– Весть?
Георгия осеклась. Она не знала, как воспримет Феодора весть – не весть, а виденье. Но в правдивости слов собственной матери Георгия не сомневалась никогда. Да и знала, что такое возможно. Распутин, возродивший хлыстовство в Тобольской губернии, на расстоянии царевича излечивал. А уже мысли передавать – это куда легче…
– Ты понимаешь теперь, почему я так поразилась? Камень тогда увезли. Верно говорю тебе, мать! Люди надежные были, таких теперь нет…
Георгия рассказывала дальше, а Феодора задумалась. Постепенно складывалась картина давно минувших событий…
Когда утвердилась советская власть, началась конфискация церковного имущества. Помимо драгоценного камня, игуменья Мария спасла от большевиков еще некоторую часть сокровищницы. Но если камень был тут же отправлен в Петербург, то эти ценности вывозить в тех условиях не решился б никто. И Мария спрятала их в бочонке, а бочонок зарыла в одной из монастырских могил.
Большевики искали сокровища царя, как охотничьи псы добычу. Один за другим арестовывали всех, кто имел доступ к царской семье в Тобольске.
Перед своим арестом игуменья успела обо всем поведать младшей сестре Марфе. Та долго прятала бочонок с драгоценностями по разным могилам тут же, в стенах монастыря. Хотела уже в отчаянье кинуть его в Тобол. Но тут слух дошел: не выдержав пытки в застенках ГПУ, Мария покончила с собой, но не проронила ни слова.
Марфа, чтобы смерть сестры не стала напрасной, упросила одного из знакомых, бывшего купца, принять на хранение сокровищницу Романовых. Тот зарыл бочонок в подполье своего дома.
И вовремя. Буквально через два дня в монастыре произвели обыск. Изымалось все, вплоть до продуктов и одежды монахинь.
Под предлогом сокрытия «ценностей» монахинь судили. Марфа попала в заключение на несколько лет. Монастырь окончательно ликвидировали. Храм стал разрушаться.
Когда Марфа вышла на свободу, она поселилась вблизи обители. К несчастью, большевикам удалось найти бочонок у купца. Драгоценности царицы частично достались советской власти, частично оказались разворованы. Однако голубой бриллиант все же был спасен.
Историю эту Марфа впоследствии рассказала своей дочери…
– И вот этот камень опять оказался здесь… – подытожила Феодора.
Георгия бессильно развела руками. Настоятельница пристально смотрела на нее:
– Все?
Монахиня вздохнула глубоко: проницательна матушка. Ничего от нее сокрыть нельзя.
– Да, мать, еще кое-что… Камень тот голубой был завернут в крафтовую бумагу. И знаешь почему? Ведь старец Григорий, упокой Бог его душу, говорил, что камень с заклятием и много зла несет. А крафтовая бумага, она держит эту темную силу в узде…
– А ты откуда знаешь? – строго спросила Феодора.
– Так я ж родилась в деревне, где в каждом дворе знающие люди живут. Деревня хлыстов это, мать Феодора. Ох, не хотела тебе говорить. Да что делать… Все расскажу теперь, как на духу…
Глава 8
Бессонов слушал доклад адъютанта и не верил своим ушам. Посланная за Нинкой бригада не только вернулась ни с чем, но и начудила такое, что может прилепиться к репутации Управления надолго как дурной анекдот.
Парни доехали до Красной площади, словно зомби, игнорируя все приказы начальства, передаваемые по рации. Пришлось взять их в кольцо. Случился скандал, который дошел до министра обороны, и тот в оценке ситуации прилюдно перешел на мат. Хорошо хоть, по ребятам не открыли огонь. Они просто очумели, когда услышали бой курантов. Картина была, конечно, чудовищная: десант спецназа из десяти отборных вояк ошалело топтался в сердце Москвы, не понимая, что происходит, на все расспросы отвечая только одно: выполняем задание генерала Бессонова.
Случившееся было сравнимо разве что с фокусом Руста, который на своем картонном самолетике приземлился на Большом Москворецком мосту и наглым накатом продефилировал через всю Красную площадь аж до Собора Василия Блаженного.
