— Когда надо, их с огнем не сыщешь! — кипятился он. — А тут — гуляют, голуби. Волки в красных шапочках! Почитай, как про них в газетах пишут: то они герои, то сами отлупят кого-нибудь или не того посадят. Авторитета у них нет. Посмотришь видик, так там, на Западе, полиция — сила. А у нас кто их боится? Да никто. Я своего участкового лет десять не видел.

— А сейчас испугался, — заметил Фомин.

— Время попусту терять не хочу. Бояться мне их нечего, я не ворую, — обозлился Славка. — Прибыли…

Юрка вылез из машины и огляделся. Глухой переулок, здание института на углу, где-то в стороне прогремел трамвай. Тихо, темно в окнах — теперь в центре мало жилых домов, народ переселили на окраины.

Чужих объявлений на стене было мало, и, пошаркав по ним скребком, Юрка принялся клеить свои, принимая от приятеля смазанные клейстером листки. Внезапно рука Славки застыла в воздухе.

— Ты чего? — сердито окликнул его Юрка.

— Слезай, влипли! — Славка отбросил объявление, не заметив, что оно приклеилось к его штанине. Кинулся собирать в сумку листки, закрывать бидончик.

С высоты стремянки Фомин увидел, как недалеко от их «Запорожца» остановились два мотоцикла. На каждом, кроме водителя, сзади сидел пассажир. С другой стороны улицы, отрезая путь отступления, остановился еще один мотоцикл. Парни слезали с железных коней неспешно, лениво расстегивая ремешки больших мотоциклетных шлемов.

Так же неспешно они подошли к спустившемуся со стремянки Юрке и готовому заскулить от страха Славке.

— Может, обойдется… Ты только не лезь, — шепнул тот.

Фомин незаметно расстегнул армейский ремень с большой латунной пряжкой — получать по шее не хотелось.

— Здорово! — ухмыльнулся один из парней, державший в руке мотоциклетный шлем. Остальные полукругом встали за его спиной.

— П-привет… — чуть заикаясь, ответил Славка.

— Клеите? — словно не видя, чем они только что занимались, сплюнул себе под ноги парень со шлемом.

— Деньги нужны… — жалко скривился Славка.

— Ну да, вижу… — посочувствовал парень. — А я тебе говорил, чтобы ты здесь не клеил? Говорил?

— Говорил, — обреченно подтвердил Славка.

— Ты кто, участковый? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Юрка. Не боялся: такие шустры только при беззащитности жертв, а получив отпор, бегут. Он уже вытянул из брюк ремень и намотал его на кулак, оставив свободный конец с тяжелой пряжкой.

— Что? — недоуменно повернулся в его сторону предводитель мотоциклистов.

— Паренек один. Попросил его помочь, он тут ни при чем… — зачастил Славка, но его грубо оборвали:

— Заткнись! — и мотоциклетный шлем с размаху опустился на Славкину голову. Тот охнул и согнулся.

Больше тянуть не имело смысла. Резко шагнув вперед, Фомин рубанул пряжкой ремня по плечу предводителя. Мотоциклист взвыл и, как ошпаренный, отскочил назад.

— А-а-а! — дико заорал Юрка, кидаясь вперед. Отмахнулся от нацеленного в голову удара ногой и пошел крестить налево и направо, размахивая концом ремня с армейской пряжкой, как кистенем, не разбирая, куда приходятся удары.

Окружавшие их парни, не ожидавшие такого поворота событий, кинулись врассыпную. В два прыжка догнав мотоциклиста в кожаной куртке, Юрка ухватил его за воротник и, сильно дернув, приложил спиной об мачту уличного фонаря. Предводитель бросился к мотоциклу, остальные бежали по улице туда, где гремел трамвай.

Славка уже успел подхватить вещи, кинул их в машину и, сев за руль, развернулся. Вскочив почти на ходу, тяжело дышавший Фомин захлопнул дверцу. Славка выжал из «Запора» все его лошадиные силы. Натужно завывая мотором, помятый автомобиль понесся по темным улицам, ныряя в подворотни, проезжая через дворы и пересекая перекрестки широких магистралей.

Наконец остановились у кромки тротуара.

— Ну ты дал… — восхищенно повернулся Славка к Фомину. — Я уж думал, отделают нас, как Бог черепаху.

