— Все выдержано в изысканном вкусе, — отметила итальянская модельерша Флавия Гварнери, продемонстрировав все свои зубы, когда улыбнулась. Лора тепло поблагодарила их, подумав, что отель или погибнет через три часа, или она снова выйдет победительницей. Она благодарила каждого, кто подходил к ним, пока не ушли все гости и они не остались одни.

— За последние три недели у нас не было ни одной спокойной минуты, — сказал он. — В понедельник мы на несколько дней уедем, я зарезервировал номер на Сан-Томасе. Мне там понравилось.

— Не могу, Уэс, не сейчас. Столько людей собирается приехать сюда в ближайшие три недели, а Флавия сказала, что в следующем месяце вернется сюда на показ мод в «Ултимо» и с ней приедут ее друзья…

— У тебя есть персонал. У тебя здесь брат. Не можешь же ты быть здесь каждую минуту.

— Но я могу быть здесь, когда я нужна. Ты сам когда-нибудь бросал новое дело в самом начале?

— Ну, я бросал его хотя бы на ночь, чтобы сохранить силы для близких.

Он был прав, подумала Лора. Она так сильно уставала в эти дни, что они совсем не занимались любовью.

— Ты прав. Со мной не так весело. Дай мне несколько дней, чтобы все здесь устроить. Я обещаю, что после этого я стану опять нормальной женщиной.

— Но все равно ты не захочешь уехать ненадолго.

— Еще нет. Может быть… весной?

Он хотел что-то сказать, но передумал..

— Мне нужно переодеться к ужину. Ты идешь?

— Через минуту. Увидимся наверху.

Он направился в номер, который они взяли себе на эти выходные, а Лора осталась одна, наслаждаясь краткими мгновениями одиночества и тишины, нарушаемой лишь шагами официанток, убирающих со столов. Ей придется изменить свой режим работы; она должна уделять Карриеру внимание. Они бы не ссорились, если бы она проводила с ним больше времени, не отдалась целиком и полностью делам отеля, которые отнимали у нее практически все силы.

Но не только мысли о «Чикаго Бикон-Хилле» занимали ее сейчас. Она уже заглядывала в будущее. Она еще ничего не говорила Карриеру и никому другому, и кроме того, в ближайший год она и не могла ничего сделать, пока полностью не утвердится здесь, но в воображении она уже строила планы об остальных трех отелях Оуэна и мечтала о том времени, когда они станут ее собственными. Она еще не знала, как ей это удастся, откуда она возьмет деньги, сколько времени уйдет на приобретение всех трех отелей, если она вообще сможет купить их, что было самой тревожной мыслью. Феликс мог продать их до того, как она достанет деньги, а вдруг она вообще денег не найдет… Но она надеялась, что все будет так, как она мечтала. И сколько бы времени ни понадобилось, она была полна решимости довести дело до конца как можно быстрее. Она никому не позволит встать у нее на пути.

«Нью-Йорк Сэлинджер», — произнесла она про себя, но быстро поправилась. — «Нью-Йорк Бикон-Хилл», «Филадельфия Бикон-Хилл», «Вашингтон Бикон-Хилл».

Она повернулась и вышла из гостиной, чтобы присодиниться к Карриеру и одеться к ужину. Она улыбалась. «Вот тогда, Феликс, ты поймешь, что Оуэн и я все-таки одолели тебя».

— Он может быть вице-президентом службы безопасности, — бросил Феликс своей дочери, которая звонила из Амстердама, а его жена находилась в другой комнате и слушала их разговор по параллельному телефону. — Я уже сказал об этом месяц назад и не изменил своего решения. Кроме того, я сказал тебе, что все это сомнительно. Мы ничего не знаем о нем, кроме того, что я получил в отчетах от управляющего отелем…

— Но я тебе все о нем рассказала, — возразила Эллисон. — Я уже год вам о нем говорю.

— Мы год слышим от тебя одни романтические бредни. Ты отказалась познакомить нас с ним. Когда ты приехала домой, ты приехала одна; нам ты сказала, что не хочешь, чтобы мы навестили тебя. Твоя кузина Патриция считает его охотником за приданым. Я вообще не хочу обещать ему никакой работы; у нас идет сокращение, мы не расширяемся, и я совершенно не могу понять, почему он должен занять место, например, исполнительного директора, не проработав в компании ни дня. Он должен был бы начать с самого низа.

— Он уже сделал это в Амстердаме. Кроме того, он скоро будет твоим зятем.

— Это ничего не значит. Томас Дженсен тоже мой зять, но он не работает в компании.

— Он по собственной воле оставил компанию, — спокойно вставила Ленни. — Как только умер Оуэн. Но он до сих пор держатель акций и член совета.

— Я прошу тебя сделать это, — продолжала Эллисон.

Наступило молчание. «Какова мать, такова дочь, — думал Феликс, — холодная и независимая. Они не просят любви. Ничего удивительного, что я не люблю их».

Но он все еще продолжал гордиться ими, как делал это все двадцать четыре года. Это чувство никогда не увядало, и сейчас он даже считал, что это разновидность любви. Стоило ему увидеть их вместе, идущими по улице и заставляющими людей обращать внимание на их элегантные с прямыми плечами фигуры, его охватывало ощущение успеха и власти, которые он испытывал, только, когда обходил свои отели. Он становился больше, заметнее, ему завидовали: «Вот Феликс Сэлинджер, он превзошел своего отца, расширив его империю отелей; он изменял эту империю, освобождаясь от небольших владений и сосредоточиваясь только на больших. Он превзошел своего отца даже в семейной жизни — жена его отца умерла через десять лет после свадьбы, а у Феликса до сих пор жива».

Вот и сейчас, слушая свою жену и дочь, говорящих по телефону с бостонским акцентом, который звенел у него в ушах, его вновь охватывали знакомые благостные чувства, потому что только благодаря ему они стали такими: богатыми, много путешествующими, изысканными и, кроме того, носили фамилию Сэлинджеров. Они не были нежными или уступчивыми, но они составляли часть его империи; они были нужны ему для полноты счастья. Тем более что в последние годы в цепочке отелей Сэлинджеров появились некоторые бреши, и Феликс нуждался в жене и дочери больше, чем когда-либо, как доказательстве того, что несмотря ни на что его всегда и везде ждал успех.

Он смотрел на снег, который шел за окном, делая неясными очертания домов, через дорогу. «Белое Рождество, — размышлял он. — Свадьба на белое Рождество. Жаль, что моя дочь не девственница; она даже не пытается соблюсти внешние приличия: открыто живет с человеком, которого никто не знает, объявила о своей помолвке по телефону, позвонив в День благодарения, планирует приехать в Бостон за неделю до свадьбы. Что ей приходится скрывать?»

— Что ты скрываешь от нас? — резко спросил он ее.

— Ты все время спрашиваешь меня об этом. Ничего не скрываю. Бен — чудесный человек, все чудесно. Я просто хочу быть с ним как можно больше, хочу начать нашу жизнь самостоятельно, отдельно от всех. Столько всего случилось дома — моя жизнь с Тедом была ужасной ошибкой, потом умер дедушка, потом эта заваруха с… его завещанием. Мысль, что снова может случиться что-то плохое, приводит меня в ужас, поэтому я хотела, чтобы с Беном у вас все было хорошо. — Она помолчала. — Неужели ты не можешь этого понять?

— Ты права, — сказала Ленни, — но было бы правильнее сказать нам об этом давным-давно. Ты скрывалась от нас столько времени, а я была бы только рада за тебя, я имею в виду мы…

— Я знаю.

Снова наступило молчание. Феликс прислушивался к слабым шорохам на линии в тысячи миль, разделяющих их.

— Но это уже в прошлом, — спокойно добавила Эллисон. — Я больше от вас не скрываюсь. Мы едем домой и будем жить в Бостоне и видеться с вами все время. Я просто хотела быть уверенной, что у Бена будет работа. Он сказал, что сам найдет что-нибудь, когда мы устроимся, но с какой стати ему это делать? У нас есть компания, и он тоже имеет к ней отношение. Он будет доволен, если станет вице-президентом службы безопасности; не думай, он ничего против этого не имеет. Это я решила, что ему нужно доверить что-то более важное. Финансы или еще что-нибудь в этом роде. Что-то крупное. И чтобы зарплата была большая.