— Чем?

— В свободное время он ремонтирует часы. В доме есть специальная комната, отведенная для мастерской. Я видел этого человека, и не думаю, что он что-нибудь знает об ограблениях, но нам все равно придется привезти его в участок для допроса.

— А как насчет мистера Мэйкина?

— Я отправил за ним полицейских.

Я улыбаюсь, но, посмотрев на Джеймса, делаю серьезное лицо и робко ерзаю на месте. По-моему, здесь пахнет романтикой, или это мой замутненный и отравленный алкоголем разум искажает реальность? Мы долго и напряженно смотрим друг на друга. Напряженность момента захватывает нас. Мое дыхание становится прерывистым, грудь неприлично вздымается. Джеймс не сводит с меня своих прекрасных зеленых глаз.

— Холли, — тихо произносит он. — Ты…

Стук в окно машины со стороны водителя заставляет нас подпрыгнуть. Келлум зовет Джеймса. Не говоря ни слова, Джеймс выходит из машины, и они вместе идут назад к дому. Что он хотел мне сказать? Он ведь произнес «Ты…». Что «ты»? Танцую ли я танго? Ношу ли анорак? Ем ли ореховое масло?

Пока я сижу в машине и жду, стараюсь не думать о том, что произошло или не произошло между нами.

«Ты устала, — говорю я себе. — Устала и все еще немного пьяна. И придумываешь то, чего нет».

Думаю о женщине, которую они собираются допрашивать, и, должна сказать, питаю к ней сдержанное уважение. Она чуть было не скрылась окончательно, совершив ограбления на сумму в сотни тысяч фунтов. Интересно, что у нее за дядя; надеюсь, с ним все будет в порядке. У меня слишком мягкий характер, в этом вся проблема. Я никогда не смогла бы быть офицером полиции. Слишком беспокоюсь за людей. Я вспоминаю печальное лицо миссис Стефенс, после того как были украдены все ее семейные ценности, и мистера Уильямса с перебинтованной головой, когда мы навещали его в больнице. Нормальный человек не смог бы совершить такое. Я достаю блокнот и неровным почерком начинаю описывать последние события.

Наконец полицейские выходят из дома, держа за руки женщину — ту самую, что открывала им дверь. На ней потертые джинсы и джемпер. С ними идет и ее дядя — пожилой человек, но наручники надеты только на женщину. Я наблюдаю за тем, как один из полицейских помогает им сесть в машину и резким движением захлопывает дверцу. Остальные полицейские выносят из дома вещи в больших пластиковых пакетах и, поместив их в багажник, расходятся.

Поговорив с парой офицеров, Джеймс направляется к нашей машине. Я поспешно опускаю глаза и снова принимаюсь писать. Он садится, пристегивает ремень, и мы вслед за остальными выезжаем на дорогу.

— Ты поедешь в участок или мне отвезти тебя домой? — спрашивает он.

— Проводить допрос будешь ты?

— Да, мы можем их задержать лишь временно, а затем нам придется предъявить обвинение, поэтому допросить их нужно сегодня. Но ты не сможешь присутствовать при допросе.

— Ничего страшного. Если не возражаешь, я поеду в участок и буду писать «Дневник».

— Конечно.

Арестованную женщину зовут Кристин Стэдман. Джеймс несколько часов допрашивает ее и дядю. То и дело они прерывают допрос, желая посоветоваться с адвокатом, которого вытащили из постели в такую рань. Во время одного из таких перерывов Джеймс заходит в офис, чтобы выпить кофе из автомата. Я сижу за ноутбуком и описываю сегодняшние события. Когда Джеймс усаживается на стул напротив меня, я поднимаю глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Отлично!

Он подозрительно смотрит на меня:

— Но это же неправда.

— Да, я чувствую себя ужасно.

— Как нога?

Я гляжу на повязку, которую мне сделали в больнице.

— Болит немного. А как ты?

— Устал.

— Ох, — произношу я, глядя в ноутбук.

К сожалению, я ничем не могу ему помочь.

— Ты уже предъявил обвинение?

— Нет.

Я с нетерпением жду дальнейшего развития событий. Приближается крайний срок сдачи очередного фрагмента «Дневника», но я не могу опубликовать детали дела до тех пор, пока женщине не будет предъявлено обвинение. Мне так хочется рассказать читателям обо всем!

Наконец Джеймс возвращается в офис.