– Петрович, и как ты докатился до жизни такой? – схватившись за голову, промычал генерал.
Вопросов у шефа к нему теперь будет еще больше.
Адъютант выдержал паузу. И спросил:
– Что будем делать, Кирилл Петрович?
– Молчать! – Бессонов изо всех сил хлопнул по зеленому сукну стола, да так, что подскочила пепельница и упала подставка с остро наточенными карандашами.
Генерал крайне редко пользовался чернильными ручками, предпочитал грифель – так написанное легче стереть…
Бессонов встал и начал мерить кабинет быстрыми шагами, будто зверь в клетке. Как такое могло произойти? Ведь с борта вертолета докладывали, что видели объект и преследовали его. Нинкин телефон засекли на старом шоссе, и теперь хотя бы известна машина… С кем Лановая? Что за чертовщина творится вокруг нее?
– Вот что, слушай мою команду. Объявить операцию… – Генерал задумался.
Толку от всех этих «Перехватов» и «Сирен» никакого, а шум поднимется до президента. Какую ориентировку дать? Где гарантия, что Нинка и ее спутник не пересядут на другой автомобиль?
– Нет. Вот что. Дай-ка гаишникам номера «Опеля», скажи – в угоне. И распечатай для милиции… – Он открыл ящик стола и, порывшись в бумагах, вытащил небольшую цветную фотографию двухлетней давности.
На фотографии он стоял с отцом и дочерью Лановыми. В руках у каждого было по шампуру с шашлыками. Бессонов кожей пальцев вспомнил, как нанизывал мясо, почувствовал его дразнящий запах… О господи!
Адъютант кинулся исполнять поручение. Счастливое смеющееся лицо Нины, переведенное в цифровой формат, отправилось по каналам связи в управление внутренних дел Москвы. Она объявлялась похищенной…
Генерал мучительно соображал, пытаясь мыслить конструктивно. Задуманное должно было вовлечь премьер-министра в водоворот скандальных обвинений в покровительстве преступным организациям, в организации заказных хищений и дальше – по цепочке – в мощном развитии коррупции на самом верху государственной власти. Главное – начать «раскрутку» с такого дела, которое сбило бы высокий рейтинг премьера и произвело шум. До президентских выборов оставалось два года.
Бессонов подошел к окну.
Лето принесло аномальную жару в Москву. Старики говорили, что такое же пекло стояло в жестоком 1938-м – году чудовищных репрессий. А потом повторилось в високосном 1972-м, на пятидесятилетие СССР. Все было как сейчас: засуха, пожары, инсульты. Но нынешняя аномалия превзошла все известные. Такой жарищи не было в столице еще никогда. Дождя ждали как избавления, асфальт нагревался день ото дня, кое-где превращаясь в подобие пластилина. Солнце палило с каждым днем все агрессивнее…
Зазвонил телефон.
– Что там? – крикнул Бессонов в трубку своему адьютанту.
– Мы нашли ее мобильник. Она просто бросила его в старой трансформаторной будке…
Бессонов схватился за сердце. Пережить бы…
Глава 9
Следователь и краевед подъехали к городу.
– Вы арестуете меня? – обреченно поинтересовался Конин.
– Другой на моем месте так и поступил бы, – ответил Борис, – а уж потом стал бы разбираться. День все равно пропал. Продолжим наш разговор. Если нет других предложений, конечно.
– Извольте. Если не возражаете, мы могли бы поговорить у меня дома. И я кое-что вам покажу…
Когда вошли в скромное жилище Конина, тот тотчас бросился к книжным полкам и извлек из своих завалов трубочку тонкой копировальной бумаги.
– Вот, смотрите! – заметно волнуясь, он протянул ее Борису.
Следователь взял лист, повертел его и так и эдак, но ничего не понял. В круге, расчерченном разноцветными линиями, исписанном различными цифрами и латинскими сокращениями, стояли инициалы: А.Ф.Р.
– Что это за схема?
– Индивидуальный гороскоп, построенный на момент рождения человека. Это натальная карта Александры Федоровны, вообще-то ее настоящее имя Алиса. Это судьба последней русской императрицы…
Следователь взглянул на схему с любопытством:
