Она снова замолкла и невидящими глазами уставилась в зал.

— Значит, она сейчас богатая женщина, — сказал Бен. — Так почему же вы расстраиваетесь?

— Потому что она уже не моя подруга. И она вовсе не богатая. Я ведь сказала, что она лгала нам. Многие годы она лгала и таилась от нас, а мы были с ней откровенны и относились к ней всей душой. А потом, когда дедушка заболел, она кое-что сделала — я не знаю, что именно, но что-то, отчего он стал бояться… чего-то. Его поведение после удара стало странным; то он не находил себе места, сердился, то был слишком взволнован или чувствовал себя несчастным — мы не понимали почему — никто из нас не мог понять его, когда он пытался говорить. А Лора сказала, что она его понимает, и мы просили ее объяснять нам. Так ужасно было входить в его комнату; я не знала, что ему сказать. Я была уверена, что Лора чудесный человек, потому что она сидела с ним, слушала, как он произносил эти гортанные звуки, как будто они с ним просто сидели и пили днем чай…

— Да, кажется, она действительно замечательная женщина, — сказал Бен.

— Не знаю. Однако, оставаясь с ним наедине, она смогла заставить его сделать поправку к завещанию и оставить ей дом, акции и отели. Он не сделал этого, когда был здоров; он никогда даже не заикался об этом, Лора каким-то образом заставила его сделать это, хотя он не мог ни говорить, ни нормально думать.

Бен прищурил глаза:

— А откуда вы узнали, что она заставила его?

— Я не знаю, точно не знаю, я не очень часто заходила к нему в комнату, должна была бы заходить почаще, другие тоже, а Лора все время сидела с ним, и мне за всех нас стыдно. Но адвокат, который делал поправку, дал показания, что…

— Показания? Был суд? — Он помнил, что ходили разговоры о судебном разбирательстве относительно завещания Оуэна Сэлинджера, но это не имело прямого отношения к «Амстердам Сэлинджер», поэтому никто не обратил на них внимания.

— Мой отец подал в суд, чтобы поправку признали недействительной. По основному завещанию все отходило моему отцу и моему дяде.

— И что же произошло дальше? — спросил Бен, стараясь не выдать своего нетерпения.

— Дело выиграл мой отец. Мы все выиграли, если посмотреть на это дело с этой точки зрения. Суд решил, что дед не отвечал за свои действия, то есть не отдавал себе отчет в том, что он делает, когда диктовал поправку.

— Значит, она ничего не получила?

— Во всяком случае, не от дедушки. Я не знаю, что у нее есть. Мой отец заставил ее уехать, когда умер дед; и я не видела ее вплоть до суда, который был в июле прошлого года, и не разговаривала с ней с тех пор. Я хотела заговорить, но она была так холодна и отстраненна, а я была обижена на нее, что я к ней и не подошла. Я не знаю, где она сейчас и чем занимается. Все, что я знаю, что мы отдали ей все, а она швырнула это нам в лицо, лгала нам, воспользовалась болезнью дедушки. Но черт бы меня побрал, я до сих пор думаю о ней, скучаю по ней и мечтаю о том, чтобы ничего этого не случилось и мы снова стали друзьями, почти сестрами…

Ее голос замер. Вокруг них шумели люди, играла музыка.

Бен сидел, откинувшись на стуле, но его руки, спрятанные скатертью, были крепко сжаты на коленях.

Мой отец заставил ее уехать, когда умер дедушка.

При этих словах он почувствовал торжество. «Ну и что дальше? — молча обратился он к Лоре. — Не такая уж чудесная семейка оказалась, не так ли? Я предупреждал тебя, но ты не хотела слушать. Они были тебе нужны, и ты повернулась ко мне спиной, чтобы остаться с ними. А они выставили тебя вон. Так тебе и надо».

Он тоже был очень сердит на нее. Она могла бы ему все рассказать, обратиться к нему за помощью. Видимо, она действительно ненавидит его, если не позвала в такой трудный момент своей жизни.

А потом его охватила жалость к ней. Он до сих пор помнил, какие у нее были худенькие плечи, когда он обнял ее в последний раз перед разлукой. Проклятье, она была совсем девчонкой, которая никому не причинила вреда, а этот чертов Феликс Сэлинджер натравил на нее законников.

С мрачным юмором он подумал, что у него появился еще один счет к Феликсу.

— Что вы сказали? — спросил он Эллисон, когда она взглянула на него, склонив голову набок. Он выпрямился и допил вино из своего бокала. — Извините, задумался. О том, что вы мне рассказали.

— Я сказала, что не хочу больше говорить об этом, — она легонько коснулась его руки. — Вы умеете прекрасно слушать, и я благодарна, что мой рассказ не оставил вас равнодушным. Но мне очень тяжело… — Она рассмеялась. — Мне было легче развестись, чем расстаться с Лорой. Давайте все-таки поговорим о вас. Вы до сих пор так и не сказали мне, что хотите в жизни.

Ее глаза смотрели на него прямо и с любопытством. Она была очарована им и по доверчивости напоминала Лору. Бен почувствовал дразнящий запах ее духов, а ее пальцы все еще лежали на его руке. Дочь Феликса. У нее был стиль, она была необыкновенно привлекательна. Она хотела доказать, что не чувствовала себя неудачницей после развода, что была все еще молода и привлекательна. Она была всем, о чем только мог мечтать любой мужчина.

— Так скажите же, что вы хотите, — мягко проговорила Эллисон.

— Любви, — ответил он. — И работы. Я не очень отличаюсь от других мужчин. Я хочу, чтобы рядом была женщина, которой бы я верил; и большое дело или часть его, для себя; и семья, чтобы у меня было то, чего никогда не было раньше.

Его слова понравились ей, от них ей стало тепло на душе. И снова, как и много раз до этого, Эллисон Сэлинджер подумала: «Я могу быть той женщиной, я могу сделать его жизнь такой, какой он хочет. Я смогу сделать его счастливым».

Уэс Карриер был финансистом, предпочитавшим не отсиживаться в своих офисах в Нью-Йорке и Чикаго, а путешествовать по всему миру в качестве консультанта международных корпораций, которые постоянно расширяли свое географическое, политическое и идеологическое влияние и вели при этом жесткую борьбу. Он разъезжал по свету, успев при этом трижды жениться. И сейчас, в пятьдесят пять лет, имея полдюжины домов по всей Европе и в Америке, а также являясь членом самых аристократических клубов, он был известен как эксперт по слиянию и приобретению промышленных предприятий, щедрый меценат и спонсор молодых людей, открывающих собственные компании, а также один из заманчивых холостяков на двух континентах.

Никто не знал его близко. После его второго развода один репортер написал о нем захватывающую книгу с интригующим названием «Жизнь Карриера», но она оказалась не более чем пересказом газетных статей и сплетен из вторых рук. Книга исчезла практически сразу после выхода в свет. Даже хорошему репортеру было трудно собрать материал об Уэсе Карриере, который зарабатывал огромные деньги, следуя своей интуиции и всегда при этом оставаясь в тени. Он поддерживал репутацию своей непредсказуемостью, и у него не было близких друзей. Если кто-то в финансовом мире и пытался оторваться и опередить его на шаг, никто не побился бы об заклад, что ему это удастся. Поэтому больше никто не пытался писать о нем книги.

— Хотя мне сказали, что парочка журналистов все-таки собирает информацию еще для одной книги, — сказал он небрежно Лоре, когда они сидели в обеденном зале ресторана в «Дарнтоне» туманным сентябрьским утром. Был выходной, вестибюль был полон, и они вместе завтракали. После завтрака он собирался выступить с докладом на открытии конференции по международной торговле. Это был уже второй его доклад в «Дарнтоне», первый он читал здесь три недели назад.

— Не могу поверить, что они не знают, куда девать время, и не имеют дел поважнее.

Лора удивленно посмотрела на него:

— Вы действительно так думаете? Но люди хотят знать, как вам удается формировать их жизни.

— Я не формирую, а влияю. Она покачала головой:

— Вы же понимаете, что имеете огромную власть. Вы помогаете определить будущее компаний, в которых работают люди, вещей, которые они будут покупать, акций, которыми они владеют.