Кусочек империи Сэлинджеров.

Хотя жажда мести, которую он испытывал в молодости, с годами иссякла, но стремление урвать что-то у Сэлинджеров осталось. Сейчас он понимал, что его мальчишеские мечты были по-детски глупы и ничтожны.

Он помнил, как воображал себе, что он сделает, чтобы отомстить за отца, который просто бредил местью в последние месяцы перед смертью: он подложит в спальне Сэлинджеров гремучих змей, взорвет всю семью за обеденным столом, подбросит черных пауков в их автомобили. Но в то время эта семья показалась тринадцатилетнему мальчишке огромной, далекой и недоступной, — и он не стал ничего делать. А потом его мать вышла замуж, родились Лора и Клэй; его горечь и одиночество сменила любовь к этим двум малышам, которые следовали за ним по пятам и боготворили его. Постепенно он перестал думать о гремучих змеях, пауках и динамите; они все равно не смогли бы ничего изменить. Ничего бы не изменилось, даже если бы он убил Феликса, Ленни или Оуэна, потому что, став вором, он никогда не был убийцей и не мог им стать.

Поэтому единственное, что ему оставалось — это ограбить их, заставив почувствовать потерю того, что они любили, как это случилось с ним. Он хотел ограбить именно Феликса, но Феликс не любил ничего, кроме отелей своей семьи. Оставались драгоценности Ленни, о которых Бен как-то читал: они были оставлены ей ее прабабкой и прадедом, которые жили в Австрии, и представляли большую ценность. И что еще лучше, Ленни очень дорожила ими. Бен считал, что она была достаточно близка Феликсу, чтобы это коснулась и его.

«Но все это было опять по-детски глупым», — думал Бен, пока официант раскладывал тарелки, ножи и вилки для паштета. Точно так же, как змеи и пауки. Потому что кража драгоценностей из богатой семьи была равносильна укусу комара: только мгновенная боль, которая оставляла все точно так же, как было.

Чтобы действительно отомстить так, чтобы семья почувствовала, надо было стать частью империи Сэлинджеров. Единственное, что любил Феликс — были его отели. Следовательно, Бен должен был отобрать у него столько отелей, сколько сможет.

— Вы так и не сказали мне, что же вы хотите? — произнесла Эллисон, как только официанты отошли от их столика.

— Когда-нибудь я скажу.

Он любовался ее удивительной красотой. На ней было бледно-голубое платье, которое открывало ее плечи; бриллианты украшали ее шею и руки, а светлые волосы поддерживались обручем с бриллиантами и каскадом падали ей на плечи.

— Но не сейчас. Мне хочется поговорить о вас. Вы ничего не рассказали мне о своей семье. Глаза у нее погрустнели.

— Вы хотите узнать про отели. Он отрицательно покачал головой:

— Я хочу знать о людях, которые много значат для вас; о тех, кого вы любите и которые радуют вас. Или огорчают.

Эллисон улыбнулась:

— Вы хотите, чтобы я рассказала все это за один вечер?

— Нет, за несколько. Столько, сколько потребуется для этого. У нас с вами будет еще много вечеров. — Он заметил, что она покраснела. — А начать вы можете сегодня. У вас были дед и муж. Вот и все, что я знаю, не считая, конечно, того, что мы все знаем вашего отца, поскольку работаем на него.

Откинувшись на стуле, Эллисон ела ароматный паштет из утиной печенки и запивала его вином.

— Все началось с Оуэна и Айрис. Мой дед родился в прошлом веке и основал несколько отелей. У него родились два сына… — Она описала свою семью, подробно остановившись на Айрис, которая умерла примерно за двадцать пять лет до ее рождения. — То, что я не знаю ее, не имеет значения. Дед столько рассказывал о ней и о том, как сильно они любили друг друга, что она стала частью моей жизни. А вспоминаю ее, когда у меня что то не ладится или когда не могу решить, как правильно поступить, и мне не с кем посоветоваться.

— А с вашей матерью?

— Моя мама — чудесный человек. Но я не могу бегать к ней по любому поводу. И потом с тоской каждый должен справиться сам.

— Да. А чем вызвана ваша тоска?

— Дед умер и…

— Это, наверное, только одна из причин?

— Еще мой развод… Знаете, неприятно терпеть неудачи, тем более что все советовали мне не выходить за него замуж — Поль, и Лора, и дедушка — а я не послушалась.

— Лора? — У него сел голос, и он откашлялся.

— Поль и дед пытались отговорить меня. Поль Дженсен, мой двоюродный брат. Но я считала, что знаю, что делаю. И ошиблась.

Бен снова откашлялся:

— Лора — тоже ваша кузина?

— Нет. Об этом человеке мне не хочется говорить, Бен. У меня много двоюродных братьев и сестер, если вам так уж интересно знать о них. Кстати, Патрицию вы уже видели.

— Мне больше всего хотелось бы знать, что причинило вам боль. Лора имела к этому отношение?

Эллисон закусила губу. Она снова стала смотреть в окно, рассеянно разглядывая палубы плавучих домов, где на стульях расположились семьи и вели беседы.

Мимо проплывали другие лодки; люди катались на лодках по каналам в последних лучах вечернего солнца и выглядели спокойными и довольными. Со стороны казалось, что ни у кого из них не было никаких секретов и что, вспомнив свое прошлое, они не испытывают при этом никакой грусти.

— Лора была моей подругой, — резко ответила она. — Она жила в моей семье много лет. Она пришла к нам, когда ей было всего восемнадцать, стала работать на кухне, а потом помогала моему деду в библиотеке. С ней был и ее брат, но я привязалась именно к Лоре. Мы проводили вместе много времени. Она ничего не знала и не умела; я научила ее играть в теннис, танцевать, выбирать одежду. Моя мать и тетя тоже помогали ей — она была очень симпатичная, а мы помогли ей стать красивой — кухарка Роза учила ее готовить, я водила ее по ресторанам, чтобы она научилась делать заказ, и мы часто ставили на место взглядом невежливых официантов, а потом смеялись.

Она ладонью вытерла глаза.

— Извините, я такая глупая, до сих пор плачу, вспоминая ее. Но с ней было так весело; она замечательно смеялась и умела здорово копировать людей. Она была доброй, честной, умной… то есть она не была честной, а мы все долгое время считали ее честной, и когда я спрашивала у нее совета о чем-то, она говорила мне, что думала, и обычно оказывалась права…

— Не была честной? — переспросил Бен, когда она замолчала. Он сдерживал себя, пытаясь увидеть все глазами Эллисон, а также глазами Лоры, но все время он видел перед собой улыбку Лоры и ее взгляд, обращенный на него, полный любви и доверия.

— Что вы имеете в виду: не была честной?

— Она оказалась воровкой, — резко ответила Эллисон. — Когда-то ее арестовали в Нью-Йорке и судили — я не знаю всех деталей — но мой отец думает, что она с братом проникла к нам в дом на Кейп-Коде с единственной целью ограбить нас. Кроме того, он совершенно уверен, что именно они ограбили нас летом, когда наш дом был взломан и исчезли драгоценности мамы. Он не мог доказать этого, а полиция так никого и не нашла.

— И вы тоже думаете, что это сделала она? Может быть, ее брат?

— Не знаю. Теперь мне все равно. Мы любили и доверяли ей, а она никогда не рассказывала о себе, не сказала правду, а потом, когда умер дедушка… — Она замолчала и в отчаянии покачала головой. — Хватит о ней. Давайте поговорим опять о вас.

— Ну нет! — Она удивленно взглянула на него, и Бен быстро добавил: — Извините, я не хотел кричать на вас. Меня так захватила ваша история, что я хочу услышать, чем все кончилось.

Она продолжала внимательно смотреть на него:

— Кажется, вас действительно волнует это.

— Меня волнует то, что волнует вас. Легкий румянец опять появился на ее щеках.

— У моего деда случился удар, и он тяжело болел около месяца, а потом умер. Лора была с ним все это время — почти все время — и прямо перед смертью он вызвал своего адвоката и изменил завещание, оставив ей свой дом, часть акций корпорации «Сэлинджер» и четыре свои отеля.

— Господи! — задохнулся Бен.

— Что?

— Это целое состояние!

— Мой отец так и сказал. Он назвал ее охотницей за состоянием. Но я не думаю, что она была такой. Я думала, что это замечательно, что она унаследовала отели и все остальное, потому что они с дедом любили друг друга, и если он хотел ей что-то оставить после своей смерти, то имел на это право.