— Предсмертная записка? — он тяжело опустился на стул.

— Какая записка? — визгливо закричала Нинка. — Он о хищениях написал, о крупных!

— Бог мой… — Усов кинул под язык еще одну таблетку нитроглицерина. — Зачем же ты порвала, дура! Милиции надо было отдать! Они всегда записки ищут…

— Это ты, Боречка, дурак! — истерично рассмеялась Филатова. — Думаешь, приятно оказаться женой, то есть вдовой вора? Потом я полушки с его работы не получу, ясно?! Расследовать начнут, а я — жена вора-висельника!

— Зря ты порвала, — веско сказал Усов. — Зря! Надо было отдать. А так они начнут искать, отчего это вдруг решил… И неизвестно еще, что именно найдут, ясно?

— Боишься? — доставая из ящика стола паспорт, усмехнулась Нина Николаевна. Ей было горько и обидно за себя. — Опасаешься, что Таиса узнает о твоих амурах со мной? Жалеешь, что сюда приехал? Проклинаешь меня в душе последними словами, да еще я тебе письмецом в Госконтроль пригрозила. А? Чего молчишь, отвечай!

— Если спросят об этом письме, я имею в виду порванное тобой, я вынужден буду сказать, — медленно проговорил Борис Иванович. — Могу твердо обещать одно: я ничего не скажу о его содержании, поскольку сам не читал. У меня нет желания быть замешанным в нехороших историях. Хотелось бы, знаешь ли, персональную пенсию получить.

Некоторое время Нина Николаевна сидела молча, растирая пальцами виски. Потом закрыла ящик стола, встала, подошла к Усову, опустилась перед ним на колени:

— Я тебя умоляю, — она клятвенно прижала руки к груди. — Я заклинаю тебя… Ну все, что ты только захочешь, рабой буду, только не говори!

— Встань сейчас же! — наклонился к ней Борис Иванович. — Нехорошо это, встань!

— Не хочешь? — с угрозой спросила она. — Тогда я точно про тебя напишу. Не отмоешься и никакой персональной пенсии не увидишь. Отовсюду попрут и на прежние заслуги не посмотрят, — и тут же, словно испугавшись своих слов, поймала его руки, начала целовать их, в экстазе приговаривая: — Прости, Боречка, прости… Дай слово, что не оставишь меня. Ты же добрый, хороший!

— Обещаю, — с трудом выдавил из себя Борис Иванович, брезгливо отнимая свои руки. — Звони в милицию… Господи, в какое же дерьмо ты меня втравила! По уши вымазала, по уши…

Выскочив из машины, Виктор Степанович шустро пробежал через двор к низенькой двери служебного входа в чайную, прошел узким коридорчиком к закутку директора. Не постучав, распахнул дверь и небрежно кивнул сидевшему за столом Шаулову.

Александр Михайлович отложил в сторону бумаги и громко крикнул:

— Сабир! Дай чаю!

Виктор Степанович молча подождал, пока выйдет из кабинетика принесший чай Сабир и, глядя в упор на Александра Михайловича, спросил:

— Ты Фомина хорошо знаешь?

— Ну-у, как тебе сказать… — протянул Шаулов. — Знаю, в общем-то, неплохо. Парень без твердых принципов и убеждений, и в деньгах нуждается. Мы с Икряным его прилично опутали, даже паспорт забрали. Что, заерепенился?

— Да нет, — Виктор Степанович взял стакан с чаем, отхлебнул. — Нормальный… — скупо похвалил он. — Всем такой подаешь или только личным гостям?

— Витенька, если всем такого чаю наливать, без штанишек останешься, — засмеялся Александр Михайлович. — Так чего приключилось, расскажи? Я не любопытный, но все же.

— Ты не любопытный, а твой Фомин наоборот: лезет, куда не надо! — Виктор расстегнул ворот рубашки.

Шаулов сделал кислую мину и сочувственно покивал. Он прикидывал — чем же все-таки вызван неожиданный визит Вити Рунина, человека жестокого, близкого к Оракулу, его личного доверенного лица. Например, во взимании дани и расправах с неугодными, вздумавшими вдруг перечить некоронованному королю подпольной империи бизнесменов. Сколь широки ее границы, Шаулов мог только догадываться.

— Где ты его подцепил? — нарушил молчание Рунин.

— У винного магазина, — развел руками Шаулов.

— Саша, ты его проверял?