— Сегодня уже не работа… — Фомин зевнул, потягиваясь: наступила разрядка, возбуждение уступало место слабости. — Подбрось до дома.

— Конечно, конечно… — Славка с готовностью завел мотор. — Я тебе, старичок, по гроб обязан.

Всю жизнь Нина Николаевна интриговала, стремясь получать первые роли, и, надо отдать должное, иногда ей это удавалось. Интриговала со знанием дела, с любовью, обольщая дураков, которыми считала практически всех, и расчетливо, словно опытнейший ростовщик, торгуя молодостью, как самым выгодным товаром. Молодость дала ей высокооплачиваемого мужа, но и сыграла злую шутку, когда они разошлись из-за ее супружеской неверности.

Остались дочь и алименты. Первое время Нина Николаевна не могла прийти в себя, но потом, поразмыслив, решила пойти по стопам Пигмалиона: тот создал себе прекрасную Галатею, она решила создать себе мужа. Вскоре определился подходящий объект — Коля Филатов. Зарплата у него была маленькая, но зато имелось большое желание вырасти, импонировавшее Нине Николаевне. Она умело и жарко взялась за дело.

Сочетались законным браком, и новоиспеченная Филатова начала лепить мужу карьеру. Делала она это ловко, так, что волки были сыты и овцы целы — урок первого замужества не прошел даром, тем более детей теперь стало двое.

Потихоньку Коля пошел в гору, стал Николаем Евгеньевичем. Опираясь на расчетливую поддержку жены, ковавшей себе обеспеченное будущее, он продолжал упорно карабкаться по служебной лестнице, заботливо подсаживаемый со ступеньки на ступеньку приятелями жены, которых она тщательно отбирала среди людей полезных, имеющих реальные возможности.

Временами ловила себя на мысли, что ее Коля не такой уж слепец и наверняка о многом догадывается, понимает: не только за красивые глаза жены его двигают выше и выше. Но муж ни разу не дал ей понять, что ему известны тайные пружины этого движения или характер ее отношений с мужчинами, которых Нина Николаевна вводила в дом под именем «друзей семьи».

Муж молчал, и Нина Николаевна начинала подозревать, что ее Коля в свое время тоже сделал безошибочную ставку на нее, которая принесет ему вожделенный приз в виде значительной заработной платы, персонального автомобиля и руководящего кресла. И для него не важно, каким образом она все это ему достанет — интригами, изменой, подкупом, шантажом или убийством — он сам всегда будет чист. Получилось так, что Николай Евгеньевич начал жить сам по себе, а Нина Николаевна сама по себе. Сначала ее это устраивало, однако с годами стало нравиться меньше, поскольку Коля выглядел еще хоть куда, а ей уже не помогали ни густые тени на веках, ни яркая помада, ни ультрамодные роскошные туалеты. Более того, Николай Евгеньевич вдруг проявил несвойственную ему ранее строптивость. Заняв высокий пост, наотрез отказался участвовать в устройствах дел родственников и знакомых «друзей семьи». Это был удар.

Убедившись, что Колю она бездарно проморгала, Нина Николаевна предложила компромисс: они сохраняют семью, нормальную и дружную внешне, дают торжественное обещание не оставить друг друга в старости, пристроить детей и, по возможности, помогать один другому в делах. Скрепя сердце, она признала за мужем равное партнерство, даже согласившись считать его старшим компаньоном. Ей пришлось стиснуть зубы, понимая: муж олицетворяет собой обеспеченную старость — когда женщине под пятьдесят и за ее плечами весьма бурная молодость, приходится думать и об этом.

Дочь Ирина выросла, стала невестой, а посему всячески поощрялись выходы «в свет», в компании молодежи «их круга», как выражалась Нина Николаевна. С сыном пока было проще — его переводили из школы в школу, поскольку к мальчику «несправедливо придирались тупые преподаватели».

Нина Николаевна буквально набилась, чтобы дочь пригласили в некую компанию. И там, на вечеринке, малознакомый молодой человек предложил ей купить старинный перстень с бриллиантом. Ирина позвонила домой. Мать согласилась субсидировать покупку, обещав выжать деньги из отца, даже из двух отцов — приемного и родного. Счастливая дочь взяла обтянутый кожей футляр с перстнем, спрятала его в сумку, в присутствии свидетелей написала расписку на очень крупную сумму и побежала ловить такси.