— Что случилось? — с волнением спрашиваю я.

— Она во всем призналась и готова сотрудничать с нами ради смягчения наказания. Так что мы ее арестовали, а дядю отпустили.

Я спешно прикрепляю файл с новой частью «Дневника» к электронному письму и отсылаю его в редакцию. Успела отправить материал к сроку.

Откинувшись на стуле, я говорю:

— Хорошая работа! Ты доволен?

— Я скорее чувствую облегчение. Но шеф будет счастлив.

— А что теперь?

— Завтра мы с ней едем на склад, где лежат украденные вещи.

— Значит, ценности миссис Стефенс вернутся к ней?

— Надеюсь.

— Она работала одна, без сообщников?

— Да, она все делала сама. Мистер Мэйкин лишь снабжал ее информацией касательно планов домов (за деньги, разумеется), но сам не принимал участия в кражах. Мы допросили его и выяснили, что в следующем месяце он уходит на пенсию, и перед этим, видимо, хотел заработать немного денег. В последнее время бизнес мистера Мэйкина шел плохо, поэтому он решил поторговать своей базой данных. Но все это сойдет ему с рук, потому что, по словам адвоката, Мэйкин понятия не имел, каким образом использовались эти данные.

— Ты думаешь, это правда?

— Уверен, что он был в курсе, но не хотел ничего знать, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я киваю.

— Ограбление магазина она планировала как свое последнее дело. Кристин Стэдман собиралась погрузить все украденные вещи в фургон и уехать из города. Дяде она сказала, что собирается перебраться в Линкольншир к своему брату.

— Значит, при помощи базы данных она узнавала, как проникнуть в дом и что взять?

— Там содержалась информация о типе сигнализации и различных лазейках в каждом из этих домов. Например, когда мистер Мэйкин посоветовал мистеру Форкуар-Уайту запереть окошко в комнате, где хранились ценности, он сделал соответствующую запись в базе данных. А она использовала эту информацию, готовясь к краже.

— Я еще тогда подумала, что окошко маловато для того, чтобы в него мог влезть мужчина.

— В базе данных имелся полный список с описанием всех предметов, ценность которых превышает три тысячи фунтов, а также указание, в какой комнате находится тот или иной предмет.

— Как она отличала антикварные вещи от обычных? Я бы не поняла, что это ценные вещи, даже если бы наткнулась на них.

— Это и не удивительно. Но Кристин была воспитана среди антикварных вещей. До того как уйти на пенсию, ее дядя занимался антиквариатом. Интересно то, откуда они с дядей знают мистера Мэйкина. Это довольно забавно: мистер Мэйкин страховал дядюшкин магазин. Вот как они познакомились.

— Господи, значит, она же ударила по голове мистера Уильямса?

— Да. Это значительно усугубит тяжесть ее обвинения.

— А она приходила в магазин к мистеру Рольфи — ну, чтобы присмотреться?

— Да. Мы уже послали за мистером Рольфи. Посмотрим, сможет ли он опознать ее.

Я сижу и перевариваю всю эту информацию. Вдруг мне в голову приходит мысль.

— А как насчет субстанции, найденной Роджером в местах совершения преступлений? Что это за вещество?

— Я не уверен, но, по-моему, это что-то вроде специального вещества, которое дядя использовал для чистки часовых механизмов. Отправляясь на дело, она надевала его перчатки, таким образом вещество и оказывалось на месте преступления. Роджер завтра подтвердит или опровергнет эту догадку.

— Кошачья шерсть, найденная Роджером, очевидно, была на ее одежде. А часы она воровала для своего дяди, да?

Джеймс кивает.

— А он знал, каким образом его племянница достает часы?

— Не думаю. Он считал, что она работает по ночам.

Мы празднуем нашу победу с Келлумом, настоявшим на том, чтобы пойти чего-нибудь выпить в бар «Род энд Дак». Джеймс рассказывает ему о моей полной событий ночи, а я в это время сижу, съежившись от смущения. Я знаю, что Джеймс сильно преувеличивает, и на самом деле все было не так страшно, как он описывает. Келлум начинает хохотать. Сославшись на усталость (я жутко измучена), я ухожу из бара и спешу обратно в участок, чтобы взять свои вещи и повидать Робин. Она выглядит очень подавленной, но вроде бы рада за Джеймса и всех остальных полицейских, принимавших участие в сегодняшнем аресте.