— А как же, обязательно! — заверил Шаулов, — Разве первый раз? Разве другие ребята тебя подвели?

— И на старуху бывает проруха…

— Нервничаешь? — подозрительно уставился на него Сакура. — Что произошло, объясни? Он прокололся где-нибудь?

— Пока нет, — Рунин встал, подошел к окну. — Забился малец в дыру, затаился, как таракан за печкой. Звоню — не отвечает, дверь не открывает.

— И все? — засмеялся Александр Михайлович. — Подумаешь! Попереживает, погрызет сам себя, а денежки все одно нужны. Придет, как миленький. Или на Жорку выйдет.

— На Жорку? — обернулся Виктор. — На Жорку… Это мысль. Если Фомин тебе позвонит или придет, дай знать. Немедленно.

— Хорошо. Но все-таки, почему ты всполошился? Как-никак, я подыскал мальчишку. Уж мне ты мог бы сказать?

Рунин молча покосился на Шаулова. «Скажи ему про висельника, еще обделается со страху, — подумал он. — Взвизгнет и кинется в бега с перепугу. Нет, дружок, тебе лучше ничего не знать, сидеть в своей чайхане, переводить западные видеофильмы, попивать импортный чаек, лепить программы для игр на персональных компьютерах… И ничего не знать. Кроме того, что тебе сочтут нужным сказать. Так надежнее!»

— Почему не хочу? — Рунин успокаивающе улыбнулся. — Я сказал: парень проявил ненужное любопытство. И все. Сам этого не любит. Он, как я думаю, случайно узнал об этом.

— Да, да… — согласно закивал Александр Михайлович.

— Так ты, Саша, не забудь о моей просьбе, ладно? Паренек он вроде неплохой, я с ним только-только работать начал, не хотелось бы терять. Дай отмашечку, если появится. Ну, бывай!

После ухода Рунина Шаулов некоторое время сидел, глядя на закрывшуюся за Виктором дверь. Услышал, как во дворе заработал мотор его машины, потом она проехала мимо окна.

Только после этого Александр Михайлович облегченно перевел дух и вытер испарину на лбу — пронесло! Витя человек страшный: никогда не знаешь, зачем он на самом деле приходил — вдруг за тобой? Вдруг разговоры о Фомине предлог, тень на плетень, а на самом деле он сам, Шаулов, более не нужен и ни на что не пригоден? Нет, не пришел бы тогда Рунин сюда, не показался бы Сабиру, не приехал бы на своей машине. Да и не станет он сам устраивать «разбор полетов» — для этого есть тупые мордовороты, вроде запропастившегося Фомина, которые спрашивать ничего не станут, а просто…

Но если Виктор приехал сам, значит, дело серьезное. Итак — либо речь идет о шкуре Рунина, либо о кровных интересах Оракула, которые, сам того не подозревая, задел бедняга Фомин. Что он узнал? На этом можно погреть руки, сдав информацию Вите за приличную сумму. Шаулов пододвинул телефон. Вдруг Юрка окажется дома?

Юрка набрал номер Жорки-Могильщика. После третьего гудка в трубке щелкнуло.

— Не бросай трубку! — крикнул Юрка. Ответом было напряженное молчание. Наконец Жорка заговорил.

— A-а… Это ты. Чего надо?

— Хочу узнать правду.

— Перестань, — устало откликнулся Могильщик. — Не тяни жилы, не знаю я ничего, понял? Отвяжись!

— Я тебя все равно достану! — Юрка разозлился: сидит в конуре, делает вид, что в скверной истории ни при чем. — Давай как люди поговорим. Сегодня же. Все равно всех собак на меня не повесите! Мужичок не только за мной будет числиться!

— Сдурел? Это же телефон, соображай, чего лепишь! — заверещал Могильщик.

«Ага, проняло! — злорадно усмехнулся Фомин. — Испугался, крысенок! Погоди, я тебе хвост еще не так прижгу. Если не узнаю правды, из этой бодяги мне не выпутаться».

— Не знаю я ничего! Не знаю! — продолжал кричать Жорка.

— Знаешь! — оборвал Юрка. — Давай договоримся: где и когда, или я сейчас приду и высажу у тебя дверь.

— Перестань, мы не дети, чего пугаешь? — Жорка сбавил тон, заговорил тише. — Ко мне нельзя, понял?

— Я не пугаю, — заверил Фомин. — Скажи где и когда. Но обязательно сегодня!