— Какое?

— Что он очень устал. И может быть, конечно, никто не может быть уверен… — Он остановился.

— Черт возьми, Паркинсон, прекратите ходить вокруг да около. Уверен в чем?

— У меня такое чувство, что он мог находиться под своего рода давлением.

Слова повисли в воздухе. Феликс позволил им медленно сформироваться в новую идею и постепенно почувствовал, что напряжение уходит.

— Вы имеете в виду, что кто-то влиял на него?

— Кто-то мог влиять.

— Кто-то занимается тем, что заманивает старых людей и влияет на изменение завещания?

— Я не говорил этого.

— Нет, — сказал Феликс задумчиво. — Но если бы поинтересовались вашим мнением…

— Я бы сказал, что у меня сложилось впечатление, что Оуэн Сэлинджер действовал под своего рода влиянием или убеждением. Я бы добавил, что оставался с ним в комнате наедине два дня подряд и каждый раз перед беседой просил мисс Фэрчайлд оставить нас, и каждый раз, когда уходил, я заставал ее слоняющейся у двери.

— Спасибо, Элвин, — мягко сказал Феликс. Какое-то мгновение он тихо сидел, слушая легкое свистящее дыхание на другом конце линии. — Мы назначим чтение завещания на следующую неделю, а до этого времени я, вероятно, вам еще позвоню. — Он повесил трубку и подошел к угловым окнам, чтобы взглянуть в сторону Бикон-Хилл. Мысли опять начали тесниться в голове: «Оставить дом этой женщине! И его отели. И часть компании. Моей компании. Безумный. Мстительный. Сделать так, чтобы я выглядел, как дурак. В самую последнюю минуту, когда мы ничего не могли поделать…

Но я остановлю его. Он мертв, а я — жив, и я разорву эту женщину на части, я разорву на части это чертово дополнение. Мы вернем старое завещание. Оно вполне подходило, когда он писал его, и вполне подойдет сейчас. Все остальное подлежит уничтожению».

Глядя в окно, он неожиданно почувствовал тревогу: «А если было еще что-то, кроме завещания? Что еще старик продиктовал или написал? Какие еще у него были секреты? Что еще необходимо уничтожить?»

Он должен это выяснить. Ждать он не может. Он должен знать.

В семь он позвонил Полю:

— Я думал, мы можем пообедать вместе, только мы вдвоем. Уже поздно, я знаю. Но я был очень занят.

— А что, если мы пообедаем завтра? — спросил Поль. — Здесь Лора, и она так расстроена после сегодняшних похорон, что я не хочу оставлять ее.

— Хорошо. Мой секретарь позвонит тебе завтра утром. — И убедившись, что их там не будет, он отправился в дом Оуэна.

— Добрый вечер, Роза, — поздоровался он, проходя мимо и поднимаясь по лестнице. — Я буду в кабинете отца. Вы можете ложиться спать. Я закрою за собой сам.

Роза возмутилась: никогда за пятьдесят лет мистер Оуэн не отсылал ее спать.

— Может быть, кофе? Что-нибудь поесть? — говорила она ему вслед. — Или, может, помочь вам искать что-нибудь? Я немного убрала там. — Она отвернулась, чтобы сглотнуть неожиданно подступившие слезы, которые в эти дни были всегда близко.

Но Феликс уже пересекал площадку третьего этажа.

— Я справлюсь сам, — бросил он через плечо и, перешагивая через ступеньку, повторил сам себе: — Я справлюсь сам.

Кабинет Оуэна был убран с любовью, книги неестественно аккуратными стопками сложены на полу и на столах, бумаги на столе в изумительном порядке. Феликс зажег настольную лампу и начал просматривать бумаги, лежащие на столе и в ящиках. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти конверт с именем Лоры и прочесть, что было внутри.

«Любимая Лора!

Сегодня чудесный день, и чувствую я себя так же чудесно. Но в мои годы мудрый человек думает о смерти и о делах, которые у него не будет возможности закончить, и поэтому сегодня, когда голова моя ясна, рука все еще тверда и сердце бьется, вероятно, более ровно, чем всегда, я пишу, чтобы планы, которые мы строили с тобой вместе, обрели свою форму; это касается отелей, а ты, как никто другой, знаешь, что они значат для меня. Но сначала я хочу, чтобы ты знала: я планирую изменить завещание и оставить тебе маленькую часть компании, этот дом и мою собственную корпорацию. Это означает, что, когда я умру, отели будут принадлежать тебе, а следовательно, ты будешь одной из тех, кто увидит их возрождение, если не доведется мне».

Феликс перестал читать. Там было десять страниц, исписанных крупным, слегка наклонным почерком отца, но сейчас, когда он знал, что было в письме, он не мог читать его, не мог вынести голоса отца, звучащего с этих строк, голоса, который говорил, что он предпочел Лору своему собственному сыну. У него дрожали руки, и он понимал, что читает, сдерживая дыхание. «Скотина, — подумал он, воздух взрывной волной вырвался из груди. — Сделать такое мне! Объявить всему свету, что ты не считаешься со мной, что тебе до меня нет дела, что все твои мысли заняты ей, что ей ты отдал то, что хотел я. Только ненормальный может так поступить с сыном. Больной. Человек, находящийся под давлением. Под большим влиянием».

С новым приливом энергии он просмотрел бумаги, лежащие на столе, вынул все из ящиков, стараясь обнаружить фразы, предложения, случайные слова, которые могли бы свидетельствовать о помешательстве.

47
{"b":"18395","o":1}